обитатель Бармалеевой улицы
Поиграли тут в блиц. Помечаю текст тегом "Лиза и Маша", хотя в нём нет ни Лизы ни Маши, но кое-кто знакомый всё-таки есть. И вселенная та же самая.
На вопрос "Почему ты шаман" Травка отвечала по-разному, и никогда - правду. Рассказывала про шаманскую болезнь - или наоборот про возрождение архаики, в одних случаях говорила, что просто очень любит ритм, в других - наоборот хвасталась стремлением помогать людям. Но это всё было где-то около.
На самом деле у Травки не нашлось другого способа сохранить рассудок. Очень уж громкие были духи в доме на Бармалеевой улице.
Квартир на Травкиной лестнице было всего девять, и в каждой был собственный сумасшедший. На первом этаже сосед целыми днями курил папиросы под лестницей, одну за одной, пачки три за день высаживал, ни на кого не смотрел, ни с кем не говорил. На втором этаже сосед боялся всего на свете, потом вдруг, с кем-то поговорив, перестал бояться и стал таким безбашенно храбрым, что вскоре погиб в драке. Напротив него жила старушка-барахольщица. Каждый день притаскивала с помойки какую-нибудь ветошь, в её квартиру разве что руку можно было просунуть, а спала она в кресле на кухне. На третьем этаже маленькая сухонькая мать третировала долговязую тихую дочь, вроде бы ничего безумного обе не совершали, но почему-то хотелось держаться от них подальше. Напротив жил художник, весь обволошенный, с бородищей, в вечном перемазанном краской тельнике, этим вроде и положено быть безумными, но статистика, статистика. На четвертом этаже обитателей было вроде и много, но они как-то шхерились. Травка всё время слышала, поднимаясь по лестнице, голоса, запах сигарет и тушеной капусты, но ни разу не видела, чтобы кто-то входил или выходил. Напротив постоянно скандалили супруги. На пятом, последнем, справа была травкина квартира, родители оставили её Травке, уезжая, хотя на эти деньги могли бы обустроиться в Америке и получше, но решили по-другому, рассудив, что нынешний бойфренд ненадолго, и свой дом девочке не помешает. Травке досталась двухкомнатная квартира с двумя коридорами, результат какой-нибудь нелепой перепланировки, семейный архив, оконный садик и обитающие в квартире духи.
Первым делом засох садик, все эти племенные лимоны и гранаты, хотя Травка честно его поливала и много о нём беспокоилась. Потом обнаружилось, что спать в одиночку в пустой квартире почти невозможно, и Травка стала засыпать под лекции об истории, этнографии, даже квантовой физике. Сначала лекции казались простым и самым безопасным снотворным. Ни внезапный скрип паркета, и чьё-то присутствие в коридоре, ни мелькание теней под шкафом не имеют значения, когда в ушах у тебя наушники, а в наушниках монотонный голос лектора рассказывает о полинезийцах или цивилизации древних монголов. А потом оказалось, что какая-то информация вползает в мозг, с каким усердием при этом ни спи. И как-то не очень-то отдыхаешь.
Уставать на работе оказалось не вариантом. Травка устроилась на работу в арт-кафе, всегда любила заваривать чаи, по любому требованию оставалась на вторую смену, драила кафешечку до блеска после своих смен - но это приводило только к бесконечным часам лежания с открытыми глазами. На стене плясали тени, и, кажется, это никак не было связано с уличным траффиком и качанием фонарей. Какой там траффик ночью на Бармалеевой улице.
Немножко легче было ночевать в компании. Многие из завсегдатаев кафешечки перебывали в травкином нервном жилище - и впрямь, с людьми было легче. Но и тяжелее. Потому что люди приносили с собой еду, которую приходилось готовить, выпивку, которую приходилось пить и очень много разговоров, продолжавшихся почти до утра.
Вскоре от такой жизни Травка заболела, и вот тут-то удалось выспаться по-настоящему - но зато сны снились дай боже. Сначала вернулись детские кошмары, в которых ничего особенного не происходило, кроме темноты и шорохов под кроватью, но страшно же до ужаса. Потом Травка увидела во сне интеллигентную старушку в берете и с брошью, долго объяснявшую ей, что надо уважать всех соседей, а не только тех, что из костей и мяса. Потом ей явился маленький полуголый индеец в одной только белой бизоньей шкуре и сообщил, что ритм для радости, а не для заработка, и если она, Травка, выучится барабанить, то никогда больше не будет знать грусти. Травка и рада была бы научиться, но лоб горел и голова трещала, Травка выпила воды, постучала в дно кружки и снова завалилась спать. Кажется, лет в тринадцать, вспомнилось, когда весь дачный посёлок играл в индейцев, Травка объявила своим духом-хранителем белого бизона - за что злоязыкие мальчишки тут же и назвали ее Травкой, мол, едят тебя бизоны и очень любят. Имя прижилось хотя бы для внутреннего монолога, коллеги по работе всё-таки звали её паспортным именем.
