(no subject)
Воспоминания, навеянные постом lost_uhu
Мои бабушка и дедушка принимали большое участие в моем воспитании. За что я им безмерно благодарна.
Очень часто бабушка рассказывала мне об их мытарствах во время войны. И эти рассказы до сих пор не уходят из моей памяти...
Как только началась война, бабушке с дедушкой удалось сразу же отправить моего, тогда еще совсем маленького отца в эвакуацию в Среднюю Азию. Куда-то под Самарканд.
Там, вроде бы, обнаружились старинные знакомые, которые сами предложили принять многих детей. Быстро собрав всех знакомых, бабушка и дедушка организовали срочный вывоз юных ленинградцев.
Дедушка был очень талантлив и, будучи для тех времен непозволительно молодым для получения научной степени, все же, закончив аспирантуру, стал кандидатом наук. Работал на институтской кафедре, подавал большие надежды. И его зарплата позволила оплатить железнодорожные билеты многим небогатым семьям.
Некоторые обещали «не остаться» в долгу, но дедушка пресек подобные разговоры на самом корню. «Беда - есть беда», - говорил он. - «А если бы я оказался в вашем положении, неужели вы бы не помогли мне?..».
Всю блокаду они прожили в Ленинграде. Как и все, страшно голодали.
Дедушке дали институтскую бронь, потому, что его прерасная научная голова была необходима в тылу. Работал на оборону, дома не появлялся неделями. Ночевал на кафедре.
Как научному работнику, работающему по заданию государства в тылу, ему полагался повышенный паек.
Бабушка приходила к нему в институт и забирала карточки. А потом, отоварившись, делила все продукты между соседями. Некоторые побоялись отправить детей в эвакуацию, и бабушка отдавала, как она считала, излишек соседским детям...
Варили столярный клей, вымачивали дубленые лыжные крепления из свинной кожи, а после варили из них, так сказать, студень. Иначе говоря, абсолютно безвкусные кусочки кожи в водяном желе. Но и это казалось лакомством.
Выехали они из Ленинграда на грузовиках, которые под бомбежкой ехали по Ладожскому озеру, по той страшной и незабываемой, но являвшейся единственным спасением - Дороге Жизни.
В машину, ехавшую перед ними, попала бомба...
Оглушительный свист, взрыв, застывший ужас в глазах, страшные крики, развороченный грузовик, медленно расползающаяся полынья и мертвые люди, которым так и не удалось попасть на Большую землю...
Потом институт отправили на Кубань в Краснодар.
Набитые до отказа вагоны-теплушки, алюминивые чайники с кипятком на коротких остановках, выменивание у мародеров последних семейных реликвий на хлеб, разделенные на всех продовольственные пайки, умершие по дороге пожилые и больные люди, смерть и горе окружающих, воспринимаемые как своя боль.
Так бабушка и дедушка оказались на Северном Кавказе.
Поселили их в каком-то общежитии. Мужчины отдельно, женщины отдельно. Кроватей, конечно, не было, и все спали на каком-то тряпье.
«Представь себе», - рассказывала бабушка, - «Как-то я проснулась от дикой тяжести в груди. Хорошо, что я не дернулась. Открыла глаза и... обмерла - у меня на груди сидела громадная крыса и не отрывала от меня взгляда. Я не знала, что мне делать. Закричать - страшно. А вдруг эта крыса тут же вцепится мне в лицо. Я лежала, не шелохнувшись. Крыса медленно соскочила и исчезла под полом». После этого в комнатах назначали дежурных, которые всю ночь наблюдали за обстановкой.
...Постепенно наступали немцы.
Пополз слушок, что в первую очередь будут расстреливать евреев. Институтское начальство принимало все возможные меры к срочной эвакуации.
А потом выяснилось - в коллективе выискался предатель, предложивший сдать всех евреев в надежде выкупить у немцев снисхождение. Его вычислили. Что было потом - я не знаю. Бабушка мне не рассказывала.
А немцы продолжали наступать.
Утром институт вывезли из Краснодара, а через два часа в город вошли немцы…
Дедушка работал в институте до последнего дня войны, отдавая всего себя работе в тылу.
А потом, за проявленные доблесть и мужество дедушка был награжден медалями «За отвагу», «За доблестный труд в тылу», «За оборону Ленинграда» и орденом «За трудовую доблесть».
Я до сих пор плачу, когда вспоминаю об этом...
Уже потом, после войны дедушк защитил докторскую диссертацию, удостоился чести стать профессором и получил должность зав.кафедрой.
Студенты не чаяли в нем души.
На похороны дедушки пришел весь институт, приехали даже его аспиранты из других стран.
Мои дедушка и бабушка сделали для меня все, что могли. Они отдали мне себя без остатка.
