(no subject)
Бесы
-«О, как они портят лицо! Берут такие маленькие хирургические крючочки, похожие на спицы для вязания, поддевают складки кожи и уродуют: поднимают и опускают веки, дергуют губы,мнут щеки, особенно напирая на ямочки. А потом, когда все лицо уже исхожено, когда они забираются в самые глаза, чуть ли не в нос: надевают "уздечки" под кожу. Металлические нитки тянутся от основания ушей, по бровям к самой переносице. Там соединяются и пришпиливаются гвоздиком. Гвоздиком особенным, кажется, так, шишечка небольшая. А на самом деле он через всю голову, торчит с той стороны. Стоит пошевелиться не так, и тогда, как ток, чувство ноющей боли, невозможности жить и действовать. Только тогда и понимаешь, насколько, насколько они глубоко забрались.»
Пока Артем говорил, я старалась не смотреть на лицо будущего священника. В первую очередь потому, что знала, мое неверие может стать последней каплей, которая переполнит его безумие.
Мои мысли были верны: Артем признался, что мучился этим особенно- когда он рассказывал о своем страдании, люди смотрели прямо на него, прямо туда, где орудовали бесенята и не видели ни шишечек, не натянутых уздечек не борозды, оставленной крючками маленьких гаденшей.
Но и священник не смотрел на меня. Ведь если бы посмотрел, я бы спросила: «Ну как ты дошел до жизни такой?». А он бы ответил:
«В общем, просто скучно было. Я не знаю, как не умереть со скуки? Школа- дом-школа-дом. Все неинтересно: девочки- все бляди или лохушки, мальчики- или пидарасы или задроты. Только Цезарь- один друг, хоть он и среднее между пидарасом и задротом. И тот, видишь, бросил.
Так вот, с Цезаря это и началось. В субботу он приходил меня забирать и угощался заодно. Крепкая у нас была дружба. И вот в один такой вечер...»
И я бы вспомнила, что Цезарь- третий писатель, которого я встретила в своей жизни и наш общий одноклассник. Рассказала бы Артему, как сидим мы, я и Цезарь, в кафе, и он, глядя огромными черными глазами и раскуривая сигарету, читает письмо Онегина. И я плачу, слезами капая в салат. И как читает- прочтет две строчки, опять затянется и читает дальше.
«Безнадежно, конечно, к нему привязываться»- скажу я. И прибавлю, что в школе, влюблена-то была, не знала. Стояла каждое утро перед зеркалом, думала «как он взглянет на меня, что увидит?». "Помню", -скажу," ездили мы в Питер, и все четыре дня он был где-о очень рядом- то через одно кресло, то через несколько комнат, то через человека, то стоял прямо за моей спиной." За моей спиной.
И вспомню, но не скажу, как был, например, случай, в 11 классе, после экзамена по литературе- пошли в клуб. Темно, алкоголь, музыка. Захожу в туалет, а там два ярких пятна- рыжее и черное, и только через несколько секунд взгляд раскладывает: Саша забрался на белый рукомойник, свесив ноги, а Цезарь стоит, склонившись над ним, близко-близко. Близко
У меня какая-то гирька из головы упала в сердце, какой-то сухарик порезал горло. Но я не поняла,но да- но, да - они уже да. В общем, ему мальчики нравятся- такие дела. И его возлюбленныq- Саша, рыжий, тонкий, белокожий.
Что же поделать? Значит вот так. Значит, мне- салаты со слезами,как изысканная подливка, а им- они.
Живут вместе, прекрасные, я обоих очень люблю и никаких бесов, Артем, честное слово, не вижу.
-«О, как они портят лицо! Берут такие маленькие хирургические крючочки, похожие на спицы для вязания, поддевают складки кожи и уродуют: поднимают и опускают веки, дергуют губы,мнут щеки, особенно напирая на ямочки. А потом, когда все лицо уже исхожено, когда они забираются в самые глаза, чуть ли не в нос: надевают "уздечки" под кожу. Металлические нитки тянутся от основания ушей, по бровям к самой переносице. Там соединяются и пришпиливаются гвоздиком. Гвоздиком особенным, кажется, так, шишечка небольшая. А на самом деле он через всю голову, торчит с той стороны. Стоит пошевелиться не так, и тогда, как ток, чувство ноющей боли, невозможности жить и действовать. Только тогда и понимаешь, насколько, насколько они глубоко забрались.»
Пока Артем говорил, я старалась не смотреть на лицо будущего священника. В первую очередь потому, что знала, мое неверие может стать последней каплей, которая переполнит его безумие.
Мои мысли были верны: Артем признался, что мучился этим особенно- когда он рассказывал о своем страдании, люди смотрели прямо на него, прямо туда, где орудовали бесенята и не видели ни шишечек, не натянутых уздечек не борозды, оставленной крючками маленьких гаденшей.
Но и священник не смотрел на меня. Ведь если бы посмотрел, я бы спросила: «Ну как ты дошел до жизни такой?». А он бы ответил:
«В общем, просто скучно было. Я не знаю, как не умереть со скуки? Школа- дом-школа-дом. Все неинтересно: девочки- все бляди или лохушки, мальчики- или пидарасы или задроты. Только Цезарь- один друг, хоть он и среднее между пидарасом и задротом. И тот, видишь, бросил.
Так вот, с Цезаря это и началось. В субботу он приходил меня забирать и угощался заодно. Крепкая у нас была дружба. И вот в один такой вечер...»
И я бы вспомнила, что Цезарь- третий писатель, которого я встретила в своей жизни и наш общий одноклассник. Рассказала бы Артему, как сидим мы, я и Цезарь, в кафе, и он, глядя огромными черными глазами и раскуривая сигарету, читает письмо Онегина. И я плачу, слезами капая в салат. И как читает- прочтет две строчки, опять затянется и читает дальше.
«Безнадежно, конечно, к нему привязываться»- скажу я. И прибавлю, что в школе, влюблена-то была, не знала. Стояла каждое утро перед зеркалом, думала «как он взглянет на меня, что увидит?». "Помню", -скажу," ездили мы в Питер, и все четыре дня он был где-о очень рядом- то через одно кресло, то через несколько комнат, то через человека, то стоял прямо за моей спиной." За моей спиной.
И вспомню, но не скажу, как был, например, случай, в 11 классе, после экзамена по литературе- пошли в клуб. Темно, алкоголь, музыка. Захожу в туалет, а там два ярких пятна- рыжее и черное, и только через несколько секунд взгляд раскладывает: Саша забрался на белый рукомойник, свесив ноги, а Цезарь стоит, склонившись над ним, близко-близко. Близко
У меня какая-то гирька из головы упала в сердце, какой-то сухарик порезал горло. Но я не поняла,но да- но, да - они уже да. В общем, ему мальчики нравятся- такие дела. И его возлюбленныq- Саша, рыжий, тонкий, белокожий.
Что же поделать? Значит вот так. Значит, мне- салаты со слезами,как изысканная подливка, а им- они.
Живут вместе, прекрасные, я обоих очень люблю и никаких бесов, Артем, честное слово, не вижу.