рисуем выход прямо тут
Играем в долгие пятнашки, вышла такая штука.
- Ну мать дала, - говорит Миша удручённо. Оба прячутся в своей захламленной конуре, пустая тут только середина, для упражнений, зато вдоль всех стен громоздятся до потолка всякие штуки: маски, горы карнавальной одежды, простой одежды, книжки, снаряды для жонглирования и чего там только нет. Нельзя сказать, чтобы и снаружи был вот прямо порядок. Мать всегда говорила, что жить без скандалов куда важнее, чем этот вот ваш порядок, и вообще порядок переоценен. И на тебе - скандал.
- А фиг ли ты посуду не помыл, обещал вроде, - сварливо бурчит Макс. Миша смотрит на него с интересом.
- Коллега, а не кажется ли вам, что большая лажа действует на нас? - спрашивает он наконец. Макс от неожиданности ржёт. И впрямь, чего это он на брата. Что вообще происходит? Снаружи чем-то грохочет Лиза, и в каждом звуке слышно, что она еще не успокоилась. Унылая какая-то ботва: посуду не помыли, раздолбаи, и вообще в доме бардак - да кто бы поверил вообще в эту внезапную бытовуху, в этот сырой унылый советский картон?
- Ладно, переждём, - решают оба и утыкаются в телефончики.
- Мне пишет Заяц, - озадаченно сообщает через несколько минут Макс, - прикинь, Маша с Богданом поругались. Вообще небывалое. Заяц прячется.
- Зови ее сюда, что ли.
- Она пока не может, мать утешает. Придёт, когда договорят.
- Неладно что-то в датском королевстве.
Оба затихают, и тут становится слышно, как на лестнице скандалят сосед с соседкой. Между комнатой близнецов и лестницей - загнутый буквой Г коридор и двойная дверь в метровой стене, а звуки всё равно как-то пробиваются.
- Черт, зайчик Бо реально в тему, - обеспокоенно качает головой Миша, - большая лажа, не иначе. Что, искать священника и пятого элемента?
- И изображать анаграмму смертных грехов? Окей, я буду уныние.
- Не унывай, бро. Лучше будь чревоугодием.
- Момент неподходящий, там на кухне мать всё еще в ярости.
- А я запасливый, у меня пакет чипсов есть.
Братья хрустят чипсами, Лиза грохочет посудой.
***
Травке решительно не нравится обстановка в кафешечке. Вместо привычного весёлого дружественного троллинга - какие-то унылые плоские подколки. Как будто все окружающие внезапно начали друг друга всерьёз бесить. К счастью, смена была не Травкина, так что покинуть кафешечку было минутным делом. И вот Травка едет по узким петроградским улочкам, и обстановка улочек тоже кажется какой-то нервозной. На переходе через Чкаловский, который Травка незаконно переезжает, не слезая с велосипеда, какой-то старикашка дважды пытается подвернуться ей под колесо, и, когда Травка медленно и внимательно его объезжает, отчаянно её материт, так и оставаясь стоять на дороге уже на красном свете. Что происходит? Профессиональная жертва? Но и дальше на Чкаловском люди попадаются какие-то нервные, то старушка подожмёт губы и зашипит на травкину шляпу, то женщина, глядя сквозь Травку, шагает на проезжую часть прямо перед велосипедом - люди, да что с вами?
Травка доезжает до магазина "Спасибо". Приятный такой сэконд-хэнд, говорили, там игра "Башня" продавалась, если кажется, что мир завис в неудобном положении, самое приятное дело сложить башню из кирпичиков и обрушить ее в конце концов, если не мир наладишь, то хоть своё спокойствие, а то от состояния людей вокруг и у тебя под ложечкой ворочается какая-то змея. Но Башни в магазине нет. Травка растерянно гуляет среди свитеров и ботинок, и вдруг видит маленький бубен с персидской картинкой: влюбленная парочка, белая лошадь и развесистая клюква. На изнанке бубна написано "On the love". Обычно в любви бывают внутри, а эти, похоже, на. Едут на ней. Или летят. Бубен стоит всего двести рублей, Травка его, конечно, покупает, и едет дальше с ним, держа его на руле. Буду в него стучать - меньше будет хотеться бить людей.