И вот тут-то и увидела Травка во сне синего змея с белыми бровями. "Не бойся, - говорил змей, - умирать не страшно, а даже полезно. Потом ты полностью проснёшься во снах, и будешь куда крепче, чем сейчас. Вставим тебе железные рёбра, вставим тебе новое сердце, вставим тебе лёгкие из чистого света, а то эти мокрые какие-то". Под эти слова какие-то бесформенные зверюшки деловито вскрывали Травке грудь, копошились там, что-то отвинчивали, что-то завинчивали.
- Ну и бред, - сказала Травка вслух, проснувшись, и удивилась. Голос был совершенно чистый, а ведь вчера, хрипя, объясняла по телефону, что еще по крайней мере три дня на работу не выйдет. И дышалось легко, и голова не болела. Травка засунула в стиралку насквозь мокрое постельное бельё, сама залезла в душ и долго смывала пот и мёд, которым намазалась вчера, - вот ведь бывает же бред!
О том, что это был не просто бред, Травка узнала еще не скоро. Следующей ночью она увидела наяву какое-то черное и явно враждебное существо под шкафом. Не успев еще сообразить, что видит, Травка провалилась в сон моментально, как никогда не засыпала с момента отъезда родителей, увидела там ту же комнату и то же животное, но на этот раз очень материальное с виду, черное, как антрацит, гладкое и юркое. Травка набросилась на него с незнакомой яростью и радостью, вот же, наконец я тебя изловлю - и изловила на лестнице, и порвала в клочки быстро тающей тьмы, и развеяла в лестничном пролёте. "Вот так будет с каждым!" - объявила Травка на всю лестницу и не услышала своего голоса.
Проснулась, как пружиной выстрелила из сна в мир. Энергия переполняла, побежала на работу, сварила там кофе "Сто специй" из книжки модного писателя В.Будника, вот так уж повезло, любитель книжных рецептов и В.Будника зашел как раз в тот момент, когда у Травки было вдохновение и силы. А потом замесила тесто и напекла целую гору булок, хотя кормить кафешечка никого и не обещала - кофе, чай и любое количество бумаги и карандашей для рисования, вот и весь обычный ассортимент.
Вдохновение длилось несколько дней, и Травка успела починить в кафешечке кран, перемыть посуду у себя дома (кажется, в газовой колонке тоже гнездилось какое-то существо, но оно было радо порезвиться), убедиться, что почему-то спокойно засыпает доиа, как будто в гостях. А потом всё снова начало портиться. Из второго, лишнего коридора волной истекало беспокойство, и снова Травка пол-ночи ворочалась, а потом решила вернуться к лекциям. Всё равно о чём. Лишь бы уснуть.
Подвернулся модный в новые времена шаманизм, лекция из музея кочевой культуры. При первых звуках голоса лектора - вовсе не монотонного, оживлённого и певучего, сопровождаемого редкими ударами бубна, беспокойство из коридора исчезло. А потом и Травка заинтересовалась и вздохнула, осознавая, что дала маху. Теперь придётся дослушать и потом уже спать.
На песне о путешествии шамана Травка начала-таки задрёмывать - но встрепенулась, когда начался рассказ об инициации уже прозой и без ритмического сопровождения.
- Ничего себе! - воскликнула она, садясь в кровати, - так вот, что это было!
До сих пор ей казалось, что жизнь шамана как-то связана со всеми этими штуками: погремушки, костюм, маска, бубны, ученичество у другого шамана, путешествие, инициация, которую проводит старший шаман. И тут оказалось, что проводят-то ее, в сущности, духи, а учитель только наблюдает. И описание процесса было в точности похоже на Травкин сон про синего змея.
