продолжение повести "Чужая война" - 3
Начало и вторая часть тут
Пожар доедал казармы покинувшего Степанакерт на днях 366-го полка. Рядом стояли пожарные с машиной. Тушить они не могли: воды в машине не было, а бензину, как объяснили пожарные, "только до части доехать". Пожарка стояла у пожара просто так, для порядка, должно быть, успокаивая своим присутствием жителей соседних домов.
Двое жителей топтались тут же, лиц их было не разглядеть в наступившей темноте. Один был крепко пьян. Узнав, что мы из Москвы, он тотчас затеял политинформацию, обильно уснащая речь матом, видимо, чтобы мы лучше понимали. Второй все пытался увести его домой.
Сначала мы хотели залезть на пожарную машину, чтобы снимать огонь оттуда, но пожарные показали нам сарайчик с плоской крышей и лестницей, стоящий почти впритык к горящим казармам.
Я пробовал шифер ногой перед каждым шагом: не хватало еще провалиться. Сразу за сарайчиком на фоне огня корчились жилы колючей проволоки, это был хороший кадр. Горело не то чтобы до небес, но как-то очень зло и разрушительно: то и дело отваливались прогоревшие черные брусья, все скрипело, стонало и испускало фонтаны искр в черное небо. Едким дымом исходила маскировочная сеть, висевшая на ограде части, ее пластиковые листочки сворачивались и тлели. С шумом провалился сквозь крышу чердака скелет железной солдатской кровати. Полное разрушительство.
- Они сами подожгли, когда уходили, - сказал один из жителей, когда я уже спустился и стоял рядом с пожаркой.
Прошечкин выдвинул версию:
- Да это интендантство, наверное: имущество пропили-продали, а подожгли, чтобы концов не найти.
Местные не возражали. Им виднее: соседями же были. Я обернулся: Кирилл стоял на крыше и снимал, расставив ноги для упора. На фоне зарева его было видно очень уж хорошо. Чужой фронтовой город, на возвышении стоит в рост человек с камерой, ярко подсвеченный сзади.
- Кирилл!
- Чего?
- Ничего. Спускайся, нам пора.
Минут через пять он спустился. Проводить нас по адресу вызвались сразу несколько редких прохожих, мы едва отнекались.
После яркого пожарного освещения глаза постепенно привыкли к темноте. Мы шли мимо мертвых домов. Под ногами хрустело стекло. Кое-где в полуподвалах и в первых этажах оконные проемы были затянуты мутно-белым полиэтиленом, и слабые огоньки тлели там. "Андеграунд"...
- Здесь живет Грант Карапетян? - Митинговый голос Прошечкина прозвучал на всю темную улочку.
Мы остались стоять у ворот. Прошечкину что-то ответили, и он снова заорал:
- Вам привет от вашего друга из Москвы! Его зовут ... (Имярек.)
Дверь открыли.
- Заходите.
- Видите ли, нас ... э-э ... четверо.
- Четверо?.. Тем лучше! Заходите.
Вот что такое гостеприимство. Грант жил в маленькой комнате с сыном-ополченцем и умудрился разместить нас на мягкий, хоть и тесный ночлег. Не суетясь, он выставил на стол все, что сумел найти в доме.
- Жена в деревне. Не знаю, где что лежит. Что со свечкой найду... картошка варится уже.
Это не гостеприимство даже, а своего рода братство. Здесь все обращаются к незнакомцу "брат", если это примерно соответствует возрасту. Наверное, у них так заведено. "Браток" - так обращались друг к другу солдаты на прошлой войне. Сейчас идет новая война. "Брат, дай покурить" ... Впрочем, настоящего мира здесь никогда и не было. (См. историю Армении.)
Прошечкин оказался прав: Степанакерт - это не руины. Многие дома можно еще починить. Только когда? Стены исполосованы осколками. Во многих бреши. Размер повреждения зависит от того, где разорвется ракета. Если она разрывается в комнате - тогда выносит всю стену. Иногда при этом ломается пол и перекрытия проваливаются до первого этажа. Или до подвала, где жильцы прячутся от обстрела.
- Возьми крупный план, - посоветовал я Кириллу.