Мои бабушка и дедушка принимали большое участие в моем воспитании. За что я им безмерно благодарна.
Очень часто бабушка рассказывала мне об их мытарствах во время войны. И эти рассказы до сих пор не уходят из моей памяти...
Как только началась война, бабушке с дедушкой удалось сразу же отправить моего, тогда еще совсем маленького отца в эвакуацию в Среднюю Азию. Куда-то под Самарканд.
Там, вроде бы, обнаружились старинные знакомые, которые сами предложили принять многих детей. Быстро собрав всех знакомых, бабушка и дедушка организовали срочный вывоз юных ленинградцев.
Дедушка был очень талантлив и, будучи для тех времен непозволительно молодым для получения научной степени, все же, закончив аспирантуру, стал кандидатом наук. Работал на институтской кафедре, подавал большие надежды. И его зарплата позволила оплатить железнодорожные билеты многим небогатым семьям.
Некоторые обещали «не остаться» в долгу, но дедушка пресек подобные разговоры на самом корню. «Беда - есть беда», - говорил он. - «А если бы я оказался в вашем положении, неужели вы бы не помогли мне?..».
Всю блокаду они прожили в Ленинграде. Как и все, страшно голодали.
Дедушке дали институтскую бронь, потому, что его прерасная научная голова была необходима в тылу. Работал на оборону, дома не появлялся неделями. Ночевал на кафедре.
Как научному работнику, работающему по заданию государства в тылу, ему полагался повышенный паек.
Бабушка приходила к нему в институт и забирала карточки. А потом, отоварившись, делила все продукты между соседями. Некоторые побоялись отправить детей в эвакуацию, и бабушка отдавала, как она считала, излишек соседским детям...
Варили столярный клей, вымачивали дубленые лыжные крепления из свинной кожи, а после варили из них, так сказать, студень. Иначе говоря, абсолютно безвкусные кусочки кожи в водяном желе. Но и это казалось лакомством.
Выехали они из Ленинграда на грузовиках, которые под бомбежкой ехали по Ладожскому озеру, по той страшной и незабываемой, но являвшейся единственным спасением - Дороге Жизни.
В машину, ехавшую перед ними, попала бомба...
Оглушительный свист, взрыв, застывший ужас в глазах, страшные крики, развороченный грузовик, медленно расползающаяся полынья и мертвые люди, которым так и не удалось попасть на Большую землю...
Потом институт отправили на Кубань в Краснодар.
Набитые до отказа вагоны-теплушки, алюминивые чайники с кипятком на коротких остановках, выменивание у мародеров последних семейных реликвий на хлеб, разделенные на всех продовольственные пайки, умершие по дороге пожилые и больные люди, смерть и горе окружающих, воспринимаемые как своя боль.
Так бабушка и дедушка оказались на Северном Кавказе.
Поселили их в каком-то общежитии. Мужчины отдельно, женщины отдельно. Кроватей, конечно, не было, и все спали на каком-то тряпье.
«Представь себе», - рассказывала бабушка, - «Как-то я проснулась от дикой тяжести в груди. Хорошо, что я не дернулась. Открыла глаза и... обмерла - у меня на груди сидела громадная крыса и не отрывала от меня взгляда. Я не знала, что мне делать. Закричать - страшно. А вдруг эта крыса тут же вцепится мне в лицо. Я лежала, не шелохнувшись. Крыса медленно соскочила и исчезла под полом». После этого в комнатах назначали дежурных, которые всю ночь наблюдали за обстановкой.
...Постепенно наступали немцы.
Пополз слушок, что в первую очередь будут расстреливать евреев. Институтское начальство принимало все возможные меры к срочной эвакуации.
А потом выяснилось - в коллективе выискался предатель, предложивший сдать всех евреев в надежде выкупить у немцев снисхождение. Его вычислили. Что было потом - я не знаю. Бабушка мне не рассказывала.
А немцы продолжали наступать.
Утром институт вывезли из Краснодара, а через два часа в город вошли немцы…
Дедушка работал в институте до последнего дня войны, отдавая всего себя работе в тылу.
А потом, за проявленные доблесть и мужество дедушка был награжден медалями «За отвагу», «За доблестный труд в тылу», «За оборону Ленинграда» и орденом «За трудовую доблесть».
Я до сих пор плачу, когда вспоминаю об этом...
Уже потом, после войны дедушк защитил докторскую диссертацию, удостоился чести стать профессором и получил должность зав.кафедрой.
Студенты не чаяли в нем души.
На похороны дедушки пришел весь институт, приехали даже его аспиранты из других стран.
Мои дедушка и бабушка сделали для меня все, что могли. Они отдали мне себя без остатка.