Декабристы - XXI
Декабристы ехали на Сенатскую площадь. Конец рабочего дня, час "пик", проклятые пробки. Быдло тащилось с работ на своих розвальнях и дровнях, куталось в подбитые ватой тулупы, угрюмо молчало с перепою. Холодно.
- Да доколе! - вскричал старший декабрист. - Дайте уже проехать! Вы, что не видите, уроды, что лошади наши белоснежны, глаза лучисты, а под плащами нашими - жабо?
Народ безмолствовал, косил налитым кровью глазом и смачно сплевывал.
- И за эту мразь мы сейчас жизнью рисковать будем?.. - риторически вопросил младший декабрист. - Не желаю иметь с ними ничего общего, господа! Едемте лучше на воды, все вместе, прямо сейчас, а?
- Остыньте, поручик, - сказал один из средних декабристов. - Какие воды, когда нарушена конституция, идет Крымская война, а узники томятся в мрачных застенках?!
- Это вы, батенька, опомнитесь! - вскричал другой средний. - Конституцию ведь мы с вами только что сочинили, а Крымская война еще не началась. Да и узники вроде не слишком томятся.
- Ну и что? - не оборачиваясь обронил старший декабрист. - Этим-то - он брезгливо обвел рукой в тонкой перчатке жавшуюся по обочинам толпу, - без разницы. Им что трюфеля, что пареная репа - лишь бы брюхо набить. А вы говорите: конституция. Скажем: война, значит, так оно и есть. Задрожат, болезные, кому охота всей деревней на 25 лет в солдаты?
- А узники? - не унимался младший по званию.
- Н...ть на узников, - живо отреагировал кто-то из средних, разворачивая плакатик: "Царь - дурак".
- Дурак, дурак, дурак, - радостно запели все остальные, и белые их кони тут же принялись привычно и ритмично гарцевать, словно на плацу.
- Дуак, дуак, - подхватил слюнявый городской дурачок, всегда дежуривший на этом углу в ожидании копеечки. А за ним - безногий сосед, торговка морковкой и глухой на все уши дед.
Декабристы струхнули. Старший выстрелил в воздух:
- Тихо! Эдак мы и до Сенатской не дойдем, - повяжут.
- Господа, позвольте, чего нам бояться? - воскликнул средний с плакатиком. - Мы помним, ради чего все это. На нашей стороне правда, а дурака-то, помните, сегодня самого повяжут, а потом-с... - Он неуместно захихикал.
- Мы здесь ради конституции и, - старший на всякий случай достал бумажку, - отмены крепостного права.
- А что это? - поинтересовались хором все средние.
- И чтоб трюфеля во всех зеленных лавках продавали, ага! - пискнул младший. - А то мне эти белые их грибочки уже поперек горла, ненавижу эту страну, ненавижу! - юноша забился в истерике и упал с коня в зловонную лужу.
Народ вокруг добродушно захохотал:
- Вставай барин, хитрая твоя рожа, - протянул ему руку самый нерукопожатный, небритый и испитой, - топал бы ты домой что ли, от греха. К мамке под крыло. А то тут мало ли...
- Всякий имеет право совершать конные прогулки там, где хочет, - вспомнил читанное во время вечерних сходок младший. - А ты убери свою руку, смерд.
Мужик отвесил ему подзатыльник и поднял за шиворот из лужи.
- Иди давай.
Младший упрямо улегся обратно в лужу. Там было холодно и вонюче, но воспользоваться помощью этого мужика, который наверняка за царя, было никак невозможно. Лучше смерть. Лучше захлебнуться.
Товарищи его меж тем уже почти подъезжали к Сенной. Старший заканчивал инструктаж.
- Изложите теперь коротко, - потребовал он от самого среднего среднего.
- Крепостное право - это зло, которое придумал наш новый царь, дорвавшийся до власти неконституционным путем, развязавший кровавую Крымскую войну 1853-56 гг.. Из-за него мы потеряли свободу носить жабо и ездить на белых конях.
- В общем и целом правильно. Но про народ, про народ забыли, ротмистр. И это, цифры не стоит озвучивать, не все поймут.
- Какой народ?
- Но я же рассказывал вам на занятиях, - начал терять терпение старший. - От зубов должно отлетать. А вы только и знаете, что "царь - дурак". Вон, говорят, уже и японцев кто-то обучил этим словам, где ж это видано. Они и царя-то нашего в упор не узнают, мы все для них на одно лицо.
- Народ зомбирован! - выпалил средний, который теперь стал младшим.
- Зо... что? - изумился старший. - Меньше на спиритические сеансы ходите, молодой человек! Понахватались там у князей Фингербродеров всякой чуши. Хотя, - почесал он хлыстиком за ухом, - слово звучное. Что оно означает?
