Гнусный день календаря
С детства у меня странное отношение к этому "празднику", тогда он еще был праздник и отмечался в календаре красным, ага. Будучи неразумным дитем, я плохо разбиралась в политике и истории, но 7 ноября смутно тревожило меня. 1 мая - зеленые листочки, Новый год и день рождения - белый пушистый снег, он тогда лежал перинами и шел хлопьями, ага. А 7-е ноября - снег мокрый, серая каша под ногами и унылые демонстрации по черно-белому телевизору. Грустно и гадко было мне всегда в этот день, даже когда я стала чуть взрослее и были у нас о ту пору каникулы.
Единственную попытку выразить верноподданическое уважение к 7.11. я предприняла в возрасте трех лет.
Отмечали 50 лет советской власти, будь она неладна. Мама, как могла, объяснила мне суть торжества: "Это - день рождения страны". Что такое день рождения, я уже понимала. Как минимум, один свой я помнила. Приходят гости и дарят подарки. Что такое страна - тоже. Это - земля внизу, за окошком пятого этажа хрущобы. Но что подарить стране??? Родители мои были людьми компанейскими и хлебосольными. В доме часто бывали застолья, гости пели под гитару и пили вино. А вино закупоривалось пластмассовыми пробками. Не белыми, как сейчас, а разноцветными. Когда срезали то, что сверху, оставался колпачок, похожий на маленькую шляпку. Эти шляпки я коллекционировала, складывала в коробку из-под леденцов. Не подумайте, у меня было море игрушек из заморских стран, и машинки, и куклы, и разноцветные книжки. Но коллекцией винных пробок я дорожила больше всего, ибо она была моим первым личным творением, детищем моим. Утром 7 ноября 1967 года я раскрыла окно и высыпала все свои пробки за окно: "К дню рождения страны!". Ругалась мама, хохотал папа, ворчала дворничиха. Вечером пришли гости и снова все хохотали. С тех пор я ненавижу 7-е ноября, а после у смутного чувства появилось вполне логичное объяснение: гнусный праздничек-то был, ага.
Другая праздничная каверза подстерегла меня в студенческие годы. Поехали компанией в Ригу, где у меня сперли кошелек с общими деньгами. Хорошо, что успели купить обратные билеты и оплатить гостиницу. Из еды на три дня была у нас банка красной икры и бутылка водки. Я боялась, что меня убьют, но выжила и даже не пала жертвой голодной смерти. Однокурсники мне даже не попеняли - интеллигенция. Мрачно откупорили мы вечером бутылку водки. За окном бушевал дождь со снегом и мотались по ветру сосны. Гостиница располагалась в лесу и были мы там совершенно одни. "Выпьем за праздник, - уныло сказала та из нас, которой предстояло стать пресс-секретарем одного знаменитого и крайне не популярного в массах политика. - Ведь кабы не он, еще неизвестно, где бы мы сейчас были".- "Отчего же, очень даже известно!" - вспылил другой из нас, грузинский князь. Именно он вышел на следующий день, рискуя свободой, на рижскую улицу, нашел там единственного в толпе соплеменника и впарил ему 20 внешторговских чеков (валюта была такая, ага). Приехал с буханкой хлеба, пачкой творога и пуско-зарядным устройством для автомобиля. Его мы тоже не стали убивать: интеллигенты чтут аристократов. А отъелись в поезде. Толпы студентов возвращались в Москву, не успев съесть припасов. Наш князь раздобыл где-то гитару и пел песни, от которых у юной его супруги волосы встали дыбом. "Остап был голоден, его несло", - шепнул он благоверной, а нам все несли дары: сгущенку, хлеб, колбасу, початые бутылки, конфеты, печенье...
Отмечала я его, надевая неизменные красные колготки - такая была традиция. Дома ли сидела, в гости ли шла (отчего бы и не посидеть в приятной компании в мерзкую погоду), надевала их, невзирая на моду.
Еще одна пакостность праздника была связана с тем, что стоило мне окончить школу, как праздник перестал быть для меня выходным днем (за редчайшим радостным исключением). Журналистика - жестокая профессия, все эти календарные изыски редко касаются ее представителей. Став фрилансером, я в своих видавших виды колготках и вовсе не покидала компьютера, даже вина не пила и салату не ела, надев до кучи красный, родом из детства халатик длиной по самое не балуйся.
