Пишет Леся Орлова в Фейсбуке (о Беседовском)
Слушайте, я такую историю вчера узнала! То есть, может, ее все, кроме меня, знают, но я потрясена. Реальный детектив! В общем, я тут проверяла себя, пересматривала разное о Маяковском - и неожиданно набрела на причину, по которой, вероятно, у него в последние годы жизни возникали вечные проблемы с отъездом за границу. То разрешат, то запретят, потом вообще глухо запретят, потом опять разрешат. Причем, оказывается, не только ему. И под это еще и в какой-то момент отозвали в Москву целую группу агентов. В общем, вы слыхали о Григории Беседовском? Я - нет. Если и вы - нет, то - вот.
В 1927 году полномочным представителем СССР во Франции поставили Валериана Довгалевского. Накануне с этого поста сняли Христиана Раковского - за то, что оппозиционер. С Довгалевским в качестве советника поехал Григорий Зиновьевич Беседовский. Он до этого работал в Австрии, Польше, Японии - и отлично себя зарекомендовал.
В Союзе он бывал нечасто, но выводы делал (стремительно впадая в "правый уклонизм"). Вот такое писал, например: «Я видел кругом хозяйственный развал. Я видел политику Сталина, сжимавшую в кольце крестьянское хозяйство и вместе с ним всю экономику Советской России. Внутри страны уже почти не оставалось никаких надежд на то, что удастся миновать новой вспышки военного коммунизма, еще более острой по своим проявлениям и невыносимой психологически».
А тем временем советскому посольству во Франции и Англии всячески предлагал свои посреднические услуги некий авантюрист - в смысле коммерческих и банковских проектов. Он носился с идеей устроить, чтобы английское правительство дало Советам крупный (колоссальный, как пишет бывший секретарь Сталина Борис Бажанов) заём. У нас тут как раз начали подумывать о «пятилетках», нужны деньги на закупки оборудования. Авантюрист придумал, чтоб англичане давали России разные машины и материалы как долгосрочный займ, а Советы тогда честно-пречестно пообещают прекратить революционную работу в английских колониях (в Индии, особенно). Уже прелесть, да же?
Авантюриста, к слову, звали Владимир Багговут-Коломийцев, был он русским дворянином и до 1927го - советским агентом. Совершенно циничным. О нем вообще отдельно надо говорить. В данном же случае он хотел устроить, чтоб все шло через него - за один процент комиссии (что сделало бы его миллионером пожизненно). Сам он это провернуть не мог - и втянул Беседовского.
В это время прямые переговоры Англии с Советами невозможны: официальные дипотношения разорваны (потому как англичане аккурат в 1927-м обнаружили, что у них кишмя кишат ГПУ-шники, вовсю готовящие революцию). Значит, переговоры будут непрямыми - через французское полпредство. Тут как раз очень удачно заболевает и отбывает на родину лечиться посол Довгалевский. А Беседовский его заменяет.
Англичане, хоть и обиделись на подготовку революции, а заинтересовались. Отрядили на тайные переговоры с Беседовским двух министров. Тот предупредил: только тссс! - все в строжайшем секрете до самого заключения договора, все непросто, мы гордые, у нас репутация, так что, если Лондон обратится к Москве, там ответят, что ничего не знают, и прервут переговоры. Обсуждается, между тем, договор на сумму в пять миллиардов золотых рублей.
И все это Беседовский на самом деле устраивает... по собственному почину, на свой страх и риск. Из абсолютно бескорыстных и благородных побуждений, хорошо представляя расклад дома и понимая, что там на согласования и на кто с какой ноги встанет уйдут годы, и хорошее и важное для страны дело не выгорит. В Москве ничего не знают! Он прекраснодушно решил «сначала добиться», а потом поставить Политбюро перед фактом. Отлично понимая, что, вообще-то, это в каком-то смысле - заговор против собственного правительства, и если не выгорит, то проще самому застрелиться.
Обо всем предварительно договорились, все отлично. Делегация англичан возвращается в Лондон, докладывают своему правительству, что и как. И тут министр ВВС Сэмюэл Хор говорит, что тут что-то не так и надо бы все равно запросить Москву, чтобы во всем убедиться.
Английский посол в Москве обращается к Максиму Литвинову, в тот момент замещавшему заболевшего Чичерина. Литвинов обиженно идет в Политбюро: вот что вы за люди, а?! Такие переговоры ведете, а наркоминдел ни слухом, ни духом, выставляете нас идиотами! Политбюро выпучивает глаза и отвечает, что слова довольно обидные, оно ничего такого не делало и в первый раз слышит о переговорах такой важности и масштаба.
