Русский поэт против русских.
Оригинал взят у maxim_akimov в Прогнулся под изменчивый мир?
Я не требую от Макаревича быть горячим патриотом и русским националистом, я понимаю, что это невозможно по объективным причинам, мой упрёк к Макаревичу состоит в другом.
Когда я говорю, что Макаревич отрицает себя, я прежде всего имею в виду, что он сделался до банального неоригинален, он стал как все, как все либералы. Он не имеет больше права говорить, что не прогибается под этот мир, поскольку он полностью прогнулся под «либеральный заказ».
Конечно есть! И этот вариант называется: «Быть честным с собой!» По такому пути пошла Юнна Мориц, которая стала изгоем в «либеральной тусовке», когда (после бомбардировок Югославии фашистским режимом Клинтона, одобренных компрадорской марионеткой Ельциным), написала гневную поэму «Звезда сербости», прокричав всё то, что думали мы, простые люди, и сейчас Мориц говорит многое из того, чего разоблачает тот класс, что получил гешефт от разграбления страны, тот класс, что хочет выговорить себе такие условия, чтоб грабить её и дальше, владеть поместьями, считать себя господами.
А Юнна-то Мориц, в советские времена, тоже была индивидуалистична, либеральна, по сути точно также диссидентствовала, как тот же Макаревич. Разве что Макаревич мечтал, чтоб его запрещали и зажимали, а его никто не собирался прижимать, он уже в юном возрасте получил от страны такие возможности, которые никакая демократия никогда и никому не давала. Макаревич получил от страны всё! О советской страны, от советской. Сейчас он пережевывает лишь свои прошлые удачи.
И он лжёт, но самое главное, что лжёт он не только нам, он лжёт и себе.
И знаете в чём заключена самая злокачественная ложь? В том, что в той тусовке, в которой он пребывает, можно существовать, можно находиться в ней и можно играть по её правилам. А ведь он по ним играет.
... Я опущу тот момент, что «открытое письмо» Макаревича Путину - одна из «акций» по «раскрутке», один из поводов для шумихи, то есть простая, банальная пошлость, к которой прибегают многие тусовщики, я опущу этот момент поскольку Макаревич искренен в своём желании успокоиться и войти в круг нынешней «элиты», он выразитель её чаяний, он уже давно говорит не от себя, он рупор «креативного класса», он почти «эхо москвы», как бы пошло и обидно это не звучало.
Для того, чтоб выдержать линию, Макаревичу пришлось бы сменить риторику, точно также как сменила её Юнна Мориц, просто сказавшая правду самой себе. Но ей, по-видимому не нужны деньги, не нужна поддержка «элиты» не нужны почести и мишура, ей нужно оставаться хорошим русским поэтом.
Более всего меня обескураживает отношение Макаревича к тому главному, чего является Богом для каждого пишущего человека, родившегося в России, то есть отношение к русскому языку, ведь я ни разу не слышал, чтоб правдолюб-Макаревич, борец-Макаревич хоть слово сказал против того, что происходит на Украине, в Прибалтике, в Средней Азии.
Что может быть дороже и важнее для русского поэта, чем русский язык? Какие могут быть ценности выше и важнее, в тот момент, когда у власти во всех пятнадцати республиках, включая Россию, стоят люди, которые проводят политику, которая делает обоснованным фактом радость западных «элит» от сокращения поля русского языка?
В последнее время на той же Украине, все так устали от насильственной «украинизации» и прочего, что область применения русского языка, вновь, всем смертям назло, понемногу расширяется, происходит естественный процесс возвращения родного, общерусского языка. Но западные газеты, всё ещё, с диким упоением пишут о том, что русский язык вытесняют отовсюду, что число его носителей всё более и более сокращается.
Но почему Макаревич не кричит о проблеме вытеснения языка, на котором они пишет, из Прибалтики, что ещё вчера являлась частью его страны? Почему, коль он действительно принципиален, он не желает видеть того, важнее чего нет, и не может быть, для каждого из нас, из тех людей, которые имеют честь писать по-русски, создавать тексты. Или Макаревич, это, и вправду, копия Шевчука, и всего того легиона, который тусуется на «эхо москвы»?