Сегодня я на работе и совсем не обидно, ибо на работе все. День в календаре черный, и колготки - тоже черные на мне.
Единственную попытку выразить верноподданическое уважение к 7.11. я предприняла в возрасте трех лет.
Отмечали 50 лет советской власти, будь она неладна. Мама, как могла, объяснила мне суть торжества: "Это - день рождения страны". Что такое день рождения, я уже понимала. Как минимум, один свой я помнила. Приходят гости и дарят подарки. Что такое страна - тоже. Это - земля внизу, за окошком пятого этажа хрущобы. Но что подарить стране??? Родители мои были людьми компанейскими и хлебосольными. В доме часто бывали застолья, гости пели под гитару и пили вино. А вино закупоривалось пластмассовыми пробками. Не белыми, как сейчас, а разноцветными. Когда срезали то, что сверху, оставался колпачок, похожий на маленькую шляпку. Эти шляпки я коллекционировала, складывала в коробку из-под леденцов. Не подумайте, у меня было море игрушек из заморских стран, и машинки, и куклы, и разноцветные книжки. Но коллекцией винных пробок я дорожила больше всего, ибо она была моим первым личным творением, детищем моим. Утром 7 ноября 1967 года я раскрыла окно и высыпала все свои пробки за окно: "К дню рождения страны!". Ругалась мама, хохотал папа, ворчала дворничиха. Вечером пришли гости и снова все хохотали. С тех пор я ненавижу 7-е ноября, а после у смутного чувства появилось вполне логичное объяснение: гнусный праздничек-то был, ага.
Другая праздничная каверза подстерегла меня в студенческие годы. Поехали компанией в Ригу, где у меня сперли кошелек с общими деньгами. Хорошо, что успели купить обратные билеты и оплатить гостиницу. Из еды на три дня была у нас банка красной икры и бутылка водки. Я боялась, что меня убьют, но выжила и даже не пала жертвой голодной смерти. Однокурсники мне даже не попеняли - интеллигенция. Мрачно откупорили мы вечером бутылку водки. За окном бушевал дождь со снегом и мотались по ветру сосны. Гостиница располагалась в лесу и были мы там совершенно одни. "Выпьем за праздник, - уныло сказала та из нас, которой предстояло стать пресс-секретарем одного знаменитого и крайне не популярного в массах политика. - Ведь кабы не он, еще неизвестно, где бы мы сейчас были".- "Отчего же, очень даже известно!" - вспылил другой из нас, грузинский князь. Именно он вышел на следующий день, рискуя свободой, на рижскую улицу, нашел там единственного в толпе соплеменника и впарил ему 20 внешторговских чеков (валюта была такая, ага). Приехал с буханкой хлеба, пачкой творога и пуско-зарядным устройством для автомобиля. Его мы тоже не стали убивать: интеллигенты чтут аристократов. А отъелись в поезде. Толпы студентов возвращались в Москву, не успев съесть припасов. Наш князь раздобыл где-то гитару и пел песни, от которых у юной его супруги волосы встали дыбом. "Остап был голоден, его несло", - шепнул он благоверной, а нам все несли дары: сгущенку, хлеб, колбасу, початые бутылки, конфеты, печенье...
Отмечала я его, надевая неизменные красные колготки - такая была традиция. Дома ли сидела, в гости ли шла (отчего бы и не посидеть в приятной компании в мерзкую погоду), надевала их, невзирая на моду.
Еще одна пакостность праздника была связана с тем, что стоило мне окончить школу, как праздник перестал быть для меня выходным днем (за редчайшим радостным исключением). Журналистика - жестокая профессия, все эти календарные изыски редко касаются ее представителей. Став фрилансером, я в своих видавших виды колготках и вовсе не покидала компьютера, даже вина не пила и салату не ела, надев до кучи красный, родом из детства халатик длиной по самое не балуйся.
Сегодня я на работе и совсем не обидно, ибо на работе все. День в календаре черный, и колготки - тоже черные на мне.