27 декабря 1928 года Политбюро заслушивает выступление Сталина, в повестку внесенное как «О тов. Беседовском». Оскорбленно резюмируют: негодяй Беседовский дал англичанам повод думать, что они могут претендовать на «руководящую роль в деле возрождения СССР», и что не они просят разрешения к нам приехать, а их, видите ли, приглашают! Постановили: указать бедному Довгалевскому и проштрафившемуся Беседовскому, что до особого распоряжения им можно теперь разве что визы выдавать. Беседовскому вынести выговор и отстранить от дальнейшего ведения переговоров как потенциального предателя и заговорщика. А одному из самых страшных советских резидентов Якову Серебрянскому - установить за Беседовским особое наблюдение.
Дальше начинается извечное туда-сюда. То британцы все-таки приезжают в Москву (причем, вместе с Багговутом-Коломийцевым), и Политбюро решает разработать программу заказов и закупок. То Политбюро, задрав нос, сообщает, что - нет, не так сразу, не больно и хотелось, вот давайте сначала возобновим экономические отношения, а мы тогда еще подумаем, надо нам ваши подачки или нет (для чего создают спецкомиссию во главе с председателем Госбанка Пятаковым). То Политбюро назло маме отмораживает уши и назло кондуктору идет пешком, решая, что и не подумает вообще обсуждать какие-либо кредиты, пока не восстановятся еще и дипотношения. И наконец, спустя полгода этой возни, Политбюро заявляет, что отвергает и расторгает всё.
А парижские резиденты тем временем докладывают, что с Беседовским творится что-то неладное. У него сухой и горячий нос, и он почему-то не играет со своей игрушечной косточкой. И вообще ушел в загул. То и дело уезжает из полпредства - сам за рулем - и возвращается сильно пьяным. Кутит с проститутками, спускает кучи денег и вообще «морально разлагается с каждым днём». Копии этих донесений доставляют Сталину - и вот тут-то в сентябре 29-го он и отменяет все поездки сотрудников ГПУ во Францию (по этой линии, к слову, похоже, и начинаются проблемы с выездом у Маяковского) и требует советского резидента в Москву. Отдельное распоряжение: Беседовского заменить, а его самого вызвать в Москву.
Вызвали. А он не приехал.
Ладно. Наркоминдел специально устраивает фальшивое совещание послов в странах Западной Европы - чтобы заманить Беседовского. А тот опять преспокойно отказывается приехать, "у него ёлки".
Тогда поступает распоряжение доставить его в Москву. При этом ГПУ-шникам сообщают, что, как только это произойдет, все командировки во Францию возобновятся (и Маяковский странным образом радостно возвещает друзьям - именно в этот период - что все отлично, скоро он таки поедет в Париж).
23 сентября в Париж приходит шифровка с официальным вызовом Беседовскому: прибыть в Москву «для проведения своего отпуска». На что этот зарвавшийся дипломат отвечает, что «намерен провести отпуск во Франции, в связи с чем покинет полпредство 2 октября».
28 сентября обалдевшее от такой наглости Политбюро опять рассматривает вопрос «О тов.Беседовском», постановив а) отозвать насовсем, и чтоб прямо в день получения шифровки немедленно сдал дела второму советнику Аренсу и выехал в Москву с вещами; и б) Начальнику иностранного отдела ГПУ Трилиссеру «немедленно принять необходимые меры в связи с решением Политбюро о т.Беседовском».
Аренс робко просит Беседовского сдать дела, тот его в ответ «посылает к черту». Аренс бежит жаловаться Москве: мало того, что этот гад сказал, что никуда не поедет, пока не вернется Довгалевский, так он еще и поклялся устроить в Париже такой шухер, что после этого никто из верхушки полпредства и торгпредства тут уже не сможет оставаться. Литвинов, в свою очередь, сообщает Политбюро, что силами наркоминдела справиться с Беседовским не получается. Политбюро, дошедшее до крайней степени обалдения, в шоке телеграфирует Беседовскому: типа, ушам своим не верим, мало того, что вы на наши письма обидно не отвечаете, так нам тут говорят, вы скандалом грозите! Та ладно!!! Короче, давайте, приезжайте, никого там ждать не надо, разберемся с этим недоразумением в Москве, ну что вы, как неродной! Всё-всё-всё, давайте, ждем, ставим чайник.