Я никогда не забуду как увидел Шевчука на «баррикадах оранжевой революции» в Киеве, и у меня отвисла челюсть, когда я слушал его интервью, прозвучавшее уже много после событий «оранжевой революции», в котором он не отрекался от неё, а вещал о «демократичности и свободолюбии» этой революции.
Так Шевчук-то вроде бы тоже русский поэт! Как может русский поэт поддерживать «революцию», которая, одной из главных и официальных своих целей ставила уменьшение роли русского языка, вытеснение языка Гоголя и Булгакова, в пользу сельской мовы, которую объявили государственным языком на Украйне, в городе Булгакова, в священном Киеве, что мать городов русских!
Русский поэт борется против русского языка? Как это возможно?
Я многое готов отдать за то, чтоб понять этот ребус! Или что-то не так со мной, или они, эти бывшие кумиры окончательно выродились и изолгались, подстелившись под интересы господствующей фронды, которой плевать на культуру, плевать на свободу, плевать на Россию, которая проводит лишь интересы запада, попутно набивая свои карманы. И вся их философия нынешней «элиты», нынешнего господствующего класса на этом кончается, точка.
И получается, что Макаревич, обожаемый и превозносимый мной когда-то Макаревич, либо подлец, либо лжец. Подлецом он является в том случае, коль понимает, что беды страны происходят оттого, что в неё впился тот класс, что господствует нынче и тянет её в ещё более глубокий «капитализм», основанный именно на том, с чем, будто бы, так борется Макаревич, написавший Путину, то есть основанный на культе неуёмного, ничем не ограниченного стяжательства. Если Макаревич понимает всё это, но продолжает играть в то, во что играл, то он подлец.
Если же Макаревич произвёл над своим сознанием нечто такое, что не позволяет ему понять, что в девяностом (вернее ещё раньше), сидя на кухнях мы ошибались, что враг свободы был совсем не социализм, что бороться нужно было за свободу, а не за вседозволенность и возможность бесконечной наживы, что нынче победил и всё ещё правит класс воров, если Макаревич не понимает этого, то его существо лжет ему, и озвучивая то, что говорит Макаревич, он лжет нам всем.
Сейчас нельзя не понять, что «демократический западнический процесс» был и остаётся охотой на Россию, травлей России и всего русского, что в нынешний момент стыдно оставаться либералом, что порядочный человек не может уже им быть, иначе он или подлец, или лжец.
Макаревич, и все те, на кого он стал так похож, делают вид, что борются за Россию, но, в то же время, радостно благословили распад СССР, разделение исторической России на пятнадцать государств? Но при чём тут демократия?
Хорошо, пускай им не нравился строй. Ладно. Но при чём же расчленение страны?
Три мудака собрались в Беловежье, подписали фиктивные бумажки, и Макаревич стал считать Украину заграницей, принимая это как нечто нормальное? А если нынче соберутся ещё каких-нибудь три мудака и подпишут ещё что-нибудь, разделив и РСФСР на части, а граница пройдет через Москву, и Белокаменная будет разделена, и разграничена, точно также как нелепую границу провели между Черниговом и Брянском, Харьковом и Белгородом? Чем этот процесс будет отличаться от событий девяносто первого года? И в чём состоит забота Макаревича и Шевчука о России, если главное - русский язык для них не является абсолютной ценностью и они благословляют антирусский процесс?
Пчёлы против мёда, русские поэты против русского языка, всё смешалось в доме Облонских…
Смешно, но Макаревич напоминает мне сейчас тот корабль, из песни Макаревича, который стал музеем и отрицает себя самого, который стал банальностью, посмешищем. Макаревич пел тогда: «…чтобы не стать этакими вот музеем, в нужный момент лучше пойти ко дну…»
И Макаревич не угадал момент, когда лучше замолчать, он пошёл на второй круг, и он проиграл, по крайней мере, в моих глазах.
Важно ли ему это? Не знаю.
Более всего мне досадны люди, которые способны ответить: «Меня не волнует ваше мнение!»
А зачем тогда писать и делать что-то в профессии, если мнение миллионов людей, которые искренне любили тебя, больше тебя не волнует?
