поиск мёртвых точек
Сыграли в блиц, вот текст оттуда. Если я не сбилась со счёта, это предпоследний - до задуманной книжки остался один.
Лестница пахнет горьким дымом, в разбитое окно видна проваленная крыша северного флигеля. Дом давно уже стоит пустой и почему-то не заколоченный, и в воротах, и в задней, заваренной решеткой, двери оставлены широкие щели. Маша сидит на корточках и прилаживается сфотографировать окно, падающие из него бледные лучи и джутовую верёвочку, которой почему-то опутана вся лестница. Алёнка так во младенчестве с нитками играла. Кто бы стал играть в верёвочку в сгоревшем и заброшенном доме? Загадка. Но жёсткий ворс этой паутины так привлекательно светится в падающих лучах, что устоять невозможно. У Маши уже целая коллекция фотографий заброшенных мест. Впору собирать книжку, да только издавать её не на что. Ну и ладно, будет бессмысленный альбом в бессмысленном вконтакте, художественная акция в пустоту.
Богдан стоит, прислонившись к стене, не обращая внимания на качество стены; потому что в голове крутится строчка: "Кочевник из дикого края, тебе не хватает земли" - крутится и не нравится, как-то она так определённо заканчивается; да и заявить первым же словом песни, о ком она, сразу настраивает на повествовательный лад - а надо ворожить, голову морочить, чтобы все в трансе были и из транса слушали.
- Эй! - Маша трясёт его за плечо, - ну где ты вообще? Пошли уже дальше.
- Я вовне, - потусторонним голосом отвечает Богдан.
- В чем-в чем? - цитирует Маша старое-знакомое, - выходи из овна, давай на самый верх залезем, раз всё можно.
Можно и впрямь всё. Всё открыто, все квартиры стоят пустые, заваленные ворохами оборванных обоев. И чердак открыт, и моторная рубка лифта, с огромным колесом лебёдки. Из лифта виден весь город, посреди рубки валяется грязное одеяло и огненно-алый кусок атласной ткани. Богдан как-то невпопад думает, что, может быть, тот пожар, из-за которого дом теперь стоит пустой, начался с этого пылающего цветом лоскута.
Машу мистические вопросы не занимают - Машу занимают открывающиеся виды. И вот пейзаж исчерпан, можно спускаться - а Богдан по-прежнему где-то далеко.
- Ну что ты всё время где-то пропадаешь, - укоряет Маша, - смотри, чудеса какие, свет этот мёртвый на лестнице, паутинка эта, и, главное, не насрано нигде, никакого свидетельства жизни, сплошная потустороннесть. Этак ты всё пропустишь.
- Ладно, - встряхивается Богдан, понимая, что с песней пока не ладится, - вернусь, так и быть, на вашу планету. Поехали-ка на другой конец Пионерской, там еще одна заброшка есть, заводская. Тебе понравится.
У Богдана тоже велосипед - потёртый, когда-то жёлтый, теперь непонятного смешанного цвета. Машин велосипедный энтузиазм заразителен. Да и чинить четырёхколёсную таратайку ради того, чтобы стоять в пробках, надоело.
Там, в конце маршрута, смотрят друг на друга по диагонали через перекрёсток два заброшенных объекта: водонапорная башня фабрики, похожая на какую-то часть парохода, поросшая густыми берёзками, и обмотанный зелёной сеткой бесперспективный остов жилого дома. Здесь снимать уже нечего, нет ни лестниц, ни перекрытий, яркое небо в пустых окнах, и то видно только через сетку. Но Богдан ведёт Машу не туда. Дальше по улице прячется за спиной автобусной остановки открытое окно заброшенного корпуса фабрики, а там красоты такие: обвалившиеся перекрытия, огромные катушки ниток, из которых, видимо, ткали тут что-то, а дальше двор, о прекрасный красный кирпич, и башня, и всё поросло вездесущим ракитником. Маша самозабвенно щёлкает и щёлкает своей камерой, Богдан рассеянно бродит по огромному цеху, поддевая носком кеда непонятные шайбы и стержни пустых катушек.
- Ой, место на карте кончилось! - горестно восклицает Маша, - нет-нет, я еще хочу, сейчас удалю старые...
Посреди цеха торчит бетонный куб - отдельное когда-то помещение, офис, что ли. Богдан, фотографическим радостям не подвластный, заглядывает туда - а потолка-то там и нет. Обвалился. Стены на полметра завалены кусками бетонной плиты, из которых торчит унылый офисный стол, на который один кусок бетона упал горизонтально, как клавиатура, другой - вертикально, как монитор.
- Ну да, - говорит Богдан, - место знает, что здесь должен быть компьютер. И вот как бы он.
- Что ты говоришь? - доносится голос Маши издалека, из глубины руин.