На всякий случай шлют еще телеграмму поверенному в делах СССР в Германии - типа, высылайте подкрепление срочно, только Беседовского не запугивайте, потактичней там. В качестве подкрепления из Берлина едет высокопоставленный огпу-шник Ройзенман.
Беседовский об этом узнает. И, поскольку не дурак, мобилизуется всерьез, видит агентов в каждом встречном и реально спит с двумя заряженными револьверами, из которых палит в потолок и выскакивает в коридор при малейшем шорохе за дверью.
2 октября Ройзенман приезжает в посольство и сообщает чекистам, под видом швейцаров дежурящим у входа: теперь хозяин здесь он, без его разрешения из посольства никого не выпускать. Чекисты уточняют: даже товарища посла? - В особенности товарища посла.
Ройзенман честно пытается быть тактичным, как велели и как умеет. Два часа уговаривает Беседовского, понимая, что тот - опытный, хитрый и опасный противник. Видимо, это выглядит, примерно как нежная беседа агентов гестапо с профессором Плейшнером, потому что в конце концов, при всей зашкаливающей осторожности и ласковости, Беседовский что-то смекает и бросается к выходу. Чекисты преграждают путь и предупреждают, что будут стрелять. Он пятится - и вдруг вспоминает, что видел во внутреннем саду посольства лесенку, оставленную садовником у стены. Никто не успевает опомниться, он несется туда, взбирается на стену и спрыгивает с другой стороны. Там - сад соседнего нежилого дома. Дальше он каким-то образом, как скалолаз, перебирается через еще одну стену и оказывается в саду усадьбы виконта де Кюреля. Слуги сообщают консьержу, что в темноте бродит кто-то подозрительный. Он выходит с фонарем. К нему бросается грязный человек, протягивает ободранные руки и кричит: не стреляйте, умоляю! Показывает паспорт, на прекрасном французском рассказывает фантастическую историю, которой консьерж не сразу верит. Но потом, все же, верит - и ведет незнакомца в комиссариат близ Сен-Жермен-де-Пре, где Беседовский сообщает комиссару, что с трудом сбежал от крупного московского чекиста, но в посольстве остались его жена и сын.
Вскоре он вместе с директором судебной полиции и квартальным комиссаром стучится в двери советского полпредства. Ройзенман понимает, что скандала не миновать, времени советоваться нет, и, стиснув зубы, он выпускает жену с ребенком и разрешает вынести вещи. Семейство неблагодарного дипломата уезжает в такси, став, по сути, одними из первых советских невозвращенцев. На следующее утро Беседовский пришел во французский МИД, под протокол заявил о преследовании и побеге, и в этом заявлении позволил себе совершенно крамольные высказывания об СССР - отсутствии демократии, критическом состоянии, эксплуатации крестьянства, насильственных выборах, режиме диктатуры и крайней нужде.
Об этом сообщают Сталину - он в отпуске в Сочи. Наказывают, как водится, Воронеж: отменяют поездки не только сотрудников ГПУ, но и всех советских граждан во Францию и Великобританию. В «Правде» только через неделю публикуют статью «Грязная авантюра растратчика Беседовского», представляя историю как попытку чиновника-авантюриста скрыть уголовное преступление, некую «растрату государственного достояния». Москва категорически требует от Франции выдать Беседовского. Франция отказывает. Тогда в Советах в январе 1930-го устраивается комедия - заочный суд над Беседовским, на котором Ройзенман скорбно заявляет, что «через забор он перелез для создания сенсации и придания себе вида мученика». Ответчику инкриминируется «присвоение и растрата государственных денежных сумм в размере 15270 долларов и 04 цента», его заочно приговаривают к десяти годам с конфискацией всего имущества и поражением в правах на пять лет. Ну, год-то 1929-й, церемонятся еще. А главное, что с ним, с противным Беседовским, и в Париже не сделаешь ничего, даром, что спецы есть, - слишком нашумел, к нему постоянно приковано внимание.
Через год Беседовский издает книгу «На путях к Термидору» - и кто-то из эмигрантов по этому поводу сочиняет: «Что такое «Термидор»? Это - скок через забор!». Трилиссера снимают с должности начальника иностранного отдела ОГПУ, а Серебрянского увольняют с должности начальника отделения внешней разведки - за то, что проморгали изменника (буквально лет десять - и их репрессируют).