А русские патриоты, которые всё более и более наращивают своё число в России и на всем постсоветском пространстве (и среди них есть и нерусские, по крови, люди), так вот, они уже больше не могут мириться с тем, что нам предлагали свободу вместо страны, отобрали и то и другое, а сейчас увещевают и призывают усилить процесс! Усиливая его, у нас отнимают последнее!
Сейчас не время бороться за либеральные ценности, сейчас время бороться за державу и русский язык.
Чем будет Макаревич, если запретят русский язык? В чём будет заключаться его свобода? Может быть я чего-то не понимаю, и он не является русским поэтом, а готов уехать из «этой страны», как все прочие представители его класса, в Америку или Израиль? Тогда все мои претензии к нему, автоматически снимаются. И он просто посторонний, как герой той старой повести Альбера Камю, что приехал хоронить свою мать.
Но я-то не могу её похоронить, если я похороню Россию, то я похороню себя. И мне некуда и незачем бежать, меня никогда не примут в Америку. Как некуда и незачем бежать девяносто пяти процентам тех, кто когда-то любил Макаревича, тем, от кого Макаревич отвернулся, прогнувшись под изменчивый мир, став в стройный ряд с Шевчуком, Познером, Жванецким, в ряд людей, получивших от России всё, о чём можно мечтать, и главное любовь, любовь русских людей, но почему-то не оценивших эту любовь и благословляющих нынче процессы, которые подразумевают сокращение поля русского языка, и ту «свободу», которая идёт в ущерб большинству людей, что говорят, или говорили по-русски.
И я не верю, что Макаревич не понимает того, чего поняла весьма либеральная, некогда, Юнна Мориц, ставшая нынче, по сути, русской националисткой, я не верю, что Макаревич не видит, что «свобода» принесла несвободу восьмидесяти процентам жителей страны, утопив во вседозволенности и абсурдном роскошестве остальную часть, ту часть с которой солидаризировался Макаревич.
Был такой поэт, русский поэт, Тарас Шевченко. Писал он, повторюсь, в основном, по-русски. Родился крепостным, жил в имении помещика, являлся его собственностью, и долго боролся за то, чтоб добиться вольной. И вот, когда с помощью русской интеллигенции, ставшей за него горой, Тарас Григорьевич добился-таки воли, он вернулся на Украйну и стал разъезжать по имениям помещиков, которые продолжали владеть крепостными, стал читать этим помещикам украинские стихи и песни, радуясь свалившемуся на него почтению этих господ. Он стал равен им, а был рабом, он больше не отождествлял себя с собою крепостным, он видел себя частью класса господ. И он, порой, клеймил, на украинской мове, клятых москалей, поскольку это хорошо «кушали» украинские помещики. Шевченко стал украинским поэтом.
И не осуждайте Шевченко, он всего лишь человек. Он хотел хорошо жить и общаться с «элитой», и он стал хорошо жить, и хотя никогда не мог войти в «высшее общество», но оно подпустило его близко к себе, он сделался частью «элиты».
Он стал отрицать себя самого?
Да, конечно, он стал отрицать себя самого и изменил себе, он целиком и полностью прогнулся под тот мир, против которого боролся юный Шевченко. Для его славы ему лучше всего было бы умереть на следующий день, после получения вольной, он не выдержал испытания свободой, вернее он стал тем кораблём, о котором пел Макаревич, развлекающим досужую публику. Шевченко перестал бороться за свободу и принялся бороться с москалями.
Но Макаревич не был рождён рабом, страна и система дали ему столько простора и свободы, что сейчас я готов мечтать и о десятой доле тех возможностей, но почему же Макаревич-то стал Тарасом Шевченко, радостно вошедшим в «элиту господ» и возлюбившим материальные барыши так, будто недоедал в юности? Почему, почему?
И вот, снова, как и все, в той тусовке, к которой принадлежит Макаревич, он создаёт «небольшой скандальчик», прибегая к банальному стопроцентному способу «написать письмо Путину», вот шум помогает повысить число упоминаний Макаревича, продажи его дисков увеличиваются, вот он более и более прогибается под мир, под чаяния «креативного класса», оставаясь верным вчерашнему дню и всему тому, что говорили на кухнях… но это был ошибочный день, и всё произносимое было ошибкой, как ошибкой и позором была радость тех, кто благословлял развал страны. И чтобы оставаться собой, и чтоб быть честным, сейчас нужно было стать иным, и вновь быть революционером, теперь уже антилиберальным, противостоящим вседозволенности. Но не судьба, не судьба.