Каким-то сложным путём Травка оказывается в одном из дворов дома Бенуа. Дом огромный, дворов в нём тринадцать, и, конечно, в таком лабиринте должен быть Минотавр, он и есть, большой медленный местный дух, может быть, из-за его медленности во дворах меняется так мало: разваливающийся флигель так и стоит с трещиной от пятого этажа до первого, огромный тополь хоть и опилили вполовину, но не выкорчевали, и расписные гаражи на месте, у одного провалилась крыша, да так и осталась. Поэтому Травку всегда тянет посидеть у Минотавра в сложные моменты, вот и сейчас она прислоняет велосипед к тополю, садится на него, достаёт телефон и пишет Богдану: что-то происходит странное, мне нужен твой совет, что делают в таких случаях. Ответ приходит не скоро, Травка успевает выкурить и вычистить трубку, и ответ не нравится ей совсем. "Прости, друг, что-то я, кажется, идиот и не гожусь в советчики". Похоже, у Богдана тоже что-то такое, ну что ты будешь делать.
***
В жизни ветра есть свои плюсы, есть и минусы. То границ не замечаешь, то они оказываются железными и на замке, если дома такие ветра, что между ними не протиснуть белый микроавтобус. Марк, покружив вокруг Петербурга, понимает, что не получится, снова оказывается на нижней дороге вдоль залива, в случайном месте останавливает автобус на берегу, достает саксофон и играет. Просто так, от безысходности. Звук летит вдоль поверхности бурой неспокойной воды вверх по течению, против ветра. Думал, не пустишь меня? Музыка - это тоже я, дурак.
***
Миша поднимает голову от смартфона и прислушивается.
- Это сакс, - подтверждает Макс.
- Но ветер-то юго-восточный. Ему не въехать.
- Но сакс! Зуб даю, это его сакс. Папа где-то рядом.
***
Травка прислушивается, и Минотавр прислушивается. Откуда-то доносится далёкий звук саксофона, даже и не ветром доносит, а словно бы мерещится. Какой-то успокоительно-попускательный. То ли для нее, Травки, то ли для этого ветра, от которого она прячется под тополем, за гаражом. Эх, попуститься бы и впрямь всем богатырским попуском.
***
Богдан слышит знакомый саксофон и машинально начинает подстукивать в карманный бубен. Сначала не задумывается, откуда может быть в такой ветрище саксофон Марка, потом доходит. Просто не может его быть, а раз есть, значит, не всё превратилось в картонную срань. Оказывается, за это время далеко успел от дома утопать - а зачем? Богдан разворачивается и идёт обратно. Хорошо еще мост не успел перейти.
***
Маша и Алёнка слушают донесшийся в форточку звук, и Маша, всё еще в расстроенной прострации, машинально рисует на пакете из-под вольчековского пирожка Марка, большого, задумчивого и с саксофоном.
- Да ну, не может быть, - ёжится Алёнка, - вон ветер какой, не мог он приехать.
- Он музыку вперёд себя послал, - смеётся Маша, - им, ветрам, закон не псн.
И тут входит Богдан.
- Я дурак, - говорит он, - на меня нашло. На весь мир нашло. Я принёс пирожков.
И всё становится хорошо. Ну, почти хорошо. Алёнка чувствует, что нет больше прежнего доверия этой прекрасной картинке жизни, она как будто размокла.
Звякает смартфон.
- Близнецы пишут, что у них идея, - говорит Алёнка, - сейчас придут.