- Посмотри: вон хорошая деталька. (В рваном проеме стены висели цветные лоскуты. Белье, наверное, сушили и не успели снять.)
Грант тронул меня за локоть.
- Видишь мужчину? У него в этом подвале завалило жену.
Средних лет армянин стоял невдалеке и смотрел на нашу съемочную группу. Я сказал Кириллу:
- Заканчивай, пойдем, нам пора.
Грант провожал нас до штаба. Он знал, где какие разрушения. Он хотел, чтобы мы сняли самые лучшие разрушения.
Из-под ботинка у меня что-то покатилось. Я нагнулся и поднял
стальной шестигранный цилиндрик размером со спичечный коробок. Грант объяснил:
- Это осколок от "Града". У ракет такая начинка внутри.
Я положил цилиндрик в карман. Сувенир. Подумал, что нам крупно повезло: Степанакерт не обстреливали уже третий день.
- Знаешь что, Кирилл, интересно? Мы вот идем, смотрим на ... дырки, а я почему-то воспринимаю это, как "дежавю". То есть я именно так себе все представлял.
Кирилл обошел аккуратную кучку битого стекла, невесть кем и зачем собранную на улице расстрелянного ракетами города.
- Кой черт "дежавю". Видели мы это сто раз по телевизору.
Действительно, мы столько лет видим это по телевизору: Бейрут тот же - сколько помню, там творится то же самое. Но отдадим себе должное - Карабах вызывает ощущение все-таки качественно иное. Не в том даже дело, что еще год назад это был Советский Союз, все здесь прекрасно говорят по-русски и постоянно твердят, что считают нас, русских, братьями. Да, в конце концов, они же христиане. И Карабах - он поближе Ливана будет. Как и Молдавия, как и ... (Оставляю право за читателем вспомнить соответствующие географические наименования, которые образуются к моменту чтения. Не дай Бог.)
Прошечкин с Володей отвезли гуманитарную помощь в детскую больницу. Мы с Кириллом снимали, как они в последний раз перетаскивают эти ящики и коробки, запачканные высохшей колатакской глиной. Наклейки "Антифашистский фонд" были надорваны любопытными армянами. Впрочем, ничего не пропало, если не считать нескольких банок финской молочной смеси, но это, кажется, исчезло еще при перелете Москва-Ереван.
Во дворике детской больницы стояли несколько женщин. Наверное, у них здесь дети лежат. Я обошел их сторонкой: неловко было с ними разговаривать. Наткнулся на дворовую скульптурную композицию вроде парковых пионеров с мячом. Трое каменных детей, обнявши друг друга за плечи, сидят на каменной скамейке. Как бы их скадрировать? На фоне больницы. Нет, мрачновато получится: уж больно они каменные. И вдруг я увидел, куда смотрят эти скульптурные детишки. Они смотрели на стоявшее вдали здание школы № 8 с чудовищными дырами в стенах и проваленной крышей. Так этот кадр и получился - веселая компания на лавочке сидит: "Завтра в школу не пойдем!" В степанакертских школах занятия прекратились в конце октября девяносто первого.
Везло нам на кадры, композиционно построенные, так что могло показаться иной раз,
что это постановка. Вот городской кинотеатр с огрызками стекол в больших фасадных окнах. На его ступени косо заехал кормой назад десантный танк, стоит неживой и пропыленный. А на фасаде кинотеатра, на самой кромке козырька выцветший и посеченный осколками лозунг: "Да здравствует братская дружба народов СССР!"
Когда пошла мода снимать памятники, степанакертцам было уже не до того. Так и остался стоять Ильич перед бывшим официальным зданием, в котором теперь госпиталь и трубы буржуек коптят из окон первого этажа. Стоит Ильич и смотрит на город, лежащий перед ним. На его лукавом лице застыло торжество свершившегося предвидения: "Ну? что я вам завещал?!"
В тот день мы еще долго ходили по Степанакерту, искали "хорошие" развалины. Вот он, проклятый репортерский цинизм: понятно ведь, что каждое попадание - это горе и, не дай Бог, чья-то смерть. Ан нет, увидел домик, простреленный едва ли не насквозь, - и сразу удовлетворенно сокращается какая-то операторская железа, И делаешь аккуратную панорамку от пролома в стене на забытые у крыльца домашние шлепанцы, "которые не дождутся хозяина" ... Сволочная такая работа.