- Означает, что мозгов у них нет, - ответили средние, - выел ложкой царь. И теперь они бесконечно ему преданы, что бы он ни творил, кровавый.
- Забавно, - хохотнул старший. - Это получается, что они теперь и не совсем люди, так?
- Да и не были никогда, - развеселились все декабристы, - а теперь и вовсе одни тулупы остались.
- И тем не менее, - посерьезнел старший декабрист,- идем мы на дело ради них. Ради их свободы. Мне для народа ничего не жаль, даже жизни. Они поймут, потом. Проснутся сами, разбудят кого надо. И начнется... Хорошо, что нас здесь уже не будет. Ненавижу, ненавижу! - заголосил он вдруг с такой силой, что все семь декабристских коней от страха присели, а один навалил кучу. - Быдло позорное, кацапы драные, чучела ватные! - он заводился все больше и больше, словно каторжник на каторге, он рвал в клочья жабо, как будто ему не хватало воздуха. Потом пошло совсем уж малопонятное, доносились лишь отдельные слова: "отжали Тавриду", "картофельные жуки", "кровавый режым", "чухонская молочка"...
Декабристы молча ждали, когда пройдет истерика. На старшего - да и на всех остальных время от времени накатывало. Тогда они писали письма царю с жалобами на своих крестьян, пели с цыганами песни у Медного всадника, повязывали на штыки разноцветные ленты... Когда начальника отпустило, один из средних с придыханием вымолвил:
- Так значит, мы сейчас идем умирать - за народ, за мир, за свободу?..
Видел бы ты, мой читатель, в тот момент лица остальных декабристов! Прекрасные, открытые, сияющие - о, зачем я зря трачу слова, ведь нигде больше нельзя увидеть таких лиц, а значит, ты, читатель, не поймешь меня, если не был там, с ними. И в тот момент всем семерым показалось, что их вовсе не семеро, что их тысяч десять, а может, и все сто, они шли и шли мимо самих себя эти последние сто метров, оставшихся до Сенной, а исходящим из их глаз светом можно было бы отопить cредней величины южное государство.
- Позвольте, - очнулся от наваждения кто-то средний. - Нас было восемь! Где наш младшенький?
- Кровавый режим сцапал, - беспечно ответил старший, стягивая перчатки и ловко прикуривая на ветру. Он улыбался. - Надеюсь, что убили уже. Жертва есть, дело сделано. Господа, все свободны! - Он спешился и с удовольствием размял ноги, похрустел костяшками пальцев. - Кто нынче на вист едет к княгине С.?
- Да кто ж из приличных людей к ней теперь ездит, помилуйте, батенька, - загудели средние.
- Дело ваше, а я съезжу. Где ж в этой стране еще людей встретишь? Одни, как вы говорите, зомби! - он неаристократично заржал и тут же объяснился: - Чета ржу.
- Так будем ли мы нынче умирать? - напомнил свой давешний вопрос один из средних.
- С чего ты взял, дурашка? - старшой умел быть порой таким отечески-ласковым.
- Но вы же сказали: "Нас здесь не будет".
В ответ снова послышался богатый фиоритурами хохот хорошо позавтракавшего человека:
- Таки не смешите мои тапочки, вьюноша! Какая смерть? Смерть - это некошерно.
Он вынул из кармана какую-то красивую бумагу.
- Что это? - вытянули шеи средние.
- Железнодорожный билет, - важно произнес главный декабрист. - Pora valit, vous comprenez? Ну и что, что пока дороги не построили. Лично меня наш народ с удовльствием вынесет из страны на руках, так мне пообещали. Думаю, что и на вас предложение распространяется. А билетик - он никогда не повредит. На всякий случай.
Народ расходился.
- Че собирались-то? - слышалось в толпе.
- Да вроде крепостное право отменить хотели. И войну прекратить Крымскую.
- Дык его ж отменили уже давно. Во время Крымской как раз.
- А поди их разбери, этих аристократов. "Страшно далеки они от народа", - помнишь, Лукич еще писал?
Народ спускался в метро, которое сегодня с утра было перекрыто из-за "акции", собирался толпами на остановках трамвая, залезал в остывшие автомобили, чтобы тут же замереть в пробке.
- Блин, - матерился народ себе под нос. - До чего же они надоели. Каждый год одно и тоже: кони, жабо, телевидение... Бал-маскарад какой-то. Блин.
Мороз крепчал. В луже остывал младший декабрист, до которого ровно никому не было дела. Он все-таки захлебнулся всем назло.
А на Сенатской площади всю ночь скучал генерал Милорадович, ожидая пока проснется рация и последуют дальнейшие распоряжения. "Холодно нынче, - думал он, - и что я здесь торчу, с какой такой исторической целью? Наобещали, напугали!.. Лучше бы я в штабе сидел, делами занимался. Не мой день, не мой".