В следующие полгода Травка ни разу не оставалась на вторую смену. Когда-то ей снились сны о дополнительных пространствах, внезапно открывающихся в ее небольшой квартире: то танцевальный зал внутри стены, то запасная кухня в эркере, спрятанном меж входных дверей. Вот и нынешнее ощущение было очень на те сны похоже: в жизни появились новые смысловые пространства. Например, дух, живший в лишнем коридоре и пугавший её в детстве, оказался большим любителем исторических лекций. Во второй комнате, где Травка не жила и даже за книжками забегала бегом, и впрямь жил кто-то злой и довольно большой, путём проб и ошибок Травка выяснила, что он успокаивается, если зажечь ему тибетскую палочку, причем именно пихтовую.
Учитель по барабану нашелся для Травки прямо в кафешечке, но всего минут на десять. Весёлый длинноволосый фолкер только начал объяснять самые простые ритмы на джембе, как у него в кармане зазвонил телефон, он выслушал сообщение с вытянувшимся лицом, сказал "Не вопрос, ща буду" и протянул Травке джембе:
- Слушай, чувак, можно я тут джамбу оставлю до завтра или до послезавтра? Чего-то мне в лом ее таскать.
Травка легко согласилась - но искать барабану место пришлось не день и не два, а целую неделю. За это время Травка успела почувствовать вкус ритма. И впрямь что-то в этом было - в том, как отзывается что-то внутри на гулкий "думм" по центру барабана и звонкий "тук" по краю.
- Эй, шаман, - сказал кто-то из завсегдатаев-рисовальщиков однажды, - а снег прекратить можешь?
Так это прозвучало первый раз.
Через год Травку звали шаманом уже все. Травка не была уверена, шаман должен лечить - а у кого этому научиться? Шаман знает, что делает - ага, сейчас, как же. Но снег прекратить могла.
***
Пиццерию на первом этаже не любил весь дом. Когда-то там был мрачный мафиозный бар с музыкой, Травка часто видела там то совершенно мультяшного "отца мафии" в окружении четырех огромных шестёрок, то вдрызг пьяного джазмена-саксофониста, выкатывающегося прямо с саксофоном во рту из дверей бара в три часа ночи, то какие-то мрачные почти безмолвные разборки группы шкафов в сером вокруг маленького квадратного стола, где-то там явно прятались пистолеты, наверняка же. Еще тогда Травка пыталась заглянуть в бар днём, надеясь выпить кофе - и передумала, увидев в зеркале возле дверей своё отражение. Явное нарушение стиля. Волчья шуба, тяжелые ботинки, кожаная шляпа - ну, куда это годится, не так должна выглядеть женщина в этом баре, тут явно требовалось что-то более роскошное. Еще тогда Травка как-то встретила на собрании жильцов хозяина этого заведения: лощёный пожилой выпендрёжник с аккуратно зачёсанной седой гривой, в золотых очках и в бархатном зелёном пиджаке. "Дракон-оборотень", - решила Травка.
Но потом в заведении что-то изменилось. Перестала приезжать мафия, сменилась вывеска. Барная стойка осталась на прежнем месте, появились цветочки на окнах, итальянский флаг, потом вывеска пиццерии. Вот тут Травка даже зашла опробовать кофе - нет, кофе был не итальянский. Теперь тут была еда, но готовили её долго.
А потом пиццерия начала как-то разрастаться вширь. То вешать широченные полотнища рекламы поперек тротуара в самом узком месте улицы. То выставлять там же столики и бессмысленные пластиковые фикусы, хотя рядом, возле сквера, было широкое непроходное пространство, и окна на него выходили из той же пиццерии. Дом боролся: обламывал растяжки рекламы, опрокидывал фикусы - но и пиццерия не сдавалась. Потом появился нерабочий древний москвичонок, выкрашенный в цвета итальянского флага, и занял одно из трёх наличных парковочных мест. Что-то ребята во вред себе работают, забеспокоилась Травка, и присмотрелась к одному из официантов, когда тот собирал с уличного столика грязные чашки. И было в его лице что-то знакомое, похожее на тот пустой взгляд, с которым курил под лестницей нижний сосед, когда еще был жив, или на лица ругающихся супругов в момент, когда в доме бушевали духи. "Там что-то есть".
Пришлось снова заказывать себе этот никакой псевдоитальянский кофе - и пить его долго-долго, сидя в самом тёмном углу. Раньше там была сцена, а теперь диван и столик, и еще кто-то был, большой, тёмный, недобрый.