Сначала приходят близнецы. Потом, немного погодя, и очень озабоченная Лиза. Богдан, подумав, пишет Травке "У нас тут ученый совет по поводу происходящей лажи, а приходи-ка к нам, подумаем вместе", и Травка действительно вскоре приходит и неуверенно устраивается в углу кухни, под рогатым демоном в противогазе.
- Мы решили, что нам нужен выход прямо здесь, - начинает Миша прямо с конца.
- Потому что вавилонское проклятие - это вирус
- А там его нет.
- Надо туда выбраться
- только если мы будем ехать в Лисий нос, мы по дороге нафиг переругаемся
- а из Апрашки выход ведёт прямо на рынок. Нехорошо
- Вдруг мы лажу за собой хвостом потащим
- На машину не рассчитывайте, - вздыхает Богдан, - она опять не ездит. Да мы все уже и не влезем.
- Ничего не поняла, - говорит Маша.
- У нас обострение проклятия, - объясняет Миша, разводя руками, - Ну, вроде эпидемии в городе. Никто никого не понимает и все на взводе. Если уж даже мы друг на друга бросаемся.
- В общем, мы решили, что нам нужен Дворкин, - вздыхает Макс.
- В смысле? Выход нам нарисовать? Фигня у вас, а не идея. Так не бывает. Я так не умею! - взрывается Маша. Травка машинально начинает постукивать в маленький бубен любви, ну, вдруг поможет.
- Тихо, тихо, - говорит Богдан, - это не фигня, а идея. Дальше можно с ней работать.
- Но мы же не собираемся туда эмигрировать? - с тревогой спрашивает Лиза, - у меня тут книжка на мази, и если я не переубиваю всё издательство, она даже, может, и выйдет. А у них мы вообще не знаем, что там с книгопечатанием.
- Ненене, ма, не насовсем, просто попуститься хорошенько. Ну, ты слышала, что папа играет? Он же про это как раз.
Все на секунду замирают, прислушиваясь. Кажется, что саксофон до сих пор звучит, или это только кажется.
- Ну, тогда не знаем, - говорит Макс, - не нарисовать, так наколдовать. Нафигневать.
- Нафинговать, - кивает Мишка, - понятия не имею, что это значит и значит ли, но сойдёт.
- Ладно, - хлопает Богдан по коленям, - одеваемся и идём, куда глаза глядят. Помнится, мы как-то раз вышли из лесу прямо на Ординарную. Значит, и наоборот можно.
Снаружи уже совсем темно, сыплет мелкий дождик, снова где-то далеко звучит саксофон, то появляясь, то пропадая. Травка натягивает шляпу поглубже на уши, Богдан подходит к ней и тихо говорит: "Не тушуйся, такое у нас в порядке вещей, как-нибудь расскажу про лося", и ей немножко легчает. Лиза с ужасом представляет себе Марка, играющего под дождём, и встряхивает головой - да ну, в такой ветер и дождь ему в город не въехать, значит, он уже давно где-нибудь устроился, а звук - ну, мало ли. Лучше не думать, а слушать.
В прошлый раз, на новый год, проход нашёлся по запаху, в этот раз - по звуку. И впрямь, оказалось, если идти туда, где лучше слышно, рано или поздно почувствуешь другой ветер. В этот раз он подул из узкого прохода между двумя брандмауэрами на Плуталовой улице. Наверное, днём такое бы не получилось, слишком хорошо видна впереди улица Теряева, Красный дом, помойка - но и днём, и ночью, топнув в проходе между стенами, можно услышать многократно отраженный от стен звон, варган небесный. Все и топнули. Тем более, что было темно, и даже фонарь над помойкой не горел. Едва ли там когда-нибудь топало семь человек разом. Звук вышел огого, и саксофон еще этот, как будто весь двор вздрогнул и сдвинулся. И из темноты впереди дует другой ветер- влажный, морской.
- Ну вот, - говорит Богдан, - тут мы еще не были.