- Бетонный компьютер когда-нибудь видела? - кричит ей Богдан, - иди сюда, попробуй это снять.
От дверей комнаты с бетонным компьютером уже чувствуется, что вот здесь как раз признаков жизни полно. Исследователи безлюдных пространств выходят во двор, на свежий воздух, и закуривают. Здесь совсем тихо, никакие звуки не доносятся с улицы, кроме тренькания синиц в ветвях ракитника. Другой корпус завода, выходящий на улицу Прекрасного Курсанта, наполовину обвалился внутрь себя, и Маша, конечно, лезет фотографировать срез перекрытий в падающих лучах света из верхних пустых окон. И здесь почему-то нитки, но тут это хотя бы понятно - фабрика-то была ткацкая.
Здесь так спокойно, что хочется побыть подольше. Богдан и Маша садятся на пустую катушку из-под кабеля и несколько минут слушают тишину.
- А много вообще-то вокруг нас заброшек, - наконец говорит Маша. - И в них сразу жизнь. Деревья. Птицы. О, крыса вот.
- Потому что жизнь неистребима, - говорит Богдан, - и она берёт своё, когда становится совсем невмоготу. Интересно, что там дальше.
Что там дальше, с этого места не видно. Там штабеля каких-то досок, а за ними всё тонет в зелени.
Богдан и Маша сворачивают за угол и видят, что зелёный дворик с другой стороны открыт, там какая-то улица, сквер с низким заборчиком, справа - какие-то каретные сараи, а посреди открытого пространства стоят девочка в белом эльфическом платье, с острыми ушами, и другая, в мужской одежде неведомой фэнтезюшной вселенной - чёрный камзол, широкие штаны, узконосые туфли. У девочки в чёрном в руках лук.
- Ффу ты, это же косплееры обычные, - выдыхает Маша после минуты оторопи, - а я-то уж подумала.
- И я подумал, - признался Богдан.
- А мы туда, где вы стоите, как раз стрелять собрались, - предупредила девочка с луком, - вы осторожно.
- Ну, пока вы не стреляете, можно, я вас крупным планом сфоткаю? - просит Маша. Девочки соглашаются и приосаниваются.
Этот открытый двор со сквером тоже какой-то тихий. Странно. Богдану казалось по карте, что здесь всё должно быть заводом - но вот двор, и улица, по которой никто не едет, и домики, и каретные сараи. Богдан присаживается на низкий забор, и видит, что одуванчики, там и сям торчащие в буйной дикой траве, все уже побелели - весна заканчивается, лето на носу. Что город, то и лес, думает Богдан, у нас тут тоже есть и глубина корней, и высота небес, и заросли травы, и бездна синевы, и тишь небытия, и голоса листвы. А что, думает Богдан, с этим уже можно работать. Это пойдёт в середину, в хардовую вставку, там еще нужно пару строф, и в одной обязательно его куда-нибудь позвать. А начало должно быть наоборот из длиииинных таких строчек, чтобы все уснули, и тут мы как вжарим...
- Эй! - Маша стоит над ним и потряхивает за плечо, - ты опять куда-то исчез.
- Блокнот есть? - кратко спрашивает Богдан.
Ясен пень, у художника всегда есть блокнот. Этот длинный такой, удобно для текста. Богдан быстро записывает строфу про что город, то и лес.
- Ага, сдвинулось с мёртвой точки, - радуется Маша.
- Ага. - подтверждает Богдан, - а, чтобы сдвинуться с мёртвой точки, надо как минимум в ней оказаться. По-моему, вокруг нас типичная мёртвая точка.
- Безлюдное пространство, - подхватывает Маша, - квартал, которого нет на карте.
- А точно нет? - сомневается Богдан. Мало ли, вдруг плохо карту запомнил, смартфона-то с картами нету. А у Маши память профессиональная.
- Нету, - кивает Маша, - на карте серая такая трапеция. Территория завода, да еще пара офисов невнятных. Ни улочки, ни сараев, ни, тем более, косплееров. Ну что, будем сидеть тут и дописывать - или поедем?
- Едем, - решает Богдан, - я же уже с мёртвой точки сдвинулся, значит, и нет резона в ней оставаться. По-моему, нам всем нужны мёртвые точки, чтобы чувствовать себя живыми. Или пустое пространство, чтобы спокойно подумать. Ничего удивительного, что два взрослых человека лазают по заброшенным заводам и вон уже обляпались все.
- Ты кого взрослым назвал?! - смеётся Маша.
Велосипеды послушно дожидаются за стеклом автобусной остановки. Исследователи выворачивают с полумёртвой Корпусной на более живую Пионерскую - и останавливаются. Там, где по идее должна была быть та маленькая улочка с лучницами, громоздится серый бетонно-стеклянный офисный центр.