Сейчас был не самый подходящий момент для вмешательства: уже в свою кафешечку было пора. И уж там-то можно будет выпить настоящего кофе. И еще подумать, как это провернуть. В чужом заведении не будешь ставить такие опыты, как в собственной библиотеке. Как тут узнаешь, что этот дух любит, чего боится?
Вечером Травка собралась на войну. Взяла с собой все мелочи, имевшие значение: ракушку из Чёрного моря, камень из Ладожского озера, серебряное зеркальце, выкованное из ложки, маленький бубен, приобретённый еще тогда, когда владелец джембе всё-таки вернулся за своим инструментом. Надела ботинки, встала в прихожей, скомандовала:
- Все, кто любит меня, за мной!
И пошла вниз по лестнице, чувствуя, что с ней идут и любитель лекций из-за шкафа, и большой зверь из библиотеки, и даже кухонный домовой в облике кота. Такие вещи не видишь, конечно, глазами, но чувствуешь всей собой.
Травка только вошла в почти пустую, почти ночную пиццерию - и почувствовала, как из угла ей навстречу встаёт огромная чёрная тень. Холод накатил из угла, холодок скользнул по спине, и Травка поняла, что осталась одна. Её домашние духи дали стрекача. Неудивительно, и сама бы сбежала, да ноги приросли к плиткам пола.
Мелкий дробный стук раздался от окна. Травка нервно оглянулась. Там сидел неформального вида бородач с малюсеньким бубном и ритмично постукивал в него пальцами. И кивал Травке: давай, мол, присоединяйся. Травка послушно подняла бубен и встроилась в ритм. Тень отступила в угол, стало теплее, бармен встрепенулся и поздоровался наконец с Травкой. А Травка уставилась на бородача. Непальская куртка-кенгуруха, афгани, крутые сапоги-ниндзя с пальцем; лохмы, наскоро стянутые в хвостик, борода и яркие глазищи, но не черные, как хотелось бы при прочих данных, а серо-зелёные.
- Садись, - кивнул бородач на диванчик напротив, - камлаешь тут, что ли?
- Угу, - буркнула Травка, - и живу заодно. На пятом этаже. А кто это в углу?
- Местный житель, - пожал плечами обладатель маленького бубна, - ты с ним воевать, что ли, собралась? С тобой три духа пришли, ты в курсе?
- Я их позвала, - призналась Травка, - а они испугались. Домашние они совсем.
- Так и этот домашний, - кивнул бородач, - а я, кстати, Богдан.
"Лера", - хотела сказать Травка, а вслух сказала: Травка. Ну, а чего стесняться чувака, который вот так сразу говорит с ней о духах. И вообще, наверное, спас.
- А чего он злой такой? - спросила Травка. В ней уже разливалось неведомое прежде тепло: можно спросить кого-то о шаманских делах! С лектором на ютюбе не поговоришь. А тут живой человек, старший, ничего себе! - От него вон местные с ума сходят.
- Я думаю, ему музыки не хватает, - предположил Богдан, и снова вынул из кармана маленький бубен. Оказалось - кокос, обтянутый кожей. - Вроде здесь раньше сцена была. Живая музыка. Джаз какой-то играли.
- Тут еще и мафиози собирались, - сообщила Травка, - как из мульта, классические такие.
- Мафией духов не напугаешь и не соблазнишь, - отмахнулся Богдан, - а вот музыку они любят. Ну, этот вот любит. Вот и бесится теперь, что её больше нет.
- Так, может, договориться с хозяевами и устроить хотя бы джем? - оживилась Травка, - мы в нашей кафешечке иногда устраиваем, хотя у нас и сцены-то нет.
- Не соглашаются. Я уже с ними говорил. А у вас что за кафешечка?
- Арт-Кафе на Глухой Зелениной. У нас там таких демонов нет, только гремлины, да и тем лучше не наливать. Так мне делать что-нибудь с этим типом или нет?
- Да не парься, мы что-нибудь придумаем, - заверил её Богдан, - буду сюда похаживать хотя бы с этим другом, - он показал ей кокосовый бубен, - а то и с другими.
На том и расстались.
С одной стороны, Травка успокоилась. Мало того, что этот Богдан явно может, так там еще и какие-то мы прозвучали. Оказывается, в этом городе есть еще люди!
А с другой стороны, ну не будет же Богдан всё время тут сидеть и постукивать - а если этот тип в углу разойдётся, дом же весь перессорится!
Так что уже после следующей смены Травка тихонько постукивала в углу в обществе местного жителя и чашки противного кофе.