По результатам этой истории ЦИК принимает постановление, согласно которому лица, отказавшиеся вернуться в Союз, объявляются вне закона (а это - конфискация всего имущества и расстрел через 24 часа после удостоверения личности, причем речь идет обо всех невозвращенцах, даже тех, кто остался за рубежом несколько лет назад, до принятия закона).
Скажите же, да? Не понимаю, как я ничего об этой истории не знала. Но теперь меня занимает только один восторженный вопрос: а че, так можно было?!
В 1927 году полномочным представителем СССР во Франции поставили Валериана Довгалевского. Накануне с этого поста сняли Христиана Раковского - за то, что оппозиционер. С Довгалевским в качестве советника поехал Григорий Зиновьевич Беседовский. Он до этого работал в Австрии, Польше, Японии - и отлично себя зарекомендовал.
В Союзе он бывал нечасто, но выводы делал (стремительно впадая в "правый уклонизм"). Вот такое писал, например: «Я видел кругом хозяйственный развал. Я видел политику Сталина, сжимавшую в кольце крестьянское хозяйство и вместе с ним всю экономику Советской России. Внутри страны уже почти не оставалось никаких надежд на то, что удастся миновать новой вспышки военного коммунизма, еще более острой по своим проявлениям и невыносимой психологически».
А тем временем советскому посольству во Франции и Англии всячески предлагал свои посреднические услуги некий авантюрист - в смысле коммерческих и банковских проектов. Он носился с идеей устроить, чтобы английское правительство дало Советам крупный (колоссальный, как пишет бывший секретарь Сталина Борис Бажанов) заём. У нас тут как раз начали подумывать о «пятилетках», нужны деньги на закупки оборудования. Авантюрист придумал, чтоб англичане давали России разные машины и материалы как долгосрочный займ, а Советы тогда честно-пречестно пообещают прекратить революционную работу в английских колониях (в Индии, особенно). Уже прелесть, да же?
Авантюриста, к слову, звали Владимир Багговут-Коломийцев, был он русским дворянином и до 1927го - советским агентом. Совершенно циничным. О нем вообще отдельно надо говорить. В данном же случае он хотел устроить, чтоб все шло через него - за один процент комиссии (что сделало бы его миллионером пожизненно). Сам он это провернуть не мог - и втянул Беседовского.
В это время прямые переговоры Англии с Советами невозможны: официальные дипотношения разорваны (потому как англичане аккурат в 1927-м обнаружили, что у них кишмя кишат ГПУ-шники, вовсю готовящие революцию). Значит, переговоры будут непрямыми - через французское полпредство. Тут как раз очень удачно заболевает и отбывает на родину лечиться посол Довгалевский. А Беседовский его заменяет.
Англичане, хоть и обиделись на подготовку революции, а заинтересовались. Отрядили на тайные переговоры с Беседовским двух министров. Тот предупредил: только тссс! - все в строжайшем секрете до самого заключения договора, все непросто, мы гордые, у нас репутация, так что, если Лондон обратится к Москве, там ответят, что ничего не знают, и прервут переговоры. Обсуждается, между тем, договор на сумму в пять миллиардов золотых рублей.
И все это Беседовский на самом деле устраивает... по собственному почину, на свой страх и риск. Из абсолютно бескорыстных и благородных побуждений, хорошо представляя расклад дома и понимая, что там на согласования и на кто с какой ноги встанет уйдут годы, и хорошее и важное для страны дело не выгорит. В Москве ничего не знают! Он прекраснодушно решил «сначала добиться», а потом поставить Политбюро перед фактом. Отлично понимая, что, вообще-то, это в каком-то смысле - заговор против собственного правительства, и если не выгорит, то проще самому застрелиться.
Обо всем предварительно договорились, все отлично. Делегация англичан возвращается в Лондон, докладывают своему правительству, что и как. И тут министр ВВС Сэмюэл Хор говорит, что тут что-то не так и надо бы все равно запросить Москву, чтобы во всем убедиться.
Английский посол в Москве обращается к Максиму Литвинову, в тот момент замещавшему заболевшего Чичерина. Литвинов обиженно идет в Политбюро: вот что вы за люди, а?! Такие переговоры ведете, а наркоминдел ни слухом, ни духом, выставляете нас идиотами! Политбюро выпучивает глаза и отвечает, что слова довольно обидные, оно ничего такого не делало и в первый раз слышит о переговорах такой важности и масштаба.
