Сентиментальная миопия
В одноклассниках нашла вот такую картинку и, что называется, рассуропилась. Ой, сю-сю, какой красивенький городишечка, боземой! Тут же внутри меня цинково окислился цербер циник: "Фу... Ну я тебе сейчас подам увеличительные очки!" Псто обожания и ненависти, в общем. И не знаю, чего больше - того или другого.
Впервые в Тынде я оказалась прямо под один из Новых годов прошлого века. И оказалась при необычных обстоятельствах: поехала к жениху знакомиться с родителями.
...Из жаркой поездной болтанки вывалилась прямо в объятия любимого. В небе от лютого холода звенели звёзды; вокзал-лебедь сверкал, сверкал и город - компактный, многоэтажный, удачно спланированный москвичами уже на выдохе Союза. В нём не построили ни улицы Ленина, ни даже захудалого памятника вождю. В названиях улиц гремели - тогда, по крайней мере, ещё гремели, - БАМ, романтика, комсомол, ура, зелёное море тайги и вот это всё, теперь прохудившееся, запылившееся, смешное, неактуальное. Главная многоликая магистраль с жилыми шестнариками и муниципалитетом, а позже и с пафосной, как кремовый торт, церковью, - называется Красная Пресня. А дальше - Московских Строителей! Фестивальная! Лазурная! Дружбы! Мосфильмовская! Багульная! Дин Рида, блять! Ну вот теперь понятно? Всё это сошлось с моим 17-летним восторженным и к тому же влюблённым восприятием окружающей действительности в нечто волшебное. Но это должно было случиться и это случилось: звёзды потускнели и звонко посыпались с хрустального небосклона. Но это потом.
А тогда... Тогда же, не отходя от вокзала, я познакомилась с его друзьями. Один из них годы спустя вознёсся, отдалился и стал лысеющим буржуем. Другой, братушка, стал настолько родным, что приобрёл почётный статус "Друг подкожный". Столько лет уже...
Я жрала этот город большой ложкой. Излазила его и окрестности вдоль и поперёк. Наблюдала его всесезонно, ночью, днём, на рассвете и в полночь. Полной грудью вдыхала железнодорожную вонь и обжигающий запах металла мостов. Познала его нехитрые секреты вроде щекочащего нервы стояния на сетке, закрывающей пролёт на 16-м этаже, или потайных троп путейцев. Была в таких дремучих районах, куда прежде не ступала нога интеллигентного человека. Обзаводилась, конечно, интересными знакомствами. О каждом из них я могла бы петь целый день.
И не вдруг, а как-то постепенно стала понимать: город устал от своей этой комсомольскости. Об этом громче всего вздыхали грязные подъезды. Я была поражена, увидев, как тусующаяся в них молодёжь (жители этого самого дома) писила и блевала прямо в пролёты. В лифтах кто-то ссал украдкой. Сквозь разбитые окна в подъезд заваливал ветер и стучал уцелевшими дверцами почтовых ящиков. При этом дороги и фонари держались до последнего: прямые и ровные, они делали вид, что не замечают происходящее.
В магазинах, по старой советской памяти носивших цифры вместо названий, умело хамили продавцы. В заведениях общепита (столовки, кафе, ресторан) технично хамила обслуга: где как ни здесь ещё можно было услышать эхо знаменитого "вас много, а я одна". За лаской идите в какую-нибудь сраную китайскую кухню, а здесь вам не тут.
Флёр Союза въелся в пористые панели интерьеров бывших домов быта (ателье по разному ремонту и парикмахерских). Присутственные места это вообще потрясающе было! Эти, знаете ли, омерзительно жёсткие советские женщины в твёрдых пиджаках. Над ними царил настоящий, живой человек - Марк Шульц. Добрая память.
Я сейчас понимаю, что застала гибель советской атлантиды. После шестилетнего перерыва я посетила Тынду и нашла её (глубокий грустный вздох) обезличенной, как евроремонт, фальшивой, как всё китайское. Это было очень грустно.
*пометка для себя: дизайну экстерьеров и интерьеров вокзалов, магазинов, домов быта и просто домов я когда-нибудь посвящу отдельную песнь.
А тогда было весело! Безбашенно. Но город, который не каждому даёт себя любить, начал психовать. Совал в глаза наползающую, как проказа, разруху. Подчёркивал это большим количеством деградантов - все как один бывшие: например, один безрукий обезумевший алкаш в прошлой жизни был замечательным художником. Его сломила вечная мерзлота, на которой зачем-то построили город-сад. Пытаясь растопить лёд, художник спился и отморозил руки напрочь, после чего эволюционировал до состояния моллюска.
Молодой и очень красивый парень скончался в собственной блевотине после передозировки героина. Другой повесился. Третий просто тихо пропал. Четвёртый прыгнул с крыши, разбив вдребезги себя и скамейку под домом. Ещё один вместе с отцом и братом сгорел дотла в зимовье. Это трудно объяснить, но попробовать, пожалуй, всё же стоит: кольцо сжималось, страшно и плохо становилось всё чаще и гуще. Мы поняли, что пора валить, и сделать это надо как можно быстрее. Такое чувство, что успели запрыгнуть в последний вагон. Следом всё стало трескаться и осыпаться.