Но к следующему разу уже распробовала местный глинтвейн из сангрии, и вот он оказался вполне ничего.
На вопрос "Почему ты шаман" Травка отвечала по-разному, и никогда - правду. Рассказывала про шаманскую болезнь - или наоборот про возрождение архаики, в одних случаях говорила, что просто очень любит ритм, в других - наоборот хвасталась стремлением помогать людям. Но это всё было где-то около.
На самом деле у Травки не нашлось другого способа сохранить рассудок. Очень уж громкие были духи в доме на Бармалеевой улице.
Квартир на Травкиной лестнице было всего девять, и в каждой был собственный сумасшедший. На первом этаже сосед целыми днями курил папиросы под лестницей, одну за одной, пачки три за день высаживал, ни на кого не смотрел, ни с кем не говорил. На втором этаже сосед боялся всего на свете, потом вдруг, с кем-то поговорив, перестал бояться и стал таким безбашенно храбрым, что вскоре погиб в драке. Напротив него жила старушка-барахольщица. Каждый день притаскивала с помойки какую-нибудь ветошь, в её квартиру разве что руку можно было просунуть, а спала она в кресле на кухне. На третьем этаже маленькая сухонькая мать третировала долговязую тихую дочь, вроде бы ничего безумного обе не совершали, но почему-то хотелось держаться от них подальше. Напротив жил художник, весь обволошенный, с бородищей, в вечном перемазанном краской тельнике, этим вроде и положено быть безумными, но статистика, статистика. На четвертом этаже обитателей было вроде и много, но они как-то шхерились. Травка всё время слышала, поднимаясь по лестнице, голоса, запах сигарет и тушеной капусты, но ни разу не видела, чтобы кто-то входил или выходил. Напротив постоянно скандалили супруги. На пятом, последнем, справа была травкина квартира, родители оставили её Травке, уезжая, хотя на эти деньги могли бы обустроиться в Америке и получше, но решили по-другому, рассудив, что нынешний бойфренд ненадолго, и свой дом девочке не помешает. Травке досталась двухкомнатная квартира с двумя коридорами, результат какой-нибудь нелепой перепланировки, семейный архив, оконный садик и обитающие в квартире духи.
Первым делом засох садик, все эти племенные лимоны и гранаты, хотя Травка честно его поливала и много о нём беспокоилась. Потом обнаружилось, что спать в одиночку в пустой квартире почти невозможно, и Травка стала засыпать под лекции об истории, этнографии, даже квантовой физике. Сначала лекции казались простым и самым безопасным снотворным. Ни внезапный скрип паркета, и чьё-то присутствие в коридоре, ни мелькание теней под шкафом не имеют значения, когда в ушах у тебя наушники, а в наушниках монотонный голос лектора рассказывает о полинезийцах или цивилизации древних монголов. А потом оказалось, что какая-то информация вползает в мозг, с каким усердием при этом ни спи. И как-то не очень-то отдыхаешь.
Уставать на работе оказалось не вариантом. Травка устроилась на работу в арт-кафе, всегда любила заваривать чаи, по любому требованию оставалась на вторую смену, драила кафешечку до блеска после своих смен - но это приводило только к бесконечным часам лежания с открытыми глазами. На стене плясали тени, и, кажется, это никак не было связано с уличным траффиком и качанием фонарей. Какой там траффик ночью на Бармалеевой улице.
Немножко легче было ночевать в компании. Многие из завсегдатаев кафешечки перебывали в травкином нервном жилище - и впрямь, с людьми было легче. Но и тяжелее. Потому что люди приносили с собой еду, которую приходилось готовить, выпивку, которую приходилось пить и очень много разговоров, продолжавшихся почти до утра.
Вскоре от такой жизни Травка заболела, и вот тут-то удалось выспаться по-настоящему - но зато сны снились дай боже. Сначала вернулись детские кошмары, в которых ничего особенного не происходило, кроме темноты и шорохов под кроватью, но страшно же до ужаса. Потом Травка увидела во сне интеллигентную старушку в берете и с брошью, долго объяснявшую ей, что надо уважать всех соседей, а не только тех, что из костей и мяса. Потом ей явился маленький полуголый индеец в одной только белой бизоньей шкуре и сообщил, что ритм для радости, а не для заработка, и если она, Травка, выучится барабанить, то никогда больше не будет знать грусти. Травка и рада была бы научиться, но лоб горел и голова трещала, Травка выпила воды, постучала в дно кружки и снова завалилась спать. Кажется, лет в тринадцать, вспомнилось, когда весь дачный посёлок играл в индейцев, Травка объявила своим духом-хранителем белого бизона - за что злоязыкие мальчишки тут же и назвали ее Травкой, мол, едят тебя бизоны и очень любят. Имя прижилось хотя бы для внутреннего монолога, коллеги по работе всё-таки звали её паспортным именем.