Я не требую от Макаревича быть горячим патриотом и русским националистом, я понимаю, что это невозможно по объективным причинам, мой упрёк к Макаревичу состоит в другом.
Когда я говорю, что Макаревич отрицает себя, я прежде всего имею в виду, что он сделался до банального неоригинален, он стал как все, как все либералы. Он не имеет больше права говорить, что не прогибается под этот мир, поскольку он полностью прогнулся под «либеральный заказ».
Конечно есть! И этот вариант называется: «Быть честным с собой!» По такому пути пошла Юнна Мориц, которая стала изгоем в «либеральной тусовке», когда (после бомбардировок Югославии фашистским режимом Клинтона, одобренных компрадорской марионеткой Ельциным), написала гневную поэму «Звезда сербости», прокричав всё то, что думали мы, простые люди, и сейчас Мориц говорит многое из того, чего разоблачает тот класс, что получил гешефт от разграбления страны, тот класс, что хочет выговорить себе такие условия, чтоб грабить её и дальше, владеть поместьями, считать себя господами.
А Юнна-то Мориц, в советские времена, тоже была индивидуалистична, либеральна, по сути точно также диссидентствовала, как тот же Макаревич. Разве что Макаревич мечтал, чтоб его запрещали и зажимали, а его никто не собирался прижимать, он уже в юном возрасте получил от страны такие возможности, которые никакая демократия никогда и никому не давала. Макаревич получил от страны всё! О советской страны, от советской. Сейчас он пережевывает лишь свои прошлые удачи.
И он лжёт, но самое главное, что лжёт он не только нам, он лжёт и себе.
И знаете в чём заключена самая злокачественная ложь? В том, что в той тусовке, в которой он пребывает, можно существовать, можно находиться в ней и можно играть по её правилам. А ведь он по ним играет.
... Я опущу тот момент, что «открытое письмо» Макаревича Путину - одна из «акций» по «раскрутке», один из поводов для шумихи, то есть простая, банальная пошлость, к которой прибегают многие тусовщики, я опущу этот момент поскольку Макаревич искренен в своём желании успокоиться и войти в круг нынешней «элиты», он выразитель её чаяний, он уже давно говорит не от себя, он рупор «креативного класса», он почти «эхо москвы», как бы пошло и обидно это не звучало.
Для того, чтоб выдержать линию, Макаревичу пришлось бы сменить риторику, точно также как сменила её Юнна Мориц, просто сказавшая правду самой себе. Но ей, по-видимому не нужны деньги, не нужна поддержка «элиты» не нужны почести и мишура, ей нужно оставаться хорошим русским поэтом.
Более всего меня обескураживает отношение Макаревича к тому главному, чего является Богом для каждого пишущего человека, родившегося в России, то есть отношение к русскому языку, ведь я ни разу не слышал, чтоб правдолюб-Макаревич, борец-Макаревич хоть слово сказал против того, что происходит на Украине, в Прибалтике, в Средней Азии.
Что может быть дороже и важнее для русского поэта, чем русский язык? Какие могут быть ценности выше и важнее, в тот момент, когда у власти во всех пятнадцати республиках, включая Россию, стоят люди, которые проводят политику, которая делает обоснованным фактом радость западных «элит» от сокращения поля русского языка?
В последнее время на той же Украине, все так устали от насильственной «украинизации» и прочего, что область применения русского языка, вновь, всем смертям назло, понемногу расширяется, происходит естественный процесс возвращения родного, общерусского языка. Но западные газеты, всё ещё, с диким упоением пишут о том, что русский язык вытесняют отовсюду, что число его носителей всё более и более сокращается.
Но почему Макаревич не кричит о проблеме вытеснения языка, на котором они пишет, из Прибалтики, что ещё вчера являлась частью его страны? Почему, коль он действительно принципиален, он не желает видеть того, важнее чего нет, и не может быть, для каждого из нас, из тех людей, которые имеют честь писать по-русски, создавать тексты. Или Макаревич, это, и вправду, копия Шевчука, и всего того легиона, который тусуется на «эхо москвы»?