На этом, пожалуй, и остановиться бы. Перечитала - бред какой-то получился. Если у кого вдруг возникнет желание разобраться, что не так с Тындой, ознакомьтесь с теорией разбитых окон и почитайте поучительную историю Прюит-Игоу.
Впервые в Тынде я оказалась прямо под один из Новых годов прошлого века. И оказалась при необычных обстоятельствах: поехала к жениху знакомиться с родителями.
...Из жаркой поездной болтанки вывалилась прямо в объятия любимого. В небе от лютого холода звенели звёзды; вокзал-лебедь сверкал, сверкал и город - компактный, многоэтажный, удачно спланированный москвичами уже на выдохе Союза. В нём не построили ни улицы Ленина, ни даже захудалого памятника вождю. В названиях улиц гремели - тогда, по крайней мере, ещё гремели, - БАМ, романтика, комсомол, ура, зелёное море тайги и вот это всё, теперь прохудившееся, запылившееся, смешное, неактуальное. Главная многоликая магистраль с жилыми шестнариками и муниципалитетом, а позже и с пафосной, как кремовый торт, церковью, - называется Красная Пресня. А дальше - Московских Строителей! Фестивальная! Лазурная! Дружбы! Мосфильмовская! Багульная! Дин Рида, блять! Ну вот теперь понятно? Всё это сошлось с моим 17-летним восторженным и к тому же влюблённым восприятием окружающей действительности в нечто волшебное. Но это должно было случиться и это случилось: звёзды потускнели и звонко посыпались с хрустального небосклона. Но это потом.
А тогда... Тогда же, не отходя от вокзала, я познакомилась с его друзьями. Один из них годы спустя вознёсся, отдалился и стал лысеющим буржуем. Другой, братушка, стал настолько родным, что приобрёл почётный статус "Друг подкожный". Столько лет уже...
Я жрала этот город большой ложкой. Излазила его и окрестности вдоль и поперёк. Наблюдала его всесезонно, ночью, днём, на рассвете и в полночь. Полной грудью вдыхала железнодорожную вонь и обжигающий запах металла мостов. Познала его нехитрые секреты вроде щекочащего нервы стояния на сетке, закрывающей пролёт на 16-м этаже, или потайных троп путейцев. Была в таких дремучих районах, куда прежде не ступала нога интеллигентного человека. Обзаводилась, конечно, интересными знакомствами. О каждом из них я могла бы петь целый день.
И не вдруг, а как-то постепенно стала понимать: город устал от своей этой комсомольскости. Об этом громче всего вздыхали грязные подъезды. Я была поражена, увидев, как тусующаяся в них молодёжь (жители этого самого дома) писила и блевала прямо в пролёты. В лифтах кто-то ссал украдкой. Сквозь разбитые окна в подъезд заваливал ветер и стучал уцелевшими дверцами почтовых ящиков. При этом дороги и фонари держались до последнего: прямые и ровные, они делали вид, что не замечают происходящее.
В магазинах, по старой советской памяти носивших цифры вместо названий, умело хамили продавцы. В заведениях общепита (столовки, кафе, ресторан) технично хамила обслуга: где как ни здесь ещё можно было услышать эхо знаменитого "вас много, а я одна". За лаской идите в какую-нибудь сраную китайскую кухню, а здесь вам не тут.
Флёр Союза въелся в пористые панели интерьеров бывших домов быта (ателье по разному ремонту и парикмахерских). Присутственные места это вообще потрясающе было! Эти, знаете ли, омерзительно жёсткие советские женщины в твёрдых пиджаках. Над ними царил настоящий, живой человек - Марк Шульц. Добрая память.
Я сейчас понимаю, что застала гибель советской атлантиды. После шестилетнего перерыва я посетила Тынду и нашла её (глубокий грустный вздох) обезличенной, как евроремонт, фальшивой, как всё китайское. Это было очень грустно.
*пометка для себя: дизайну экстерьеров и интерьеров вокзалов, магазинов, домов быта и просто домов я когда-нибудь посвящу отдельную песнь.
А тогда было весело! Безбашенно. Но город, который не каждому даёт себя любить, начал психовать. Совал в глаза наползающую, как проказа, разруху. Подчёркивал это большим количеством деградантов - все как один бывшие: например, один безрукий обезумевший алкаш в прошлой жизни был замечательным художником. Его сломила вечная мерзлота, на которой зачем-то построили город-сад. Пытаясь растопить лёд, художник спился и отморозил руки напрочь, после чего эволюционировал до состояния моллюска.
Молодой и очень красивый парень скончался в собственной блевотине после передозировки героина. Другой повесился. Третий просто тихо пропал. Четвёртый прыгнул с крыши, разбив вдребезги себя и скамейку под домом. Ещё один вместе с отцом и братом сгорел дотла в зимовье. Это трудно объяснить, но попробовать, пожалуй, всё же стоит: кольцо сжималось, страшно и плохо становилось всё чаще и гуще. Мы поняли, что пора валить, и сделать это надо как можно быстрее. Такое чувство, что успели запрыгнуть в последний вагон. Следом всё стало трескаться и осыпаться.
На этом, пожалуй, и остановиться бы. Перечитала - бред какой-то получился. Если у кого вдруг возникнет желание разобраться, что не так с Тындой, ознакомьтесь с теорией разбитых окон и почитайте поучительную историю Прюит-Игоу.