И вот тут-то и увидела Травка во сне синего змея с белыми бровями. "Не бойся, - говорил змей, - умирать не страшно, а даже полезно. Потом ты полностью проснёшься во снах, и будешь куда крепче, чем сейчас. Вставим тебе железные рёбра, вставим тебе новое сердце, вставим тебе лёгкие из чистого света, а то эти мокрые какие-то". Под эти слова какие-то бесформенные зверюшки деловито вскрывали Травке грудь, копошились там, что-то отвинчивали, что-то завинчивали.
- Ну и бред, - сказала Травка вслух, проснувшись, и удивилась. Голос был совершенно чистый, а ведь вчера, хрипя, объясняла по телефону, что еще по крайней мере три дня на работу не выйдет. И дышалось легко, и голова не болела. Травка засунула в стиралку насквозь мокрое постельное бельё, сама залезла в душ и долго смывала пот и мёд, которым намазалась вчера, - вот ведь бывает же бред!
О том, что это был не просто бред, Травка узнала еще не скоро. Следующей ночью она увидела наяву какое-то черное и явно враждебное существо под шкафом. Не успев еще сообразить, что видит, Травка провалилась в сон моментально, как никогда не засыпала с момента отъезда родителей, увидела там ту же комнату и то же животное, но на этот раз очень материальное с виду, черное, как антрацит, гладкое и юркое. Травка набросилась на него с незнакомой яростью и радостью, вот же, наконец я тебя изловлю - и изловила на лестнице, и порвала в клочки быстро тающей тьмы, и развеяла в лестничном пролёте. "Вот так будет с каждым!" - объявила Травка на всю лестницу и не услышала своего голоса.
Проснулась, как пружиной выстрелила из сна в мир. Энергия переполняла, побежала на работу, сварила там кофе "Сто специй" из книжки модного писателя В.Будника, вот так уж повезло, любитель книжных рецептов и В.Будника зашел как раз в тот момент, когда у Травки было вдохновение и силы. А потом замесила тесто и напекла целую гору булок, хотя кормить кафешечка никого и не обещала - кофе, чай и любое количество бумаги и карандашей для рисования, вот и весь обычный ассортимент.
Вдохновение длилось несколько дней, и Травка успела починить в кафешечке кран, перемыть посуду у себя дома (кажется, в газовой колонке тоже гнездилось какое-то существо, но оно было радо порезвиться), убедиться, что почему-то спокойно засыпает доиа, как будто в гостях. А потом всё снова начало портиться. Из второго, лишнего коридора волной истекало беспокойство, и снова Травка пол-ночи ворочалась, а потом решила вернуться к лекциям. Всё равно о чём. Лишь бы уснуть.
Подвернулся модный в новые времена шаманизм, лекция из музея кочевой культуры. При первых звуках голоса лектора - вовсе не монотонного, оживлённого и певучего, сопровождаемого редкими ударами бубна, беспокойство из коридора исчезло. А потом и Травка заинтересовалась и вздохнула, осознавая, что дала маху. Теперь придётся дослушать и потом уже спать.
На песне о путешествии шамана Травка начала-таки задрёмывать - но встрепенулась, когда начался рассказ об инициации уже прозой и без ритмического сопровождения.
- Ничего себе! - воскликнула она, садясь в кровати, - так вот, что это было!
До сих пор ей казалось, что жизнь шамана как-то связана со всеми этими штуками: погремушки, костюм, маска, бубны, ученичество у другого шамана, путешествие, инициация, которую проводит старший шаман. И тут оказалось, что проводят-то ее, в сущности, духи, а учитель только наблюдает. И описание процесса было в точности похоже на Травкин сон про синего змея.
