Белуши / Эйкройд: часть 5
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
В 1979 году Белуши купил неподалеку от Винсент Бич дом, который принадлежал бывшему министру обороны Роберту Макнамара. Джуди Белуши договорилась о его приобретении (приблизительно за 435,000$). В то же время она позвонила Эйкройду, чтобы сообщить ему о другой собственности, которая продавалась (за 500,000$) поблизости. Эйкройд сказал, что он хотел дом, который был бы на возвышенности и с хорошим видом. Вид был главным критерием. Джуди сказала ему, что там были прекрасные виды - собственно, три из них - по одному с каждой стороны дома. «Насколько они прекрасные?» - хотел он знать. Она сказала, что они были самыми прекрасными, которые она когда-либо видела.
«Три самых прекрасных вида, вот как? И Джон переезжает туда - ну, тогда хорошо. Конечно. Отлично. Без проблем».
Он купил дом без предварительного просмотра. «Я знал, - говорит Эйкройд относительно своего капиталовложения, - что это дружба и профессиональные отношения, скованные на долгие годы».
Лето 1981 года было идиллическим. Это было необычайно приятное времяпровождение, потому что Эйкройду удалось отговорить Белуши уехать в августе в Европу. Белуши не знал покоя; но это наихудший, самый жаркий месяц для поездки за границу, продолжал говорить ему Эйкройд. «В Париже, так или иначе, никого нет. Что там смотреть? Половина мест закрыта. Ты здесь. У тебя лучший дом на всем этом прекрасном побережье. Ты не сможешь найти такое место в мире, которое успокоит и убережет тебя в духовном, физическом и умственном смысле. Такое просто невозможно. Европа только утомила бы тебя». Белуши просто хмыкал и мямлил и, наконец, остался.
Это был кусочек рая. Они ловили рыбу, плавали и занимались серфингом каждый вечер в шесть, как пара калифорнийских пляжных мальчиков - у Эйкройда даже были платиновые волосы, как у сёрфера (они были окрашены для съемок в их последнем парном фильме «Соседи»). Они любили уединенность их пляжа, который они назвали берег Черепа. Любой из их друзей, который хотел спуститься к пляжу, должен был показать эмблему черепа полицейской охране на дороге. Эйкройд все лето носил на голове повязку с черепом и скрещенными костями. Даже охрана носила череп и скрещенные кости.
При подготовке к «The Crunch Three», ежегодной автогонке на выживание для местных островитян, которая проводится после окончания летнего сезона на овальной трассе близ утесов Гэй-Хэд, они начали оборудовать X-13, оригинальный Блюзмобиль. Они приладили сзади автомобиля радиатор (чтобы сделать его похожим на ракетный двигатель) и нарисовали по трафарету красные треугольники и обозначения, которые можно увидеть на борту боевого истребителя - «ВЫХОД», «ОТ ВИНТА», «ЭВАКУАЦИЯ» - и, конечно, большой череп и скрещенные кости. «Мы сделали это в честь Джона, - вспоминает Эйкройд, - как праздник смерти и смертельных трюков, и пилотов реактивных самолетов, и всего этого загадочного обаяния, которое оказалось тяжелой предвещающей иронией».
Летними днями, после пребывания на воде со своим другом Уолтером, ловцом лобстеров, Эйкройд возвращался в свой «мультивидовый» дом, где он находил Белуши, дремлющего на кушетке в его гостиной. Эйкройд покрывал его и оставлял спать. Это был, по словам Эйкройда, «ритуал»: всякий раз, когда Белуши отрубался, Эйкройд накрывал его одеялом. («Я любил видеть его спящим. Я знал, что он не мог попасть в беду. Я знал, что он был в покое, когда спал».) Эйкройд смотрел на дремлющую фигуру Белуши, слушал его дыхание - тяжелый вдох и выдох «три пачки в день» - и испытывал мгновенное чувство легкости. В такие времена волнения на работе, подставы, траты, кокаиновый ритм голливудских ночей - все казалось далеко. Этим летом Джон был чист.