Еще в Ереване, в гостинице, когда Кирилл вернулся от С., ездившего в Карабах и пугавшего нас коррекцией нравственных категорий, я сказал Кириллу: "Знаешь, как наемников называют? "Дикие гуси", "псы войны". Так вот: если говорить о репортерах, в частности о стрингерах типа С. и нас с тобой, то мы ведь еще хуже. Мы - шакалы войны. Приходим, когда все уже кончено, и снимаем трупы ... домов, людей ...
Подъедаем." Кирюша подумал и заметил: "Зависит к а к снимать. К а к о е отношение". "Да брось ты, кадр - он и есть кадр. Да и потом, на монтаже выберут погорячее, изрежут - своих не узнаешь". "Вообще-то да ... Стараться нужно", - вздохнул Кирилл. Я тогда не стал приставать к нему насчет его любимого принципа репортерской беспристрастности: "Репортер не имеет права на свою точку зрения. Это его личное дело, это должно остаться за кадром. Мы должны выдавать сухую и точную информацию, максимально выразительную и динамичную"...
Мы шли по пыльной солнечной улице. Я сказал:
- Из того, что мы здесь снимем, сделаем фильм. Только он получится совершенно проармянский, мы ведь не сможем по-другому.
Кирилл согласился. Мы решили, что фильм будет просто точкой зрения на эту войну, мнением двух частных лиц. А беспристрастность и объективность - да черт с ними! Невозможно быть на войне и оставаться при этом на нейтральной полосе.
Ну а если бы мы сейчас гуляли по Шуше или Агдаму? Тогда все наоборот? Мы снимали бы проазербайджанский фильм? И в Баку, может быть, нашлась бы вместо тети Аиды другая тетя ... Нет-нет, я сомневаюсь. Потом что огромна разница в положении воюющих сторон. С той стороны армия, с этой - повстанцы. Там, за линией фронта, целая страна и сопредельные ей, те, что стоят под зеленым знаменем пророка. А по эту сторону - десяток городков-райцентров, каждый из которых размером с московский микрорайон, да горные деревушки в одну улицу.
"Самодеятельное", как выражаются экономисты, население занято войной, поэтому здесь разруха,
каждый день впроголодь. Слишком тонкая и прерывистая ниточка вертолетного моста связывает Карабах с промерзшим Ереваном. "Мы отдадим все ради победы в Карабахе, - говорила нам Аида. - Мы можем потерпеть без газа, без воды, только бы Арцах стал независимым".
Не знаю, добьются этого армяне или нет, но суверенитет Карабаха - единственная возможность остановить войну. Потому что даже если армянское сопротивление будет сломлено и Степанакерт снова станет называться Ханкенди - тогда фидаины уйдут в горы и война будет подспудно тлеть на перевалах и в ущельях, на городских кухнях и у деревенских очагов.
И будет тотальная чистка армянского населения, без различия пола и возраста. Будет г е н о ц и д. Этот "сценарий" безвариантен, и такая перспектива меня, заезжего иностранца фактически, совершенно не устраивает. Поэтому я - за нарушение прав Азербайджана на "территориальную целостность". Он должен отдать Карабах Карабаху...
Тем более потому, что именно Азербайджан довел конфликт до полномасштабной воины. Ведь совсем, кажется, недавно, пару лет назад, карабахские армяне просили только "культурного самоопределения", чтобы был армянский язык в школах и армянские газеты. В ответ их загоняли в угол и били: сначала в Сумгаите, потом в Кировабаде, теперь здесь ... Здесь не получается, нашла коса на камень ...
- А тебе-то какое дело? - спросит меня его величество совок. - Ну, режут там одни черные других, да пусть хоть все перережутся.* - Зевнет и переключит телевизор на хоккей.
- Видите ли, - отвечу я вежливо. - Когда в деревне дом горит, все соседи его тушить сбегаются. И заодно на свои крыши посматривают: не занялось ли?
