Продавать - жалко, дарить - не жалко
Вчера в «печке» - месте, куда вожу на обжиг бусины - познакомилась с удивительным человеком. Привезла вчера кучу бусин и новую саморучно слепленную стойку. Они съезжали, падали, наползали друга на друга (а значит, слипнутся и при обжиге), я ругалась на себя за то, что снова плохо рассчитала расстояния между дырочками и, похоже, опять сделала стойку слишком большой.
«Я тоже бусы делал», - послышался голос.
Дядечка. Седой, благообразный, тонкие, утонченные даже черты лица. А ручищи как две лопаты.
«Я гончар», - он потряс лопатами перед моим лицом.
«Чудик», - определила я и продолжала бороться со своей новой конструкцией.
Дядечка не уходил. Пытался угадать, какими глазурями покрыты мои бусины (цвет до и после обжига - две совершенно разные вещи). Тыкал в картинки на стене: «Вот такая будет примерно?»
«Такая, только блестящая и с розовым отливом».
Определенно, чудик. И мешает мне заниматься важным делом.
«Я вам мешаю, простите, - он словно читал мысли. - Просто мне теперь нечасто удается поговорить с керамистами».
«Да и я не керамист, - буркнула я. - Бусиками вот просто занялась на старости лет».
Он наконец ушел. Я спокойно нанизывала свою мелочь на проволочки. Нет, вроде и не такая плохая стойка получилась.
«А можно я покажу вам свои работы?» - вновь послышался голос.
«Давайте». Я почти закончила, можно посмотреть, что там этот чудик накрутил своими ручищами.
Хоп! - и ко мне в руки скользнул крошечный кувшинчик. Раскаленный.
«Предупреждать надо!» - закричала я. Чудом не выронила кувшинчик, успела поставить на стол. А у него в ручищах их еще несколько.
«Я три года в печи проработал, для меня это не температура, простите», - улыбнулся он. Выстроил кувшинчики в ряд. Красивые. В детстве я собирала коллекцию маленьких кувшинчиков, питала к ним какую-то странную слабость.
Наверное, дядечка хочет продать мне что-то. Куплю, пожалуй. Поддержу старика.
А он уже нес новую партию мелочи. Улитки, кораблики, всадники-свистульки, воробушки… Я раскрыла глаза и, возможно, рот от удивления. Дядька ведь настоящий художник. Вещицы были не похожи ни на что, виденное мной, какого-то неземного тускло поблескивающего цвета, похожие на старинные, но ни в коем случае не на подделку под старину.
Гончар, не дожидаясь вопросов, объяснял подробно, как их сделал, какую хитрую технику применил. Он, действительно оказался художником, членом Союза. Выставлялся, работал на крупном керамическом комбинате. С грустью рассказывал, как разбирали там печи, уходили люди, рушилось мощное производство. Про художников, с которыми вместе работал.
И про печь свою огромную рассказывал, как про живое существо. И про глину - как про живое. Я сказала ему об этом, он удивился - по-детски, искренне. Поняла, что слово «как» тут неуместно. Когда он травил гончарные байки, активно помогая себе ручищами, казалось, что он говорит о том, как приручал какое-то животное - сначала строптивое немного, а потом ласковое.
Речь шла о каких-то огромных вазах, кувшинах.
Сейчас он приносил урожай своих творений горстями, то и дело отлучаясь в печку на новой партией.
«Вот смотрите, лягушка. Я уже упаковывал ее в обжиг. Но чувствую: не живая. Лощеная, ангобом крытая, но не живая. Тогда достал, ножиком вот здесь вот так вот», - он показывает, как надо царапать ангоб ножиком, чтобы фигурка ожила…
Мне пора было закругляться.
«А где вы продаете свои работы», - спросила я, решив купить лягушку, и кораблик, и птичку, но первым делом, конечно, улитку, и все 48 кувшинчиков, хотя вряд ли хватит денег и на один.
«Что вы! Я нигде их не продаю. Как можно!»
«Почему? Я вот продаю».
«Жалко. Ведь она неизвестно, к кому попадет, как он будет с ней обращаться. Они все дома у меня. Иногда дарю, в хорошие, проверенные руки отдаю».
«Продавать жалко, дарить не жалко?»
«Вот именно».
«На что же вы живете?!»
«На пенсию, - он удивился вопросу. - Я ведь давно живу на свете. А глина у меня своя».
Я не решилась сфотографировать его работ, да и темно там, в этом коридорчике у печки. И не спросила даже фамилии.