- Ага, - удовлетворённо кивает Богдан. Ну что тут ещё скажешь? Ничего, кроме "ага", и не скажешь.
Лестница пахнет горьким дымом, в разбитое окно видна проваленная крыша северного флигеля. Дом давно уже стоит пустой и почему-то не заколоченный, и в воротах, и в задней, заваренной решеткой, двери оставлены широкие щели. Маша сидит на корточках и прилаживается сфотографировать окно, падающие из него бледные лучи и джутовую верёвочку, которой почему-то опутана вся лестница. Алёнка так во младенчестве с нитками играла. Кто бы стал играть в верёвочку в сгоревшем и заброшенном доме? Загадка. Но жёсткий ворс этой паутины так привлекательно светится в падающих лучах, что устоять невозможно. У Маши уже целая коллекция фотографий заброшенных мест. Впору собирать книжку, да только издавать её не на что. Ну и ладно, будет бессмысленный альбом в бессмысленном вконтакте, художественная акция в пустоту.
Богдан стоит, прислонившись к стене, не обращая внимания на качество стены; потому что в голове крутится строчка: "Кочевник из дикого края, тебе не хватает земли" - крутится и не нравится, как-то она так определённо заканчивается; да и заявить первым же словом песни, о ком она, сразу настраивает на повествовательный лад - а надо ворожить, голову морочить, чтобы все в трансе были и из транса слушали.
- Эй! - Маша трясёт его за плечо, - ну где ты вообще? Пошли уже дальше.
- Я вовне, - потусторонним голосом отвечает Богдан.
- В чем-в чем? - цитирует Маша старое-знакомое, - выходи из овна, давай на самый верх залезем, раз всё можно.
Можно и впрямь всё. Всё открыто, все квартиры стоят пустые, заваленные ворохами оборванных обоев. И чердак открыт, и моторная рубка лифта, с огромным колесом лебёдки. Из лифта виден весь город, посреди рубки валяется грязное одеяло и огненно-алый кусок атласной ткани. Богдан как-то невпопад думает, что, может быть, тот пожар, из-за которого дом теперь стоит пустой, начался с этого пылающего цветом лоскута.
Машу мистические вопросы не занимают - Машу занимают открывающиеся виды. И вот пейзаж исчерпан, можно спускаться - а Богдан по-прежнему где-то далеко.
- Ну что ты всё время где-то пропадаешь, - укоряет Маша, - смотри, чудеса какие, свет этот мёртвый на лестнице, паутинка эта, и, главное, не насрано нигде, никакого свидетельства жизни, сплошная потустороннесть. Этак ты всё пропустишь.
- Ладно, - встряхивается Богдан, понимая, что с песней пока не ладится, - вернусь, так и быть, на вашу планету. Поехали-ка на другой конец Пионерской, там еще одна заброшка есть, заводская. Тебе понравится.
У Богдана тоже велосипед - потёртый, когда-то жёлтый, теперь непонятного смешанного цвета. Машин велосипедный энтузиазм заразителен. Да и чинить четырёхколёсную таратайку ради того, чтобы стоять в пробках, надоело.
Там, в конце маршрута, смотрят друг на друга по диагонали через перекрёсток два заброшенных объекта: водонапорная башня фабрики, похожая на какую-то часть парохода, поросшая густыми берёзками, и обмотанный зелёной сеткой бесперспективный остов жилого дома. Здесь снимать уже нечего, нет ни лестниц, ни перекрытий, яркое небо в пустых окнах, и то видно только через сетку. Но Богдан ведёт Машу не туда. Дальше по улице прячется за спиной автобусной остановки открытое окно заброшенного корпуса фабрики, а там красоты такие: обвалившиеся перекрытия, огромные катушки ниток, из которых, видимо, ткали тут что-то, а дальше двор, о прекрасный красный кирпич, и башня, и всё поросло вездесущим ракитником. Маша самозабвенно щёлкает и щёлкает своей камерой, Богдан рассеянно бродит по огромному цеху, поддевая носком кеда непонятные шайбы и стержни пустых катушек.
- Ой, место на карте кончилось! - горестно восклицает Маша, - нет-нет, я еще хочу, сейчас удалю старые...
Посреди цеха торчит бетонный куб - отдельное когда-то помещение, офис, что ли. Богдан, фотографическим радостям не подвластный, заглядывает туда - а потолка-то там и нет. Обвалился. Стены на полметра завалены кусками бетонной плиты, из которых торчит унылый офисный стол, на который один кусок бетона упал горизонтально, как клавиатура, другой - вертикально, как монитор.
- Ну да, - говорит Богдан, - место знает, что здесь должен быть компьютер. И вот как бы он.
- Что ты говоришь? - доносится голос Маши издалека, из глубины руин.
- Бетонный компьютер когда-нибудь видела? - кричит ей Богдан, - иди сюда, попробуй это снять.