P.S.Пост был написан по поводу осеннего марша "мира" и немного подредактирован. Я люблю декабристов.
- Да доколе! - вскричал старший декабрист. - Дайте уже проехать! Вы, что не видите, уроды, что лошади наши белоснежны, глаза лучисты, а под плащами нашими - жабо?
Народ безмолствовал, косил налитым кровью глазом и смачно сплевывал.
- И за эту мразь мы сейчас жизнью рисковать будем?.. - риторически вопросил младший декабрист. - Не желаю иметь с ними ничего общего, господа! Едемте лучше на воды, все вместе, прямо сейчас, а?
- Остыньте, поручик, - сказал один из средних декабристов. - Какие воды, когда нарушена конституция, идет Крымская война, а узники томятся в мрачных застенках?!
- Это вы, батенька, опомнитесь! - вскричал другой средний. - Конституцию ведь мы с вами только что сочинили, а Крымская война еще не началась. Да и узники вроде не слишком томятся.
- Ну и что? - не оборачиваясь обронил старший декабрист. - Этим-то - он брезгливо обвел рукой в тонкой перчатке жавшуюся по обочинам толпу, - без разницы. Им что трюфеля, что пареная репа - лишь бы брюхо набить. А вы говорите: конституция. Скажем: война, значит, так оно и есть. Задрожат, болезные, кому охота всей деревней на 25 лет в солдаты?
- А узники? - не унимался младший по званию.
- Н...ть на узников, - живо отреагировал кто-то из средних, разворачивая плакатик: "Царь - дурак".
- Дурак, дурак, дурак, - радостно запели все остальные, и белые их кони тут же принялись привычно и ритмично гарцевать, словно на плацу.
- Дуак, дуак, - подхватил слюнявый городской дурачок, всегда дежуривший на этом углу в ожидании копеечки. А за ним - безногий сосед, торговка морковкой и глухой на все уши дед.
Декабристы струхнули. Старший выстрелил в воздух:
- Тихо! Эдак мы и до Сенатской не дойдем, - повяжут.
- Господа, позвольте, чего нам бояться? - воскликнул средний с плакатиком. - Мы помним, ради чего все это. На нашей стороне правда, а дурака-то, помните, сегодня самого повяжут, а потом-с... - Он неуместно захихикал.
- Мы здесь ради конституции и, - старший на всякий случай достал бумажку, - отмены крепостного права.
- А что это? - поинтересовались хором все средние.
- И чтоб трюфеля во всех зеленных лавках продавали, ага! - пискнул младший. - А то мне эти белые их грибочки уже поперек горла, ненавижу эту страну, ненавижу! - юноша забился в истерике и упал с коня в зловонную лужу.
Народ вокруг добродушно захохотал:
- Вставай барин, хитрая твоя рожа, - протянул ему руку самый нерукопожатный, небритый и испитой, - топал бы ты домой что ли, от греха. К мамке под крыло. А то тут мало ли...
- Всякий имеет право совершать конные прогулки там, где хочет, - вспомнил читанное во время вечерних сходок младший. - А ты убери свою руку, смерд.
Мужик отвесил ему подзатыльник и поднял за шиворот из лужи.
- Иди давай.
Младший упрямо улегся обратно в лужу. Там было холодно и вонюче, но воспользоваться помощью этого мужика, который наверняка за царя, было никак невозможно. Лучше смерть. Лучше захлебнуться.
Товарищи его меж тем уже почти подъезжали к Сенной. Старший заканчивал инструктаж.
- Изложите теперь коротко, - потребовал он от самого среднего среднего.
- Крепостное право - это зло, которое придумал наш новый царь, дорвавшийся до власти неконституционным путем, развязавший кровавую Крымскую войну 1853-56 гг.. Из-за него мы потеряли свободу носить жабо и ездить на белых конях.
- В общем и целом правильно. Но про народ, про народ забыли, ротмистр. И это, цифры не стоит озвучивать, не все поймут.
- Какой народ?
- Но я же рассказывал вам на занятиях, - начал терять терпение старший. - От зубов должно отлетать. А вы только и знаете, что "царь - дурак". Вон, говорят, уже и японцев кто-то обучил этим словам, где ж это видано. Они и царя-то нашего в упор не узнают, мы все для них на одно лицо.
- Народ зомбирован! - выпалил средний, который теперь стал младшим.
- Зо... что? - изумился старший. - Меньше на спиритические сеансы ходите, молодой человек! Понахватались там у князей Фингербродеров всякой чуши. Хотя, - почесал он хлыстиком за ухом, - слово звучное. Что оно означает?
- Означает, что мозгов у них нет, - ответили средние, - выел ложкой царь. И теперь они бесконечно ему преданы, что бы он ни творил, кровавый.