Я и не пытаюсь судить, кто прав в этой войне. Война сама по себе не права и преступна. А здесь, в зоне, где противник ведет войну на уничтожение невоюющего населения, я не хочу и не могу оставаться беспристрастным.
Может быть, я хреновый журналист. Но пока я здесь, в Степанакерте, я буду снимать проармянское кино. Потому что я именно сюда приехал. Потому что я здесь, а не там.
----------------
* Это цитата. Я лично слышал такое от одного соотечественника.
-----------------
А город понемногу оправляется после ежедневных обстрелов. Разведка доложила, что у азеров кончились ракеты, и весь город, естественно, это знает. Вообще, отношение к военной секретности здесь своеобразное.
- Слушай, брат, а где начальство сидит? Военное.
- В штабе, ну.
- Здесь, в штабе? (Разговор происходит во дворе штаба.)
- Не-ет! Здесь тыловой штаб. Здесь дают вещи всякие, ну. Патроны-матроны. Они в боевом штабе сидят. Это такой секретный штаб! Его каждую неделю в другое место везут, чтобы турки не бомбили.
- А где этот секретный штаб? Как доехать?
- А-а! Что тут ехать? Совсем рядом ехать! Из города выйдешь, до поста ГАИ, а потом налево. Там будет.
- А ты поедешь?
Водитель огорченно взмахивает руками.
- Как я поеду, э? Бензин чка!
"Чка" по-армянски значит "нет". Здесь вообще все "чка": свет, вода, продукты - все "чка". Пока есть газ, потому что Степанакерт связан с азерским городом Шуша одной магистралью и азеры газ не отключают. Пока.
Деньги здесь потеряли Марксову функцию средства платежа и имеют чисто символическое значение. В гостинице какой-то дед продал нам бутылку семидесятиградусной тутовой водки за двадцать рублей - цена астрономическая по местным меркам. Обычно тутовку дают "так".
В тыловом штабе целый день толпятся фидаины, приехавшие из районов, чтобы получить "всякие вещи". Во дворе стоят грузовики и легковушки. Все это пыльное и простреленное во многих местах. Вот фургончик с красным крестом в белом круге на борту. Борт изрешечен косыми автоматными строчками - видимо, удобно было прицеливаться по яркому знаку "скорой помощи". Водительская дверца тоже вся в аккуратных мелких дырочках, вокруг них кружками облуплена зеленая эмаль. Водитель, огромный и толстый фидаин, очень смущался, бережно прикрывал наш объектив громадной ладонью и темнил: "Не помню... Да, кажется, был за рулем". Он почему-то не хотел стать телезвездой.
Штаб разместился в полуподвале бывшего телецентра. Половина здания развалена несколькими ракетами. Оператор местного телевидения Георгий рассказал нам, как чудом ему удалось спасти две камеры и кассеты. Теперь телецентр у него дома. Он снимает каждый день, собирает архив.
В штаб каждый день приходят гражданские: в соседнем помещении делают гробы. Простые гробы в шесть неструганых досок. Гражданские берут гробы и уносят домой. Это в основном пожилые люди. Молодежь понятно где.
Недалеко было здание Верховного Совета НКР. Мы с Кириллом пошли туда что-нибудь узнать. На улицах довольно много жителей, они, судя по их виду, настроились погулять по солнечной погоде и тоже что-нибудь узнать. Мне вдруг пришло в голову, что если неожиданно начинается обстрел - я уже знаю, куда в этом случае нырнуть. Мое подсознание отметило: вот - ниша в стене (пятнадцать метров), вот - водопроводный люк (открыт, двадцать метров), вот - низкий заборчик с сухой канавкой справа от тротуара. Наверное, это и есть "состояние войны": готовность в любой момент нырнуть, перебежать, прыгнуть. Напасть. Убить. Получить осколок или пулю, сорвать с приклада жгут и перетянуть выше раны - без истерики, без паники, попросив брата написать клочок бумажки, где указать время, и засунуть под жгут: для врачей, если случится отключка. От этой всегдашней боеготовности нет страха. Просто знаешь, что попал в иную систему жизни, здесь такие обстоятельства, такие правила.
