Место действия - то же
И снова я в Хопре - тюрьме. Можно сказать - дом родной. Наконец дошли руки и голова до репортажа. На этот раз речь идет об отделении свободного режима. И действующие лица иные, и время поменялось, и события совершенно другие. Не изменилась только ситуация с русскими заключенными. Ничего их не берет.
"К сожалению, я должна заметить, что даже в тюрьме русские заключенные держатся обособленно, строго охраняя границы своей ментальной территории и не желая контактировать с остальными осужденными. С ними совсем непросто поддерживать контакты - они не желают разговаривать на немецком языке. Поэтому, у нас есть русскоговорящие социальные работники.
Каждый из русских заключенных нуждается в постоянной поддержке психотерапевта. Но сохраняющееся представление о том, что обращающийся за психотерапевтической помощью - слабый мужчина, так и остается в сознании русской среды. Проломить эту стену недоверия и сломать русский стереотип мышления очень сложно.
Привычка у русских к брутальной манере общения в случае провинности является серьезным препятствием при взаимопонимании. При явных нарушениях дисциплины и неадекватности поведения мы не считаем нужным унижать человека - мы рассчитываем на его самосознание. Но вежливая и уважительная манера общения не означает, что проступок остался незамеченным - чего русские заключенные никак понять не могут. Нас поражает затаившийся страх в глазах, непреходящее подавленное состояние, готовность дать отпор по любому поводу и постоянное ожидание быть униженными. Приходится прикладывать громадные усилия, чтобы объяснить - наказываем не мы, наказали они себя сами. А мы протягиваем им руку помощи".
"К сожалению, я должна заметить, что даже в тюрьме русские заключенные держатся обособленно, строго охраняя границы своей ментальной территории и не желая контактировать с остальными осужденными. С ними совсем непросто поддерживать контакты - они не желают разговаривать на немецком языке. Поэтому, у нас есть русскоговорящие социальные работники.
Каждый из русских заключенных нуждается в постоянной поддержке психотерапевта. Но сохраняющееся представление о том, что обращающийся за психотерапевтической помощью - слабый мужчина, так и остается в сознании русской среды. Проломить эту стену недоверия и сломать русский стереотип мышления очень сложно.
Привычка у русских к брутальной манере общения в случае провинности является серьезным препятствием при взаимопонимании. При явных нарушениях дисциплины и неадекватности поведения мы не считаем нужным унижать человека - мы рассчитываем на его самосознание. Но вежливая и уважительная манера общения не означает, что проступок остался незамеченным - чего русские заключенные никак понять не могут. Нас поражает затаившийся страх в глазах, непреходящее подавленное состояние, готовность дать отпор по любому поводу и постоянное ожидание быть униженными. Приходится прикладывать громадные усилия, чтобы объяснить - наказываем не мы, наказали они себя сами. А мы протягиваем им руку помощи".