(no subject)
О, Джонни, я хочу, как в синематографе, я прошу тебя - сделай монтаж...
Таня приходит под полночь, гасит свет:
Девочка - сорванная резьба, в башке сквозное.
Она ведь не враг себе в свои-то двадцаток лет,
Чтоб вцепиться в брючину, хватать за плечо литое.
Ей бы, дай бог, узнать что это, вообще, такое...
Таня, их еще будет - смешливых, острых скулой,
Что целуют в ключицу, пульсируют тихо рядом
И кипят нутром - иудейской, черной смолой.
Я не знаю, милая Таня, какого лешего или ляда
Мы берем их оптом. Видимо, из-за взгляда.
В общем, всё как у Райла: они играют нам джаз,
Мигрируют под ребро, множатся сентябрем,
Нам всего-то и надо, чтоб уже на четвертый раз
Ошалело помаяться катаньем да нытьём,
А потом предложить: "давай в один день умрём?!"
А потом ты придешь под утро. Саднит внутри.
Что-то шепчешь в ворот, мечешься отчего-то,
Тихо выдохнешь, развернешься на раз-два-три
И застынешь в дверном проеме женою Лота.
Таня приходит под полночь, гасит свет:
Девочка - сорванная резьба, в башке сквозное.
Она ведь не враг себе в свои-то двадцаток лет,
Чтоб вцепиться в брючину, хватать за плечо литое.
Ей бы, дай бог, узнать что это, вообще, такое...
Таня, их еще будет - смешливых, острых скулой,
Что целуют в ключицу, пульсируют тихо рядом
И кипят нутром - иудейской, черной смолой.
Я не знаю, милая Таня, какого лешего или ляда
Мы берем их оптом. Видимо, из-за взгляда.
В общем, всё как у Райла: они играют нам джаз,
Мигрируют под ребро, множатся сентябрем,
Нам всего-то и надо, чтоб уже на четвертый раз
Ошалело помаяться катаньем да нытьём,
А потом предложить: "давай в один день умрём?!"
А потом ты придешь под утро. Саднит внутри.
Что-то шепчешь в ворот, мечешься отчего-то,
Тихо выдохнешь, развернешься на раз-два-три
И застынешь в дверном проеме женою Лота.