От дверей комнаты с бетонным компьютером уже чувствуется, что вот здесь как раз признаков жизни полно. Исследователи безлюдных пространств выходят во двор, на свежий воздух, и закуривают. Здесь совсем тихо, никакие звуки не доносятся с улицы, кроме тренькания синиц в ветвях ракитника. Другой корпус завода, выходящий на улицу Прекрасного Курсанта, наполовину обвалился внутрь себя, и Маша, конечно, лезет фотографировать срез перекрытий в падающих лучах света из верхних пустых окон. И здесь почему-то нитки, но тут это хотя бы понятно - фабрика-то была ткацкая.
Здесь так спокойно, что хочется побыть подольше. Богдан и Маша садятся на пустую катушку из-под кабеля и несколько минут слушают тишину.
- А много вообще-то вокруг нас заброшек, - наконец говорит Маша. - И в них сразу жизнь. Деревья. Птицы. О, крыса вот.
- Потому что жизнь неистребима, - говорит Богдан, - и она берёт своё, когда становится совсем невмоготу. Интересно, что там дальше.
Что там дальше, с этого места не видно. Там штабеля каких-то досок, а за ними всё тонет в зелени.
Богдан и Маша сворачивают за угол и видят, что зелёный дворик с другой стороны открыт, там какая-то улица, сквер с низким заборчиком, справа - какие-то каретные сараи, а посреди открытого пространства стоят девочка в белом эльфическом платье, с острыми ушами, и другая, в мужской одежде неведомой фэнтезюшной вселенной - чёрный камзол, широкие штаны, узконосые туфли. У девочки в чёрном в руках лук.
- Ффу ты, это же косплееры обычные, - выдыхает Маша после минуты оторопи, - а я-то уж подумала.
- И я подумал, - признался Богдан.
- А мы туда, где вы стоите, как раз стрелять собрались, - предупредила девочка с луком, - вы осторожно.
- Ну, пока вы не стреляете, можно, я вас крупным планом сфоткаю? - просит Маша. Девочки соглашаются и приосаниваются.
Этот открытый двор со сквером тоже какой-то тихий. Странно. Богдану казалось по карте, что здесь всё должно быть заводом - но вот двор, и улица, по которой никто не едет, и домики, и каретные сараи. Богдан присаживается на низкий забор, и видит, что одуванчики, там и сям торчащие в буйной дикой траве, все уже побелели - весна заканчивается, лето на носу. Что город, то и лес, думает Богдан, у нас тут тоже есть и глубина корней, и высота небес, и заросли травы, и бездна синевы, и тишь небытия, и голоса листвы. А что, думает Богдан, с этим уже можно работать. Это пойдёт в середину, в хардовую вставку, там еще нужно пару строф, и в одной обязательно его куда-нибудь позвать. А начало должно быть наоборот из длиииинных таких строчек, чтобы все уснули, и тут мы как вжарим...
- Эй! - Маша стоит над ним и потряхивает за плечо, - ты опять куда-то исчез.
- Блокнот есть? - кратко спрашивает Богдан.
Ясен пень, у художника всегда есть блокнот. Этот длинный такой, удобно для текста. Богдан быстро записывает строфу про что город, то и лес.
- Ага, сдвинулось с мёртвой точки, - радуется Маша.
- Ага. - подтверждает Богдан, - а, чтобы сдвинуться с мёртвой точки, надо как минимум в ней оказаться. По-моему, вокруг нас типичная мёртвая точка.
- Безлюдное пространство, - подхватывает Маша, - квартал, которого нет на карте.
- А точно нет? - сомневается Богдан. Мало ли, вдруг плохо карту запомнил, смартфона-то с картами нету. А у Маши память профессиональная.
- Нету, - кивает Маша, - на карте серая такая трапеция. Территория завода, да еще пара офисов невнятных. Ни улочки, ни сараев, ни, тем более, косплееров. Ну что, будем сидеть тут и дописывать - или поедем?
- Едем, - решает Богдан, - я же уже с мёртвой точки сдвинулся, значит, и нет резона в ней оставаться. По-моему, нам всем нужны мёртвые точки, чтобы чувствовать себя живыми. Или пустое пространство, чтобы спокойно подумать. Ничего удивительного, что два взрослых человека лазают по заброшенным заводам и вон уже обляпались все.
- Ты кого взрослым назвал?! - смеётся Маша.
Велосипеды послушно дожидаются за стеклом автобусной остановки. Исследователи выворачивают с полумёртвой Корпусной на более живую Пионерскую - и останавливаются. Там, где по идее должна была быть та маленькая улочка с лучницами, громоздится серый бетонно-стеклянный офисный центр.
- Ага, - удовлетворённо кивает Богдан. Ну что тут ещё скажешь? Ничего, кроме "ага", и не скажешь.