Потом, когда он ушел, быстро-быстро записала в блокнот все секреты, которыми он со мной поделился. «Мне не жалко, я всегда все рассказываю. Пусть копируют, сколько угодно, я лучше новое что-нибудь придумаю».http://www.livemaster.ru/topic/2856485-prodavat-zhalko-darit-ne-zhalko
«Я тоже бусы делал», - послышался голос.
Дядечка. Седой, благообразный, тонкие, утонченные даже черты лица. А ручищи как две лопаты.
«Я гончар», - он потряс лопатами перед моим лицом.
«Чудик», - определила я и продолжала бороться со своей новой конструкцией.
Дядечка не уходил. Пытался угадать, какими глазурями покрыты мои бусины (цвет до и после обжига - две совершенно разные вещи). Тыкал в картинки на стене: «Вот такая будет примерно?»
«Такая, только блестящая и с розовым отливом».
Определенно, чудик. И мешает мне заниматься важным делом.
«Я вам мешаю, простите, - он словно читал мысли. - Просто мне теперь нечасто удается поговорить с керамистами».
«Да и я не керамист, - буркнула я. - Бусиками вот просто занялась на старости лет».
Он наконец ушел. Я спокойно нанизывала свою мелочь на проволочки. Нет, вроде и не такая плохая стойка получилась.
«А можно я покажу вам свои работы?» - вновь послышался голос.
«Давайте». Я почти закончила, можно посмотреть, что там этот чудик накрутил своими ручищами.
Хоп! - и ко мне в руки скользнул крошечный кувшинчик. Раскаленный.
«Предупреждать надо!» - закричала я. Чудом не выронила кувшинчик, успела поставить на стол. А у него в ручищах их еще несколько.
«Я три года в печи проработал, для меня это не температура, простите», - улыбнулся он. Выстроил кувшинчики в ряд. Красивые. В детстве я собирала коллекцию маленьких кувшинчиков, питала к ним какую-то странную слабость.
Наверное, дядечка хочет продать мне что-то. Куплю, пожалуй. Поддержу старика.
А он уже нес новую партию мелочи. Улитки, кораблики, всадники-свистульки, воробушки… Я раскрыла глаза и, возможно, рот от удивления. Дядька ведь настоящий художник. Вещицы были не похожи ни на что, виденное мной, какого-то неземного тускло поблескивающего цвета, похожие на старинные, но ни в коем случае не на подделку под старину.
Гончар, не дожидаясь вопросов, объяснял подробно, как их сделал, какую хитрую технику применил. Он, действительно оказался художником, членом Союза. Выставлялся, работал на крупном керамическом комбинате. С грустью рассказывал, как разбирали там печи, уходили люди, рушилось мощное производство. Про художников, с которыми вместе работал.
И про печь свою огромную рассказывал, как про живое существо. И про глину - как про живое. Я сказала ему об этом, он удивился - по-детски, искренне. Поняла, что слово «как» тут неуместно. Когда он травил гончарные байки, активно помогая себе ручищами, казалось, что он говорит о том, как приручал какое-то животное - сначала строптивое немного, а потом ласковое.
Речь шла о каких-то огромных вазах, кувшинах.
Сейчас он приносил урожай своих творений горстями, то и дело отлучаясь в печку на новой партией.
«Вот смотрите, лягушка. Я уже упаковывал ее в обжиг. Но чувствую: не живая. Лощеная, ангобом крытая, но не живая. Тогда достал, ножиком вот здесь вот так вот», - он показывает, как надо царапать ангоб ножиком, чтобы фигурка ожила…
Мне пора было закругляться.
«А где вы продаете свои работы», - спросила я, решив купить лягушку, и кораблик, и птичку, но первым делом, конечно, улитку, и все 48 кувшинчиков, хотя вряд ли хватит денег и на один.
«Что вы! Я нигде их не продаю. Как можно!»
«Почему? Я вот продаю».
«Жалко. Ведь она неизвестно, к кому попадет, как он будет с ней обращаться. Они все дома у меня. Иногда дарю, в хорошие, проверенные руки отдаю».
«Продавать жалко, дарить не жалко?»
«Вот именно».
«На что же вы живете?!»
«На пенсию, - он удивился вопросу. - Я ведь давно живу на свете. А глина у меня своя».
Я не решилась сфотографировать его работ, да и темно там, в этом коридорчике у печки. И не спросила даже фамилии.
Потом, когда он ушел, быстро-быстро записала в блокнот все секреты, которыми он со мной поделился. «Мне не жалко, я всегда все рассказываю. Пусть копируют, сколько угодно, я лучше новое что-нибудь придумаю».http://www.livemaster.ru/topic/2856485-prodavat-zhalko-darit-ne-zhalko