Перед ними расстилается чаша ночного моря, за ними - проход в скалах, сверху, чуть впереди, сбоку и даже снизу - дома с острыми крышами и с горящими окнами. Ниже к морю спускается лестница, от неё уходит деревянный пирс с лодками, и сама набережная - деревянная. Можно ли считать набережной то, под чем есть еще дома? Но море-то вот оно.
- Хорошее место для попуска, - говорит Маша и присаживается на край набережной, остальные следуют ее примеру. Травка поднимает было маленький бубен - и тут же опускает. Чувствуется, что в нём нет нужды, потому что невидимые обручи, стягивающие грудь и голову, уже отпустили. Вокруг светится в темноте ночной город. Воздух влажный, но не мокрый, и гораздо теплее.
- А потом мы что будем делать? - спрашивает Лиза, и это уже совсем другой голос. Не тот, картонно-сварливый, которым она выговаривала близнецам за общую бардачность, а настоящий, живой, тот, которым она рассказывала одностишия, пока не загналась вчерняк.
- А у меня есть лорит, - признаётся Травка, - его хватит на бутылку вина, если тут еще что-нибудь открыто, - она показывает всем квадратную тиснёную денежку, оставшуюся с прошлого раза.
- Ух ты, - восхищается Алёнка, - красота какая! Не отдавай, жалко такую штуку отдавать за какое-то там вино.
- Пожалуй, не надо пока к здешним людям ходить, - качает головой Богдан, - вдруг мы заразные. Просто посидим. Не обязательно же каждую минуту есть и пить.
- А кто-нибудь знает вообще, что это за мир? - спрашивает Травка на правах новенькой.
- Кажется, мы просто искали место, где нет вавилонского проклятия, - объясняет Миша.
- И нашли вот это
- А разберемся как-нибудь потом, по ходу дела.
- Или нет.
- Нам не горит во всяком разбираться, - сообщает Лиза, и все улыбаются: наконец-то. Раз снова начались одностишия - значит, мир начал складываться в правильную картину. Сложится - можно будет и вернуться.
Но не раньше.
- Ну мать дала, - говорит Миша удручённо. Оба прячутся в своей захламленной конуре, пустая тут только середина, для упражнений, зато вдоль всех стен громоздятся до потолка всякие штуки: маски, горы карнавальной одежды, простой одежды, книжки, снаряды для жонглирования и чего там только нет. Нельзя сказать, чтобы и снаружи был вот прямо порядок. Мать всегда говорила, что жить без скандалов куда важнее, чем этот вот ваш порядок, и вообще порядок переоценен. И на тебе - скандал.
- А фиг ли ты посуду не помыл, обещал вроде, - сварливо бурчит Макс. Миша смотрит на него с интересом.
- Коллега, а не кажется ли вам, что большая лажа действует на нас? - спрашивает он наконец. Макс от неожиданности ржёт. И впрямь, чего это он на брата. Что вообще происходит? Снаружи чем-то грохочет Лиза, и в каждом звуке слышно, что она еще не успокоилась. Унылая какая-то ботва: посуду не помыли, раздолбаи, и вообще в доме бардак - да кто бы поверил вообще в эту внезапную бытовуху, в этот сырой унылый советский картон?
- Ладно, переждём, - решают оба и утыкаются в телефончики.
- Мне пишет Заяц, - озадаченно сообщает через несколько минут Макс, - прикинь, Маша с Богданом поругались. Вообще небывалое. Заяц прячется.
- Зови ее сюда, что ли.
- Она пока не может, мать утешает. Придёт, когда договорят.
- Неладно что-то в датском королевстве.
Оба затихают, и тут становится слышно, как на лестнице скандалят сосед с соседкой. Между комнатой близнецов и лестницей - загнутый буквой Г коридор и двойная дверь в метровой стене, а звуки всё равно как-то пробиваются.
- Черт, зайчик Бо реально в тему, - обеспокоенно качает головой Миша, - большая лажа, не иначе. Что, искать священника и пятого элемента?