В Верховном Совете сидел охранник. Он пропускал, посмотрев в лицо. Бумажки здесь хождения не имеют. Почти все комнаты здания пусты, стекла везде выбиты. В нескольких кабинетах нет дверей и наружной стены. Вход туда преграждала палочка, поставленная по диагонали в дверном проеме.
В приемной председателя ВС стояла буржуйка, ее топили мебелью. В застекленном шкафу у стены, где в лучшие времена красовались, наверное, переходящие кубки и всяческие "дары полей", были расставлены обломки ракет "Град" с причудливыми стальными завитушками. Старику Дали понравилось бы...
Аппарат председателя, в лице нескольких гражданских, расположился в креслах и вокруг стола. На полированном столе лежал общий хлеб - круглый серый хац - и автомат (секретарши?). Секретарша по привычке трогала неработающий телефон, вздыхала и поглядывала на Прошечкина, который увел у нее пишущую машинку и одним пальцем шлепал какую-то антифашистскую бумагу - прокламацию, видать. Кожаную фуражечку он так и не снял.
Зам по прессе пообещал нам машину в Балуджу - там эсэнгэшный десант, сброшенный накануне, грузил технику 366-го полка в тяжелые вертолеты и увозил в Гянджу (Кировабад) Азербайджанской ССР. Армяне очень переживали из-за этого. Они были уверены, что техника уйдет к азерам. Впрочем, им удалось примерно шестьдесят процентов техники 366- го заранее растащить по окрестным деревням*.
- Дальше не поеду, - сказал водитель и "уазик" остановился.
Маленький интеллигентный В. из аппарата председателя ВС пояснил:
- Дальше на дороге пост. Десантники. С нашими армянскими физиономиями да при оружии, лучше сюда не показываться, неприятности будут.
Мы договорились, что машина вернется сюда через сорок минут и уедет, если нас не будет. Тогда придется нам добираться назад пешком и на попутных.
Мы вылезли из "Уазика" и пошли вперед по асфальту. Навстречу дул с гор крепкий ветер. "Уазик" почихал и уехал, фыркая от экономной смеси бензина с керосином, залитой в бак из личной канистры председателя ВС Нагорного Карабаха - это специально для нас. Мы с Кириллом были единственные представители прессы, пожелавшие взять материал о десанте в Балудже.
Впереди, справа от шоссе, лежало поле, сухое и пыльное. Там стояла БМП и ходили люди в военном. Я прикинул: не так уж далеко, при максимальном наезде получится хороший кадр.
Из кювета поднялись десантники, один неторопливо вышел на середину шоссе - навстречу.
- Смотри, какой у него пулемет, - пробормотал Кирилл, - сейчас как снимет его с плеча ...
- Тогда ныряй в канавку, - посоветовал я, - и возмущенно кричи по-английски.
- Почему по-английски?
- Мы же люди из Эн-би-си ... Да не будет он палить, у него же устав. Армия все-таки.
Мы остановились в пяти шагах от десантника. У него было курносое обветренное лицо. Он смотрел на нас прицельными светлыми глазами. Ручной пулемет висел у него через шею, и руки солдата придерживали оружие настороженно. Зачем ему эта война?
- Мы журналисты из Москвы... - представился я.
- Вы лучше идите отсюда. Побыстрее, - негромко проговорил солдат, глядя поверх наших голов.
- Проводи нас к командиру.
- Командира нет. Идите отсюда.
Мы препирались еще несколько минут. Наконец солдат повернулся и пошел, постукивая коваными ботинками по асфальту. Махнул рукой своим и отправился дальше - докладывать начальству про двух русских типов, работающих для Эн-би-си, Би-би-си, Ройтерс и прочих, а также для Совета Безопасности ООН.
-----------
* Источник информации компетентный, информация не проверена, не подтверждена.
-----------
И, возможно, работающих для армянской разведки или для ЦРУ, МОССАД ... Оставшиеся десантники стояли на обочине и смотрели на нас.
Тяжко застрекотали винты над головой - пятнистый грузовой вертолет шел на посадку. На пыльное поле справа. Кирилл цокнул языком и, прищурясь, посмотрел на меня. Я вздохнул:
- Сядем в правый кювет, покурим.
____________
Продолжение следует