Я никогда не забуду как увидел Шевчука на «баррикадах оранжевой революции» в Киеве, и у меня отвисла челюсть, когда я слушал его интервью, прозвучавшее уже много после событий «оранжевой революции», в котором он не отрекался от неё, а вещал о «демократичности и свободолюбии» этой революции.
Так Шевчук-то вроде бы тоже русский поэт! Как может русский поэт поддерживать «революцию», которая, одной из главных и официальных своих целей ставила уменьшение роли русского языка, вытеснение языка Гоголя и Булгакова, в пользу сельской мовы, которую объявили государственным языком на Украйне, в городе Булгакова, в священном Киеве, что мать городов русских!
Русский поэт борется против русского языка? Как это возможно?
Я многое готов отдать за то, чтоб понять этот ребус! Или что-то не так со мной, или они, эти бывшие кумиры окончательно выродились и изолгались, подстелившись под интересы господствующей фронды, которой плевать на культуру, плевать на свободу, плевать на Россию, которая проводит лишь интересы запада, попутно набивая свои карманы. И вся их философия нынешней «элиты», нынешнего господствующего класса на этом кончается, точка.
И получается, что Макаревич, обожаемый и превозносимый мной когда-то Макаревич, либо подлец, либо лжец. Подлецом он является в том случае, коль понимает, что беды страны происходят оттого, что в неё впился тот класс, что господствует нынче и тянет её в ещё более глубокий «капитализм», основанный именно на том, с чем, будто бы, так борется Макаревич, написавший Путину, то есть основанный на культе неуёмного, ничем не ограниченного стяжательства. Если Макаревич понимает всё это, но продолжает играть в то, во что играл, то он подлец.
Если же Макаревич произвёл над своим сознанием нечто такое, что не позволяет ему понять, что в девяностом (вернее ещё раньше), сидя на кухнях мы ошибались, что враг свободы был совсем не социализм, что бороться нужно было за свободу, а не за вседозволенность и возможность бесконечной наживы, что нынче победил и всё ещё правит класс воров, если Макаревич не понимает этого, то его существо лжет ему, и озвучивая то, что говорит Макаревич, он лжет нам всем.
Сейчас нельзя не понять, что «демократический западнический процесс» был и остаётся охотой на Россию, травлей России и всего русского, что в нынешний момент стыдно оставаться либералом, что порядочный человек не может уже им быть, иначе он или подлец, или лжец.
Макаревич, и все те, на кого он стал так похож, делают вид, что борются за Россию, но, в то же время, радостно благословили распад СССР, разделение исторической России на пятнадцать государств? Но при чём тут демократия?
Хорошо, пускай им не нравился строй. Ладно. Но при чём же расчленение страны?
Три мудака собрались в Беловежье, подписали фиктивные бумажки, и Макаревич стал считать Украину заграницей, принимая это как нечто нормальное? А если нынче соберутся ещё каких-нибудь три мудака и подпишут ещё что-нибудь, разделив и РСФСР на части, а граница пройдет через Москву, и Белокаменная будет разделена, и разграничена, точно также как нелепую границу провели между Черниговом и Брянском, Харьковом и Белгородом? Чем этот процесс будет отличаться от событий девяносто первого года? И в чём состоит забота Макаревича и Шевчука о России, если главное - русский язык для них не является абсолютной ценностью и они благословляют антирусский процесс?
Пчёлы против мёда, русские поэты против русского языка, всё смешалось в доме Облонских…
Смешно, но Макаревич напоминает мне сейчас тот корабль, из песни Макаревича, который стал музеем и отрицает себя самого, который стал банальностью, посмешищем. Макаревич пел тогда: «…чтобы не стать этакими вот музеем, в нужный момент лучше пойти ко дну…»
И Макаревич не угадал момент, когда лучше замолчать, он пошёл на второй круг, и он проиграл, по крайней мере, в моих глазах.
Важно ли ему это? Не знаю.
Более всего мне досадны люди, которые способны ответить: «Меня не волнует ваше мнение!»