- И изображать анаграмму смертных грехов? Окей, я буду уныние.
- Не унывай, бро. Лучше будь чревоугодием.
- Момент неподходящий, там на кухне мать всё еще в ярости.
- А я запасливый, у меня пакет чипсов есть.
Братья хрустят чипсами, Лиза грохочет посудой.
***
Травке решительно не нравится обстановка в кафешечке. Вместо привычного весёлого дружественного троллинга - какие-то унылые плоские подколки. Как будто все окружающие внезапно начали друг друга всерьёз бесить. К счастью, смена была не Травкина, так что покинуть кафешечку было минутным делом. И вот Травка едет по узким петроградским улочкам, и обстановка улочек тоже кажется какой-то нервозной. На переходе через Чкаловский, который Травка незаконно переезжает, не слезая с велосипеда, какой-то старикашка дважды пытается подвернуться ей под колесо, и, когда Травка медленно и внимательно его объезжает, отчаянно её материт, так и оставаясь стоять на дороге уже на красном свете. Что происходит? Профессиональная жертва? Но и дальше на Чкаловском люди попадаются какие-то нервные, то старушка подожмёт губы и зашипит на травкину шляпу, то женщина, глядя сквозь Травку, шагает на проезжую часть прямо перед велосипедом - люди, да что с вами?
Травка доезжает до магазина "Спасибо". Приятный такой сэконд-хэнд, говорили, там игра "Башня" продавалась, если кажется, что мир завис в неудобном положении, самое приятное дело сложить башню из кирпичиков и обрушить ее в конце концов, если не мир наладишь, то хоть своё спокойствие, а то от состояния людей вокруг и у тебя под ложечкой ворочается какая-то змея. Но Башни в магазине нет. Травка растерянно гуляет среди свитеров и ботинок, и вдруг видит маленький бубен с персидской картинкой: влюбленная парочка, белая лошадь и развесистая клюква. На изнанке бубна написано "On the love". Обычно в любви бывают внутри, а эти, похоже, на. Едут на ней. Или летят. Бубен стоит всего двести рублей, Травка его, конечно, покупает, и едет дальше с ним, держа его на руле. Буду в него стучать - меньше будет хотеться бить людей.
Каким-то сложным путём Травка оказывается в одном из дворов дома Бенуа. Дом огромный, дворов в нём тринадцать, и, конечно, в таком лабиринте должен быть Минотавр, он и есть, большой медленный местный дух, может быть, из-за его медленности во дворах меняется так мало: разваливающийся флигель так и стоит с трещиной от пятого этажа до первого, огромный тополь хоть и опилили вполовину, но не выкорчевали, и расписные гаражи на месте, у одного провалилась крыша, да так и осталась. Поэтому Травку всегда тянет посидеть у Минотавра в сложные моменты, вот и сейчас она прислоняет велосипед к тополю, садится на него, достаёт телефон и пишет Богдану: что-то происходит странное, мне нужен твой совет, что делают в таких случаях. Ответ приходит не скоро, Травка успевает выкурить и вычистить трубку, и ответ не нравится ей совсем. "Прости, друг, что-то я, кажется, идиот и не гожусь в советчики". Похоже, у Богдана тоже что-то такое, ну что ты будешь делать.
***
В жизни ветра есть свои плюсы, есть и минусы. То границ не замечаешь, то они оказываются железными и на замке, если дома такие ветра, что между ними не протиснуть белый микроавтобус. Марк, покружив вокруг Петербурга, понимает, что не получится, снова оказывается на нижней дороге вдоль залива, в случайном месте останавливает автобус на берегу, достает саксофон и играет. Просто так, от безысходности. Звук летит вдоль поверхности бурой неспокойной воды вверх по течению, против ветра. Думал, не пустишь меня? Музыка - это тоже я, дурак.
***
Миша поднимает голову от смартфона и прислушивается.
