пусть будет

Dec 28, 2010 12:58


«Овсянки»: круги на воде



Небольшая повесть «Овсянки» увидела свет в 2006 году. Автором ее значится некий Аист Сергеев, более известный в литературных кругах под именем Дениса Осокина. В авторской верстке повесть напоминает изыски поэтов-концептуалистов XX века: ни одной заглавной буквы, практически нет запятых; даже выравнивание текста по левому или правому краю должно, кажется, что-нибудь да означать. Стиль - свойский, почти поток сознания. История, рассказанная потомком финского племени мери, - странная… Двое мужчин везут в машине умершую жену - веретеницу - одного из них. Везут, чтобы произвести мерянский похоронный обряд - везут, чтобы сжечь. Вот эту-то историю, слишком короткую и бедную на события, чтобы быть сколько-нибудь похожей на прообраз классического роуд-муви, в 2010 году режиссер Алексей Федорченко превратил в фильм, вызвавший в Венеции определенный резонанс.

По большому счету, представить себе менее «кинематографичное» произведение действительно трудно. Неторопливая, размеренная проза слегка подергивается, словно стрелка часов, маленькими шажками отмеряющая свое извечное тик-так. Временами мутнеет, словно рябь по воде пробежала. Потом успокоится, снова картинка четкая-четкая: ну надо же, какая прозрачная речка, на такой-то глубине и самое дно ее видно!

Проще всего - объявить повесть одним большим стихотворением, частично в прозе. Здесь есть для этого все: законченность, плавность, наглядность. Едва ли не поминутно строки складываются в верлибры. Предложение разрывается на середине первой строфы и заканчивается на середине второй. За несколько минут до кульминации повести импровизированные верлибры приобретают поэтичность…

мы нашли его быстро. и поляна вроде
бы - и река видна. надо чтобы рядом
была река. ведь она размывает и уносит
горе. мы уцепимся глазами за нее.

…и громовую торжественность:

запах керосина самурайской саблей рубанул
воздух и разорвал все наши связи с танюшей.

мы не встретимся. у мери нет
богов - только любовь друг к другу.

И уже почти в самом конце - десять стихотворений, будто написанных мерянской Агнией Барто - для взрослых мерянских детей. Вся жизнь, проживаемая мерянами - жизнь без суеты, без фальши, спокойная и простая - кажется в какой-то момент пришедшей из далекого прошлого. Спокойно движение машины по дороге. По-дружески подмигивают светофоры. Тепло горят окна квартир («в которые только что возвратились усталые люди»). И так убаюкивает неторопливая проза, что предложение героя заехать в «Мегу» просто-напросто бьет читателя по голове, без предупреждения возвращая его в современную действительность. Дойдя до шокирующей фразы, бедный читатель уже полностью уверовал, что меряне живут в каком-то совершенно ином мире.

глубокие тихие души. половая распущенность. страсти не кипят. частые разводы, убийства и самоубийства не имеют видимых оснований.
ласка всегда внезапна, исступленно-отчуждена..
все как в старинных книжках по финской
этнографии!

Но где же он, этот сонный мир мерян? Где они, эти простые люди, которые не верят в богов, но верят в величие первостихии - воды? Эти странные, типичные, ограниченные, мудрые, почти первобытные, удивительно честные люди? Из каких параллельных миров пришли они, какая буйная волна вынесла их на берег российской глубинки?

И за расплывающимися в воде фигурами фотографа Аиста, начальника комбината Мирона Алексеевича Козлова и мертвой Танюши видится что-то уж совсем из ряда вон выходящее. Прозрачна вода в самом глубоком месте реки. Меряне, которые в своей простоте поначалу кажутся людьми прошлого, вдруг превращаются в людей будущего. Вечно будет жить Аист Сергеев, нашедший в Кологриве заиленную пишущую машинку своего отца. Вечно будет жить Мирон Алексеевич, с Танюшиными костями на поясе и светлой тоской в груди. На фоне культивируемого снобизма и подчеркнутой интеллектуальности современного «высокого» искусства, где каждая запятая является тщательно продуманным символом бренности бытия, повесть «Овсянки» с ее героями кажется до дрожи правдивой. До дрожи - как бишь там звучит это слово? - ах да: настоящей.

Сакральный, простой и естественный смысл есть и в «грязных» подробностях, которыми повесть прямо-таки изобилует. Будут ли грязны ли эти подробности, если взглянуть на них глазами мерян? Ответ очевиден - безусловно, нет. Бесконечна, природой обусловлена нерушимая связь жизни и секса. И так же сильна в мерянском сознании связь секса и смерти. Перед тем, как сжечь своего покойника, сжигающий обычно «дымит» - вслух вспоминает «то что приличный человек никогда не скажет посторонним покуда любимый жив». Столь своеобразный ритуал прощания с умершим невольно подталкивает читателя к мысли о том, что меряне ставят знак равенства между понятиями «секс» и «жизнь». При этом собственно слово «секс» в повести встречается всего один раз - в преддверии развязки. Зато есть поэтичное «мед и хлеб», дословный перевод привезенного из коми «манянь».

что такое манянь - в коми знает каждый ребенок - и частенько получает за него от взрослых по губам. манянь - это слово-женщина. это под животом.
это там - где волосы, на которые мы вяжем разноцветные нити - если женщина выходит замуж или мертва. ма - это мед. нянь - это хлеб.

И во время вызвавшего возмущение определенной части читателей эпизода в гостинице с проститутками мысли героя возвращаются - от жизни - к смерти:

я представил как мы в это время
в мещерской поросли льем керосин.

Когда же история неспешно подойдет к своему завершению, безобидные птички овсянки - триста рублей за пару - сыграют главную роль в жизнесмертном путешествии героев. Птицы это непростые, с характером - но трудно не проникнуться симпатией к пернатым героям повести, которые, как кажется поначалу, являются всего лишь второстепенными персонажами. Тем не менее главная задача овсянок заключается не в банальном придании произведению особого колорита. На самом-то деле овсянки ни много ни мало исполняют желания. Круг замкнулся - круги идут по воде.

Так и автор исполняет желание искушенного читателя, утомленного пестрой суетой новомодной интеллектуальной прозы, измазанной салом и ведущей беспорядочно-богемный образ жизни. Примерившись к ритму повести и разобравшись в ее часовом механизме, благодарный читатель почувствует умиротворяющий дух (или, если угодно, дым) тишины и благодати, очевидно царящих в подводных пространствах. «Овсянки» не пытаются заставить вас изменить собственные приоритеты, они не учат ничему особенному и, что важнее, совсем ничего не навязывают. Они просто приносят в наш безумный, безумный мир чуточку своего, сонного, птичьего, подводного тепла.

литература, Осокин

Previous post Next post
Up