Иногда они гуляли по берегу Черепа и говорили о том, как будут вместе стареть, о том, какими бы стали их жизни. Это должно было быть здорово: даже если бы они не работали вместе, когда им будет по шестьдесят, то они бы виделись друг с другом. Еще бы, слушай: Дэнни был бы на своей ферме в Канаде, этакий чокнутый старый отшельник с дробовиком наперевес («Какого беса тебе надо, дьявольское семя?»), а Джон был бы его дородным, седым американским другом, и они ходили бы ловить рыбу, как старики из Джерси, которые ездят в Канаду каждый год, и сидели бы рядом с охотничьим домиком, кряхтя и пердя вместе. И находилось бы время для всех вещей, до которых у них сейчас руки не доходили.
Потом, в иные времена, Дэн и Джон задавались вопросом, доберутся ли они хотя бы до сорока. Они знали, что прожигали жизнь. Они разговаривали о досрочном отбытии в мир иной. По словам Эйкройда, «была одна фраза у Ринга Ларднера, которой мы обожали подкалывать и подкалывать - живи быстро, умри молодым, оставь красивый труп. Вот уж точно, приятель. Слушай, если я доберусь до сорока, то я действительно буду признателен. Но я, безусловно, и не жду этого. Я бы хотел увидеть сорок. Джон тоже хотел бы. Но с другой стороны, была эта наша любимая коротенькая фраза - живи быстро, умри молодым, оставь красивый труп - в то время всё это сводило с ума. Это - шепот чертика с левой стороны. Шепот ангелочка справа - правильно поступать в жизни, реализовать себя и совершенствоваться». Если Эйкройд был, как правило, правосторонним, даже когда сжимал руль своего мотоцикла, расходующего галлон на 80 миль, то Белуши был, несомненно, двусторонним.
Как-то поздним летом, во второй половине дня, когда остров уже начинал пахнуть сентябрем, они катались по округе на джипе Дэнни, слушая кассеты. Дэнни поставил инструментальную композицию группы The Ventures. Она называлась «The 2000 Pound Bee». Она была полна такими грязными, жужжащими, пчелиными звуками электрогитары, что это было фантастически. Им обоим она нравилась. «Дружище, - сказал Дэнни, - разве не здорово было бы, когда мы умрем, запустить эту песню в церкви, полной людей - так громко, чтоб в ушах трещало?» Они посмеялись и задумались над этим на некоторое время - «The 2000 Pound Bee», нависшая над всеми этими плакальщиками. Это была бы грандиозная, чудовищная шутка.
Тогда Дэнни сказал: «Слушай, Джон, если я умру первым, приятель, ты должен пообещать мне включить ее у меня на надгробной речи или на похоронах».
Джон дал торжественное обещание, что так и сделает, и они заключили договор, пока катались по округе в уходящем янтарном свете того летнего дня: кто бы из них ни умер первый, другой включит «The 2000 Pound Bee» на похоронах.
В пятницу 5 марта 1982 года Эйкройд был один в своем офисе, в Phantom-Black Rhino, в Нью-Йорке. Он писал сценарий под названием «Охотники за привидениями» (в котором он и Белуши должны были играть «специалистов по паранормальным явлениям», которые истребляют призраков и духов в загородных домах). Наряду со «Шпионы как мы», «Never Say Mountie» и «Moon Over Miami» (прим.пер.: кроме «Шпионы как мы» ни один из сценариев не был реализован) это был один из нескольких парных проектов, которые стояли в графике производства. Телефонный звонок прервал Эйкройда на полуслове, когда тот сочинял диалог для Белуши. Берни Бриллштейн звонил из Лос-Анджелеса. Джон был мертв.
Прошло секунд шесть, прежде чем до него дошло. «Что ж, как это случилось?» - был первый вопрос Эйкройда.
«Он умер во сне этим утром».
«Наркотики?»
«На данный момент они не знают, - ответил Бриллштайн. - Это было что-то респираторное».
Наступила другая пауза.