- Забавно, - хохотнул старший. - Это получается, что они теперь и не совсем люди, так?
- Да и не были никогда, - развеселились все декабристы, - а теперь и вовсе одни тулупы остались.
- И тем не менее, - посерьезнел старший декабрист,- идем мы на дело ради них. Ради их свободы. Мне для народа ничего не жаль, даже жизни. Они поймут, потом. Проснутся сами, разбудят кого надо. И начнется... Хорошо, что нас здесь уже не будет. Ненавижу, ненавижу! - заголосил он вдруг с такой силой, что все семь декабристских коней от страха присели, а один навалил кучу. - Быдло позорное, кацапы драные, чучела ватные! - он заводился все больше и больше, словно каторжник на каторге, он рвал в клочья жабо, как будто ему не хватало воздуха. Потом пошло совсем уж малопонятное, доносились лишь отдельные слова: "отжали Тавриду", "картофельные жуки", "кровавый режым", "чухонская молочка"...
Декабристы молча ждали, когда пройдет истерика. На старшего - да и на всех остальных время от времени накатывало. Тогда они писали письма царю с жалобами на своих крестьян, пели с цыганами песни у Медного всадника, повязывали на штыки разноцветные ленты... Когда начальника отпустило, один из средних с придыханием вымолвил:
- Так значит, мы сейчас идем умирать - за народ, за мир, за свободу?..
Видел бы ты, мой читатель, в тот момент лица остальных декабристов! Прекрасные, открытые, сияющие - о, зачем я зря трачу слова, ведь нигде больше нельзя увидеть таких лиц, а значит, ты, читатель, не поймешь меня, если не был там, с ними. И в тот момент всем семерым показалось, что их вовсе не семеро, что их тысяч десять, а может, и все сто, они шли и шли мимо самих себя эти последние сто метров, оставшихся до Сенной, а исходящим из их глаз светом можно было бы отопить cредней величины южное государство.
- Позвольте, - очнулся от наваждения кто-то средний. - Нас было восемь! Где наш младшенький?
- Кровавый режим сцапал, - беспечно ответил старший, стягивая перчатки и ловко прикуривая на ветру. Он улыбался. - Надеюсь, что убили уже. Жертва есть, дело сделано. Господа, все свободны! - Он спешился и с удовольствием размял ноги, похрустел костяшками пальцев. - Кто нынче на вист едет к княгине С.?
- Да кто ж из приличных людей к ней теперь ездит, помилуйте, батенька, - загудели средние.
- Дело ваше, а я съезжу. Где ж в этой стране еще людей встретишь? Одни, как вы говорите, зомби! - он неаристократично заржал и тут же объяснился: - Чета ржу.
- Так будем ли мы нынче умирать? - напомнил свой давешний вопрос один из средних.
- С чего ты взял, дурашка? - старшой умел быть порой таким отечески-ласковым.
- Но вы же сказали: "Нас здесь не будет".
В ответ снова послышался богатый фиоритурами хохот хорошо позавтракавшего человека:
- Таки не смешите мои тапочки, вьюноша! Какая смерть? Смерть - это некошерно.
Он вынул из кармана какую-то красивую бумагу.
- Что это? - вытянули шеи средние.
- Железнодорожный билет, - важно произнес главный декабрист. - Pora valit, vous comprenez? Ну и что, что пока дороги не построили. Лично меня наш народ с удовльствием вынесет из страны на руках, так мне пообещали. Думаю, что и на вас предложение распространяется. А билетик - он никогда не повредит. На всякий случай.
Народ расходился.
- Че собирались-то? - слышалось в толпе.
- Да вроде крепостное право отменить хотели. И войну прекратить Крымскую.
- Дык его ж отменили уже давно. Во время Крымской как раз.
- А поди их разбери, этих аристократов. "Страшно далеки они от народа", - помнишь, Лукич еще писал?
Народ спускался в метро, которое сегодня с утра было перекрыто из-за "акции", собирался толпами на остановках трамвая, залезал в остывшие автомобили, чтобы тут же замереть в пробке.
- Блин, - матерился народ себе под нос. - До чего же они надоели. Каждый год одно и тоже: кони, жабо, телевидение... Бал-маскарад какой-то. Блин.
Мороз крепчал. В луже остывал младший декабрист, до которого ровно никому не было дела. Он все-таки захлебнулся всем назло.
А на Сенатской площади всю ночь скучал генерал Милорадович, ожидая пока проснется рация и последуют дальнейшие распоряжения. "Холодно нынче, - думал он, - и что я здесь торчу, с какой такой исторической целью? Наобещали, напугали!.. Лучше бы я в штабе сидел, делами занимался. Не мой день, не мой".
P.S.Пост был написан по поводу осеннего марша "мира" и немного подредактирован. Я люблю декабристов.