- Это сакс, - подтверждает Макс.
- Но ветер-то юго-восточный. Ему не въехать.
- Но сакс! Зуб даю, это его сакс. Папа где-то рядом.
***
Травка прислушивается, и Минотавр прислушивается. Откуда-то доносится далёкий звук саксофона, даже и не ветром доносит, а словно бы мерещится. Какой-то успокоительно-попускательный. То ли для нее, Травки, то ли для этого ветра, от которого она прячется под тополем, за гаражом. Эх, попуститься бы и впрямь всем богатырским попуском.
***
Богдан слышит знакомый саксофон и машинально начинает подстукивать в карманный бубен. Сначала не задумывается, откуда может быть в такой ветрище саксофон Марка, потом доходит. Просто не может его быть, а раз есть, значит, не всё превратилось в картонную срань. Оказывается, за это время далеко успел от дома утопать - а зачем? Богдан разворачивается и идёт обратно. Хорошо еще мост не успел перейти.
***
Маша и Алёнка слушают донесшийся в форточку звук, и Маша, всё еще в расстроенной прострации, машинально рисует на пакете из-под вольчековского пирожка Марка, большого, задумчивого и с саксофоном.
- Да ну, не может быть, - ёжится Алёнка, - вон ветер какой, не мог он приехать.
- Он музыку вперёд себя послал, - смеётся Маша, - им, ветрам, закон не псн.
И тут входит Богдан.
- Я дурак, - говорит он, - на меня нашло. На весь мир нашло. Я принёс пирожков.
И всё становится хорошо. Ну, почти хорошо. Алёнка чувствует, что нет больше прежнего доверия этой прекрасной картинке жизни, она как будто размокла.
Звякает смартфон.
- Близнецы пишут, что у них идея, - говорит Алёнка, - сейчас придут.
Сначала приходят близнецы. Потом, немного погодя, и очень озабоченная Лиза. Богдан, подумав, пишет Травке "У нас тут ученый совет по поводу происходящей лажи, а приходи-ка к нам, подумаем вместе", и Травка действительно вскоре приходит и неуверенно устраивается в углу кухни, под рогатым демоном в противогазе.
- Мы решили, что нам нужен выход прямо здесь, - начинает Миша прямо с конца.
- Потому что вавилонское проклятие - это вирус
- А там его нет.
- Надо туда выбраться
- только если мы будем ехать в Лисий нос, мы по дороге нафиг переругаемся
- а из Апрашки выход ведёт прямо на рынок. Нехорошо
- Вдруг мы лажу за собой хвостом потащим
- На машину не рассчитывайте, - вздыхает Богдан, - она опять не ездит. Да мы все уже и не влезем.
- Ничего не поняла, - говорит Маша.
- У нас обострение проклятия, - объясняет Миша, разводя руками, - Ну, вроде эпидемии в городе. Никто никого не понимает и все на взводе. Если уж даже мы друг на друга бросаемся.
- В общем, мы решили, что нам нужен Дворкин, - вздыхает Макс.
- В смысле? Выход нам нарисовать? Фигня у вас, а не идея. Так не бывает. Я так не умею! - взрывается Маша. Травка машинально начинает постукивать в маленький бубен любви, ну, вдруг поможет.
- Тихо, тихо, - говорит Богдан, - это не фигня, а идея. Дальше можно с ней работать.
- Но мы же не собираемся туда эмигрировать? - с тревогой спрашивает Лиза, - у меня тут книжка на мази, и если я не переубиваю всё издательство, она даже, может, и выйдет. А у них мы вообще не знаем, что там с книгопечатанием.
- Ненене, ма, не насовсем, просто попуститься хорошенько. Ну, ты слышала, что папа играет? Он же про это как раз.
Все на секунду замирают, прислушиваясь. Кажется, что саксофон до сих пор звучит, или это только кажется.
- Ну, тогда не знаем, - говорит Макс, - не нарисовать, так наколдовать. Нафигневать.