«Что мы будем делать?» - произнес Бриллштайн.
Эйкройд взял на себя обязательства. Он чувствовал, что входит в «режим прагматичного робота: Не думать сейчас... Я должен организовать человеку достойные похороны. Я выполню свою обязанность». Нужно было подготовиться. Но он не мог отделаться от мысли, что все могло быть наоборот. Джон мог быть оповещен о его гибели на мотоцикле в аварии на шоссе. Он задался вопросом, как бы Джон отреагировал на это, что бы Джон хотел от него сейчас: «Продолжай в том же духе... Будь немного роботизированным в этом вопросе».
Он вспомнил последний раз, когда видел Джона - всего неделю назад, в Блюз-Баре. Джон был не в лучшей форме; он выглядел усталым, опустошенным. Дэнни умолял его: «Не возвращайся в Лос-Анджелес, давай пойдем на Виноградник».
«Но Джон должен был выбраться туда, - вспоминает Эйкройд. - Должен был решить что-то, ему нужно было это эмоциональное возбуждение - в те оставшиеся ему часы на Сансет-Стрип». Затем последовали телефонные звонки в течение недели, планирование морского круиза, сдавленный резкий голос на том конце провода, переговоры с Джуди о том, чтобы поехать туда и привезти его домой, если он не вернется к ночи четверга... затем отчет следователя, сообщающий, что он умер от героина и кокаина. «Внутривенные инъекции?» - думал Эйкройд. - Человеку, ненавидевшему даже укол пальца для анализа крови…»
«Я думаю, если бы у меня была возможность сделать что-то снова, - скажет Эйкройд позже, - я бы взял двух или трех моих друзей, надел на него наручники и поместил в лечебное учреждение только для того, чтобы вправить ему мозги, чтобы он завязал с этим. Это был, главным образом, кокаин, которым он интересовался, как и все остальные. У него были деньги, чтобы делать это. Он просто связался с кое-какими плохими людьми. Я не говорю, что ему не предлагали уколоться, но я не думаю, что он мог бы колоться сам - он не был настолько хорош в технике. Последние дни были довольно тяжелые, но если бы я заковал его в наручники, это разбило бы его сердце: лучший друг, помещающий его в лечебное учреждение».
Теперь Эйкройд должен был помещать его в землю. На Винограднике он обращался во все похоронные агентства и утешал Джуди и родителей Джона. Когда тело Джона на носилках поднималось в воздух на самолете Learjet, он удостоверился, чтобы на взлетной полосе было не менее трех полицейских автомобилей. Джон был в одежде, которую он обычно носил. Это был способ, которым он так или иначе мог прибыть домой на Виноградник - на частном самолете. Когда тело было принято в похоронном бюро Сильвии в Винъярд-Хейвен, Эйкройд закончил планирование логистики безопасности для следующего дня. Это должны были быть, с точки зрения Эйкройда, «похороны впору чертовому главе государства».
Тем утром Эйкройд надел мотоциклетные ботинки, синие джинсы, и, в честь родного города Джона (и Джейка), куртку чикагской полиции с нашивкой флага города на правом плече. В петлице у него была гвоздика. Вокруг его шеи, как шарф, был обмотан флаг Конфедерации («потому что Джон был бунтарем»). С катафалком, Блюзмобилем и семейными автомобилями позади него, Эйкройд направил кортеж к Западной Приходской церкви Тисбери. На своем мотоцикле он завел двигатель, создавая так много шума, насколько это было возможно - на всякий случай, вдруг душа Джона могла услышать это. Кладбище, кишащее зеваками, операторами и репортерами, походило на карнавал в парке развлечений. Два вертолета трещали неподалеку над головой. Эйкройд думал: Вот это да! Вдобавок к этому зрелищу парни из Блюзмобиля внезапно выскочили и начали поливать сосну на кладбище; они были пьяны и не хотели застрять на церковной службе с полным мочевым пузырем. Тем временем вертолеты кружились подобно стервятникам, и камеры щелкали как рой саранчи, снимая это безобразное мочеиспускание для потомства, а парни махали руками, и кто знал, сколько раз душа Джона сделала «колесо».