В следующие полгода Травка ни разу не оставалась на вторую смену. Когда-то ей снились сны о дополнительных пространствах, внезапно открывающихся в ее небольшой квартире: то танцевальный зал внутри стены, то запасная кухня в эркере, спрятанном меж входных дверей. Вот и нынешнее ощущение было очень на те сны похоже: в жизни появились новые смысловые пространства. Например, дух, живший в лишнем коридоре и пугавший её в детстве, оказался большим любителем исторических лекций. Во второй комнате, где Травка не жила и даже за книжками забегала бегом, и впрямь жил кто-то злой и довольно большой, путём проб и ошибок Травка выяснила, что он успокаивается, если зажечь ему тибетскую палочку, причем именно пихтовую.
Учитель по барабану нашелся для Травки прямо в кафешечке, но всего минут на десять. Весёлый длинноволосый фолкер только начал объяснять самые простые ритмы на джембе, как у него в кармане зазвонил телефон, он выслушал сообщение с вытянувшимся лицом, сказал "Не вопрос, ща буду" и протянул Травке джембе:
- Слушай, чувак, можно я тут джамбу оставлю до завтра или до послезавтра? Чего-то мне в лом ее таскать.
Травка легко согласилась - но искать барабану место пришлось не день и не два, а целую неделю. За это время Травка успела почувствовать вкус ритма. И впрямь что-то в этом было - в том, как отзывается что-то внутри на гулкий "думм" по центру барабана и звонкий "тук" по краю.
- Эй, шаман, - сказал кто-то из завсегдатаев-рисовальщиков однажды, - а снег прекратить можешь?
Так это прозвучало первый раз.
Через год Травку звали шаманом уже все. Травка не была уверена, шаман должен лечить - а у кого этому научиться? Шаман знает, что делает - ага, сейчас, как же. Но снег прекратить могла.
***
Пиццерию на первом этаже не любил весь дом. Когда-то там был мрачный мафиозный бар с музыкой, Травка часто видела там то совершенно мультяшного "отца мафии" в окружении четырех огромных шестёрок, то вдрызг пьяного джазмена-саксофониста, выкатывающегося прямо с саксофоном во рту из дверей бара в три часа ночи, то какие-то мрачные почти безмолвные разборки группы шкафов в сером вокруг маленького квадратного стола, где-то там явно прятались пистолеты, наверняка же. Еще тогда Травка пыталась заглянуть в бар днём, надеясь выпить кофе - и передумала, увидев в зеркале возле дверей своё отражение. Явное нарушение стиля. Волчья шуба, тяжелые ботинки, кожаная шляпа - ну, куда это годится, не так должна выглядеть женщина в этом баре, тут явно требовалось что-то более роскошное. Еще тогда Травка как-то встретила на собрании жильцов хозяина этого заведения: лощёный пожилой выпендрёжник с аккуратно зачёсанной седой гривой, в золотых очках и в бархатном зелёном пиджаке. "Дракон-оборотень", - решила Травка.
Но потом в заведении что-то изменилось. Перестала приезжать мафия, сменилась вывеска. Барная стойка осталась на прежнем месте, появились цветочки на окнах, итальянский флаг, потом вывеска пиццерии. Вот тут Травка даже зашла опробовать кофе - нет, кофе был не итальянский. Теперь тут была еда, но готовили её долго.
А потом пиццерия начала как-то разрастаться вширь. То вешать широченные полотнища рекламы поперек тротуара в самом узком месте улицы. То выставлять там же столики и бессмысленные пластиковые фикусы, хотя рядом, возле сквера, было широкое непроходное пространство, и окна на него выходили из той же пиццерии. Дом боролся: обламывал растяжки рекламы, опрокидывал фикусы - но и пиццерия не сдавалась. Потом появился нерабочий древний москвичонок, выкрашенный в цвета итальянского флага, и занял одно из трёх наличных парковочных мест. Что-то ребята во вред себе работают, забеспокоилась Травка, и присмотрелась к одному из официантов, когда тот собирал с уличного столика грязные чашки. И было в его лице что-то знакомое, похожее на тот пустой взгляд, с которым курил под лестницей нижний сосед, когда еще был жив, или на лица ругающихся супругов в момент, когда в доме бушевали духи. "Там что-то есть".
Пришлось снова заказывать себе этот никакой псевдоитальянский кофе - и пить его долго-долго, сидя в самом тёмном углу. Раньше там была сцена, а теперь диван и столик, и еще кто-то был, большой, тёмный, недобрый.
Сейчас был не самый подходящий момент для вмешательства: уже в свою кафешечку было пора. И уж там-то можно будет выпить настоящего кофе. И еще подумать, как это провернуть. В чужом заведении не будешь ставить такие опыты, как в собственной библиотеке. Как тут узнаешь, что этот дух любит, чего боится?