27 декабря 1928 года Политбюро заслушивает выступление Сталина, в повестку внесенное как «О тов. Беседовском». Оскорбленно резюмируют: негодяй Беседовский дал англичанам повод думать, что они могут претендовать на «руководящую роль в деле возрождения СССР», и что не они просят разрешения к нам приехать, а их, видите ли, приглашают! Постановили: указать бедному Довгалевскому и проштрафившемуся Беседовскому, что до особого распоряжения им можно теперь разве что визы выдавать. Беседовскому вынести выговор и отстранить от дальнейшего ведения переговоров как потенциального предателя и заговорщика. А одному из самых страшных советских резидентов Якову Серебрянскому - установить за Беседовским особое наблюдение.
Дальше начинается извечное туда-сюда. То британцы все-таки приезжают в Москву (причем, вместе с Багговутом-Коломийцевым), и Политбюро решает разработать программу заказов и закупок. То Политбюро, задрав нос, сообщает, что - нет, не так сразу, не больно и хотелось, вот давайте сначала возобновим экономические отношения, а мы тогда еще подумаем, надо нам ваши подачки или нет (для чего создают спецкомиссию во главе с председателем Госбанка Пятаковым). То Политбюро назло маме отмораживает уши и назло кондуктору идет пешком, решая, что и не подумает вообще обсуждать какие-либо кредиты, пока не восстановятся еще и дипотношения. И наконец, спустя полгода этой возни, Политбюро заявляет, что отвергает и расторгает всё.
А парижские резиденты тем временем докладывают, что с Беседовским творится что-то неладное. У него сухой и горячий нос, и он почему-то не играет со своей игрушечной косточкой. И вообще ушел в загул. То и дело уезжает из полпредства - сам за рулем - и возвращается сильно пьяным. Кутит с проститутками, спускает кучи денег и вообще «морально разлагается с каждым днём». Копии этих донесений доставляют Сталину - и вот тут-то в сентябре 29-го он и отменяет все поездки сотрудников ГПУ во Францию (по этой линии, к слову, похоже, и начинаются проблемы с выездом у Маяковского) и требует советского резидента в Москву. Отдельное распоряжение: Беседовского заменить, а его самого вызвать в Москву.
Вызвали. А он не приехал.
Ладно. Наркоминдел специально устраивает фальшивое совещание послов в странах Западной Европы - чтобы заманить Беседовского. А тот опять преспокойно отказывается приехать, "у него ёлки".
Тогда поступает распоряжение доставить его в Москву. При этом ГПУ-шникам сообщают, что, как только это произойдет, все командировки во Францию возобновятся (и Маяковский странным образом радостно возвещает друзьям - именно в этот период - что все отлично, скоро он таки поедет в Париж).
23 сентября в Париж приходит шифровка с официальным вызовом Беседовскому: прибыть в Москву «для проведения своего отпуска». На что этот зарвавшийся дипломат отвечает, что «намерен провести отпуск во Франции, в связи с чем покинет полпредство 2 октября».
28 сентября обалдевшее от такой наглости Политбюро опять рассматривает вопрос «О тов.Беседовском», постановив а) отозвать насовсем, и чтоб прямо в день получения шифровки немедленно сдал дела второму советнику Аренсу и выехал в Москву с вещами; и б) Начальнику иностранного отдела ГПУ Трилиссеру «немедленно принять необходимые меры в связи с решением Политбюро о т.Беседовском».
Аренс робко просит Беседовского сдать дела, тот его в ответ «посылает к черту». Аренс бежит жаловаться Москве: мало того, что этот гад сказал, что никуда не поедет, пока не вернется Довгалевский, так он еще и поклялся устроить в Париже такой шухер, что после этого никто из верхушки полпредства и торгпредства тут уже не сможет оставаться. Литвинов, в свою очередь, сообщает Политбюро, что силами наркоминдела справиться с Беседовским не получается. Политбюро, дошедшее до крайней степени обалдения, в шоке телеграфирует Беседовскому: типа, ушам своим не верим, мало того, что вы на наши письма обидно не отвечаете, так нам тут говорят, вы скандалом грозите! Та ладно!!! Короче, давайте, приезжайте, никого там ждать не надо, разберемся с этим недоразумением в Москве, ну что вы, как неродной! Всё-всё-всё, давайте, ждем, ставим чайник.
На всякий случай шлют еще телеграмму поверенному в делах СССР в Германии - типа, высылайте подкрепление срочно, только Беседовского не запугивайте, потактичней там. В качестве подкрепления из Берлина едет высокопоставленный огпу-шник Ройзенман.