- Нафинговать, - кивает Мишка, - понятия не имею, что это значит и значит ли, но сойдёт.
- Ладно, - хлопает Богдан по коленям, - одеваемся и идём, куда глаза глядят. Помнится, мы как-то раз вышли из лесу прямо на Ординарную. Значит, и наоборот можно.
Снаружи уже совсем темно, сыплет мелкий дождик, снова где-то далеко звучит саксофон, то появляясь, то пропадая. Травка натягивает шляпу поглубже на уши, Богдан подходит к ней и тихо говорит: "Не тушуйся, такое у нас в порядке вещей, как-нибудь расскажу про лося", и ей немножко легчает. Лиза с ужасом представляет себе Марка, играющего под дождём, и встряхивает головой - да ну, в такой ветер и дождь ему в город не въехать, значит, он уже давно где-нибудь устроился, а звук - ну, мало ли. Лучше не думать, а слушать.
В прошлый раз, на новый год, проход нашёлся по запаху, в этот раз - по звуку. И впрямь, оказалось, если идти туда, где лучше слышно, рано или поздно почувствуешь другой ветер. В этот раз он подул из узкого прохода между двумя брандмауэрами на Плуталовой улице. Наверное, днём такое бы не получилось, слишком хорошо видна впереди улица Теряева, Красный дом, помойка - но и днём, и ночью, топнув в проходе между стенами, можно услышать многократно отраженный от стен звон, варган небесный. Все и топнули. Тем более, что было темно, и даже фонарь над помойкой не горел. Едва ли там когда-нибудь топало семь человек разом. Звук вышел огого, и саксофон еще этот, как будто весь двор вздрогнул и сдвинулся. И из темноты впереди дует другой ветер- влажный, морской.
- Ну вот, - говорит Богдан, - тут мы еще не были.
Перед ними расстилается чаша ночного моря, за ними - проход в скалах, сверху, чуть впереди, сбоку и даже снизу - дома с острыми крышами и с горящими окнами. Ниже к морю спускается лестница, от неё уходит деревянный пирс с лодками, и сама набережная - деревянная. Можно ли считать набережной то, под чем есть еще дома? Но море-то вот оно.
- Хорошее место для попуска, - говорит Маша и присаживается на край набережной, остальные следуют ее примеру. Травка поднимает было маленький бубен - и тут же опускает. Чувствуется, что в нём нет нужды, потому что невидимые обручи, стягивающие грудь и голову, уже отпустили. Вокруг светится в темноте ночной город. Воздух влажный, но не мокрый, и гораздо теплее.
- А потом мы что будем делать? - спрашивает Лиза, и это уже совсем другой голос. Не тот, картонно-сварливый, которым она выговаривала близнецам за общую бардачность, а настоящий, живой, тот, которым она рассказывала одностишия, пока не загналась вчерняк.
- А у меня есть лорит, - признаётся Травка, - его хватит на бутылку вина, если тут еще что-нибудь открыто, - она показывает всем квадратную тиснёную денежку, оставшуюся с прошлого раза.
- Ух ты, - восхищается Алёнка, - красота какая! Не отдавай, жалко такую штуку отдавать за какое-то там вино.
- Пожалуй, не надо пока к здешним людям ходить, - качает головой Богдан, - вдруг мы заразные. Просто посидим. Не обязательно же каждую минуту есть и пить.
- А кто-нибудь знает вообще, что это за мир? - спрашивает Травка на правах новенькой.
- Кажется, мы просто искали место, где нет вавилонского проклятия, - объясняет Миша.
- И нашли вот это
- А разберемся как-нибудь потом, по ходу дела.
- Или нет.
- Нам не горит во всяком разбираться, - сообщает Лиза, и все улыбаются: наконец-то. Раз снова начались одностишия - значит, мир начал складываться в правильную картину. Сложится - можно будет и вернуться.
Но не раньше.