Вечером Травка собралась на войну. Взяла с собой все мелочи, имевшие значение: ракушку из Чёрного моря, камень из Ладожского озера, серебряное зеркальце, выкованное из ложки, маленький бубен, приобретённый еще тогда, когда владелец джембе всё-таки вернулся за своим инструментом. Надела ботинки, встала в прихожей, скомандовала:
- Все, кто любит меня, за мной!
И пошла вниз по лестнице, чувствуя, что с ней идут и любитель лекций из-за шкафа, и большой зверь из библиотеки, и даже кухонный домовой в облике кота. Такие вещи не видишь, конечно, глазами, но чувствуешь всей собой.
Травка только вошла в почти пустую, почти ночную пиццерию - и почувствовала, как из угла ей навстречу встаёт огромная чёрная тень. Холод накатил из угла, холодок скользнул по спине, и Травка поняла, что осталась одна. Её домашние духи дали стрекача. Неудивительно, и сама бы сбежала, да ноги приросли к плиткам пола.
Мелкий дробный стук раздался от окна. Травка нервно оглянулась. Там сидел неформального вида бородач с малюсеньким бубном и ритмично постукивал в него пальцами. И кивал Травке: давай, мол, присоединяйся. Травка послушно подняла бубен и встроилась в ритм. Тень отступила в угол, стало теплее, бармен встрепенулся и поздоровался наконец с Травкой. А Травка уставилась на бородача. Непальская куртка-кенгуруха, афгани, крутые сапоги-ниндзя с пальцем; лохмы, наскоро стянутые в хвостик, борода и яркие глазищи, но не черные, как хотелось бы при прочих данных, а серо-зелёные.
- Садись, - кивнул бородач на диванчик напротив, - камлаешь тут, что ли?
- Угу, - буркнула Травка, - и живу заодно. На пятом этаже. А кто это в углу?
- Местный житель, - пожал плечами обладатель маленького бубна, - ты с ним воевать, что ли, собралась? С тобой три духа пришли, ты в курсе?
- Я их позвала, - призналась Травка, - а они испугались. Домашние они совсем.
- Так и этот домашний, - кивнул бородач, - а я, кстати, Богдан.
"Лера", - хотела сказать Травка, а вслух сказала: Травка. Ну, а чего стесняться чувака, который вот так сразу говорит с ней о духах. И вообще, наверное, спас.
- А чего он злой такой? - спросила Травка. В ней уже разливалось неведомое прежде тепло: можно спросить кого-то о шаманских делах! С лектором на ютюбе не поговоришь. А тут живой человек, старший, ничего себе! - От него вон местные с ума сходят.
- Я думаю, ему музыки не хватает, - предположил Богдан, и снова вынул из кармана маленький бубен. Оказалось - кокос, обтянутый кожей. - Вроде здесь раньше сцена была. Живая музыка. Джаз какой-то играли.
- Тут еще и мафиози собирались, - сообщила Травка, - как из мульта, классические такие.
- Мафией духов не напугаешь и не соблазнишь, - отмахнулся Богдан, - а вот музыку они любят. Ну, этот вот любит. Вот и бесится теперь, что её больше нет.
- Так, может, договориться с хозяевами и устроить хотя бы джем? - оживилась Травка, - мы в нашей кафешечке иногда устраиваем, хотя у нас и сцены-то нет.
- Не соглашаются. Я уже с ними говорил. А у вас что за кафешечка?
- Арт-Кафе на Глухой Зелениной. У нас там таких демонов нет, только гремлины, да и тем лучше не наливать. Так мне делать что-нибудь с этим типом или нет?
- Да не парься, мы что-нибудь придумаем, - заверил её Богдан, - буду сюда похаживать хотя бы с этим другом, - он показал ей кокосовый бубен, - а то и с другими.
На том и расстались.
С одной стороны, Травка успокоилась. Мало того, что этот Богдан явно может, так там еще и какие-то мы прозвучали. Оказывается, в этом городе есть еще люди!
А с другой стороны, ну не будет же Богдан всё время тут сидеть и постукивать - а если этот тип в углу разойдётся, дом же весь перессорится!
Так что уже после следующей смены Травка тихонько постукивала в углу в обществе местного жителя и чашки противного кофе.
Но к следующему разу уже распробовала местный глинтвейн из сангрии, и вот он оказался вполне ничего.