Беседовский об этом узнает. И, поскольку не дурак, мобилизуется всерьез, видит агентов в каждом встречном и реально спит с двумя заряженными револьверами, из которых палит в потолок и выскакивает в коридор при малейшем шорохе за дверью.
2 октября Ройзенман приезжает в посольство и сообщает чекистам, под видом швейцаров дежурящим у входа: теперь хозяин здесь он, без его разрешения из посольства никого не выпускать. Чекисты уточняют: даже товарища посла? - В особенности товарища посла.
Ройзенман честно пытается быть тактичным, как велели и как умеет. Два часа уговаривает Беседовского, понимая, что тот - опытный, хитрый и опасный противник. Видимо, это выглядит, примерно как нежная беседа агентов гестапо с профессором Плейшнером, потому что в конце концов, при всей зашкаливающей осторожности и ласковости, Беседовский что-то смекает и бросается к выходу. Чекисты преграждают путь и предупреждают, что будут стрелять. Он пятится - и вдруг вспоминает, что видел во внутреннем саду посольства лесенку, оставленную садовником у стены. Никто не успевает опомниться, он несется туда, взбирается на стену и спрыгивает с другой стороны. Там - сад соседнего нежилого дома. Дальше он каким-то образом, как скалолаз, перебирается через еще одну стену и оказывается в саду усадьбы виконта де Кюреля. Слуги сообщают консьержу, что в темноте бродит кто-то подозрительный. Он выходит с фонарем. К нему бросается грязный человек, протягивает ободранные руки и кричит: не стреляйте, умоляю! Показывает паспорт, на прекрасном французском рассказывает фантастическую историю, которой консьерж не сразу верит. Но потом, все же, верит - и ведет незнакомца в комиссариат близ Сен-Жермен-де-Пре, где Беседовский сообщает комиссару, что с трудом сбежал от крупного московского чекиста, но в посольстве остались его жена и сын.
Вскоре он вместе с директором судебной полиции и квартальным комиссаром стучится в двери советского полпредства. Ройзенман понимает, что скандала не миновать, времени советоваться нет, и, стиснув зубы, он выпускает жену с ребенком и разрешает вынести вещи. Семейство неблагодарного дипломата уезжает в такси, став, по сути, одними из первых советских невозвращенцев. На следующее утро Беседовский пришел во французский МИД, под протокол заявил о преследовании и побеге, и в этом заявлении позволил себе совершенно крамольные высказывания об СССР - отсутствии демократии, критическом состоянии, эксплуатации крестьянства, насильственных выборах, режиме диктатуры и крайней нужде.
Об этом сообщают Сталину - он в отпуске в Сочи. Наказывают, как водится, Воронеж: отменяют поездки не только сотрудников ГПУ, но и всех советских граждан во Францию и Великобританию. В «Правде» только через неделю публикуют статью «Грязная авантюра растратчика Беседовского», представляя историю как попытку чиновника-авантюриста скрыть уголовное преступление, некую «растрату государственного достояния». Москва категорически требует от Франции выдать Беседовского. Франция отказывает. Тогда в Советах в январе 1930-го устраивается комедия - заочный суд над Беседовским, на котором Ройзенман скорбно заявляет, что «через забор он перелез для создания сенсации и придания себе вида мученика». Ответчику инкриминируется «присвоение и растрата государственных денежных сумм в размере 15270 долларов и 04 цента», его заочно приговаривают к десяти годам с конфискацией всего имущества и поражением в правах на пять лет. Ну, год-то 1929-й, церемонятся еще. А главное, что с ним, с противным Беседовским, и в Париже не сделаешь ничего, даром, что спецы есть, - слишком нашумел, к нему постоянно приковано внимание.
Через год Беседовский издает книгу «На путях к Термидору» - и кто-то из эмигрантов по этому поводу сочиняет: «Что такое «Термидор»? Это - скок через забор!». Трилиссера снимают с должности начальника иностранного отдела ОГПУ, а Серебрянского увольняют с должности начальника отделения внешней разведки - за то, что проморгали изменника (буквально лет десять - и их репрессируют).
По результатам этой истории ЦИК принимает постановление, согласно которому лица, отказавшиеся вернуться в Союз, объявляются вне закона (а это - конфискация всего имущества и расстрел через 24 часа после удостоверения личности, причем речь идет обо всех невозвращенцах, даже тех, кто остался за рубежом несколько лет назад, до принятия закона).
Скажите же, да? Не понимаю, как я ничего об этой истории не знала. Но теперь меня занимает только один восторженный вопрос: а че, так можно было?!