Во время службы, которую проводил священник Бостонской Свято-Троицкой Албанской православной церкви, Эйкройд думал, что ему, на самом деле, совсем не хочется здесь находиться. Он сидел в самом конце, задаваясь вопросом, был бы здесь Джон, если бы это были его (Дэнни) похороны. («Я знал, что он не сидел бы в течение всей церковной службы, как эта».) Это продолжалось почти час. Эйкройд попытался удрать, но передумал, когда обнаружил, что задняя дверь на деле была парадной, где в ожидании расположился рой фотографов. Он просидел до конца и все-таки остался рад. Это была, подумал он, красивая служба. В конце он плакал.
На кладбище Абельс-хилл во время захоронения падал снег. Семья и друзья толпились вокруг могилы, и Джеймс Тейлор спел «That Lonesome Road». Все плакали, когда крепкий дубовый гроб опускался в землю. Эйкройд вспомнил, что Джон однажды говорил о похоронах в стиле средневековых викингов на берегу Черепа; он хотел, чтобы его тело было уложено на погребальный костер, заваленный ветками, подожжено и спущено на воду, в море... «Ну, это был бы цирк, - подумал Эйкройд. - Там была бы целая флотилия репортерских лодок, а что если бы огонь погас слишком рано, а что если бы... Забудь об этом». Эйкройд не беспокоился из-за того, что не выполнил желание Джона о ритуальных похоронах на пляже. Но он поймал себя на мысли, что рассказывает Джону о том, что здесь происходит, бормоча вполголоса: «Теперь, Джон, просто расслабься. Похороны в стиле викингов в пролете. Просто расслабься. Мы хороним тебя здесь, на Абельс Хилл, с китобоями и индейцами, пиратами и контрабандистами. Все будет в порядке. На этом острове так много призраков. Здесь хорошие кости, приятель. Ты будешь с хорошими костями...»
Три дня спустя Эйкройд подошел к микрофону на кафедре в соборе св. Иоанна Богослова в Нью-Йорке. Он достал из своего синего рюкзака кассетный магнитофон, повернул его колонки к микрофону и нажал кнопку «плэй». Многочисленная толпа, которая собралась в алтарной части на поминальную службу по Джону Белуши, сидела ошеломленная, а затем затряслась от смеха, в то время как «The 2000 Pound Bee» внезапно взмыла вверх, жужжа в мрачных углах, куда никогда прежде не поднималось посвящение такого рода.
Спустя два месяца после службы Нью-Йорк делает Эйкройда беспокойным. Он хочет уехать на Виноградник, увидеть, что делается на могиле Джона. «Я думаю о нем каждое утро, когда встаю, и я в самом деле тоскую», - говорит Эйкройд, в его глазах все еще блестят слезы от сиюминутного всплеска грусти, вызванного воспоминанием привязанности Джона к брату Дэна, Питеру. «Это был первый раз, когда я плакал после его смерти и похорон. Понимаете, в этом так много горя - настолько много горя - потому что это твой лучший друг. Я не оплакиваю трагедию... Я плачу, потому что скучаю по нему».
Эйкройд говорит, что должен просто принять тот факт, что кости Джона лежат поблизости. Он часто задумывается о том, чтобы подняться к могиле Джона и съесть там несколько цыплят и выпить немного пива, в честь тех десятков цыплят и литров пива, что они частенько приканчивали вместе. Итак, он принесет упаковку пива, съест этих цыплят и проведет немного времени с китобоями, индейцами, пиратами, контрабандистами и Джоном.
Даже сейчас, всякий раз, когда Дэнни Эйкройд проезжает мимо того кладбища, он всегда нажимает на свой автомобильный гудок - долго и громко - на случай, что где-то, в какой-либо форме, Джон может слышать его.
«Brothers: John Belushi/Dan Aykroyd». The Best of Friends: Profiles of Extraordinary Friendship.
David Michaelis, 1983.