А зачем тогда писать и делать что-то в профессии, если мнение миллионов людей, которые искренне любили тебя, больше тебя не волнует?
А русские патриоты, которые всё более и более наращивают своё число в России и на всем постсоветском пространстве (и среди них есть и нерусские, по крови, люди), так вот, они уже больше не могут мириться с тем, что нам предлагали свободу вместо страны, отобрали и то и другое, а сейчас увещевают и призывают усилить процесс! Усиливая его, у нас отнимают последнее!
Сейчас не время бороться за либеральные ценности, сейчас время бороться за державу и русский язык.
Чем будет Макаревич, если запретят русский язык? В чём будет заключаться его свобода? Может быть я чего-то не понимаю, и он не является русским поэтом, а готов уехать из «этой страны», как все прочие представители его класса, в Америку или Израиль? Тогда все мои претензии к нему, автоматически снимаются. И он просто посторонний, как герой той старой повести Альбера Камю, что приехал хоронить свою мать.
Но я-то не могу её похоронить, если я похороню Россию, то я похороню себя. И мне некуда и незачем бежать, меня никогда не примут в Америку. Как некуда и незачем бежать девяносто пяти процентам тех, кто когда-то любил Макаревича, тем, от кого Макаревич отвернулся, прогнувшись под изменчивый мир, став в стройный ряд с Шевчуком, Познером, Жванецким, в ряд людей, получивших от России всё, о чём можно мечтать, и главное любовь, любовь русских людей, но почему-то не оценивших эту любовь и благословляющих нынче процессы, которые подразумевают сокращение поля русского языка, и ту «свободу», которая идёт в ущерб большинству людей, что говорят, или говорили по-русски.
И я не верю, что Макаревич не понимает того, чего поняла весьма либеральная, некогда, Юнна Мориц, ставшая нынче, по сути, русской националисткой, я не верю, что Макаревич не видит, что «свобода» принесла несвободу восьмидесяти процентам жителей страны, утопив во вседозволенности и абсурдном роскошестве остальную часть, ту часть с которой солидаризировался Макаревич.
Был такой поэт, русский поэт, Тарас Шевченко. Писал он, повторюсь, в основном, по-русски. Родился крепостным, жил в имении помещика, являлся его собственностью, и долго боролся за то, чтоб добиться вольной. И вот, когда с помощью русской интеллигенции, ставшей за него горой, Тарас Григорьевич добился-таки воли, он вернулся на Украйну и стал разъезжать по имениям помещиков, которые продолжали владеть крепостными, стал читать этим помещикам украинские стихи и песни, радуясь свалившемуся на него почтению этих господ. Он стал равен им, а был рабом, он больше не отождествлял себя с собою крепостным, он видел себя частью класса господ. И он, порой, клеймил, на украинской мове, клятых москалей, поскольку это хорошо «кушали» украинские помещики. Шевченко стал украинским поэтом.
И не осуждайте Шевченко, он всего лишь человек. Он хотел хорошо жить и общаться с «элитой», и он стал хорошо жить, и хотя никогда не мог войти в «высшее общество», но оно подпустило его близко к себе, он сделался частью «элиты».
Он стал отрицать себя самого?
Да, конечно, он стал отрицать себя самого и изменил себе, он целиком и полностью прогнулся под тот мир, против которого боролся юный Шевченко. Для его славы ему лучше всего было бы умереть на следующий день, после получения вольной, он не выдержал испытания свободой, вернее он стал тем кораблём, о котором пел Макаревич, развлекающим досужую публику. Шевченко перестал бороться за свободу и принялся бороться с москалями.
Но Макаревич не был рождён рабом, страна и система дали ему столько простора и свободы, что сейчас я готов мечтать и о десятой доле тех возможностей, но почему же Макаревич-то стал Тарасом Шевченко, радостно вошедшим в «элиту господ» и возлюбившим материальные барыши так, будто недоедал в юности? Почему, почему?
И вот, снова, как и все, в той тусовке, к которой принадлежит Макаревич, он создаёт «небольшой скандальчик», прибегая к банальному стопроцентному способу «написать письмо Путину», вот шум помогает повысить число упоминаний Макаревича, продажи его дисков увеличиваются, вот он более и более прогибается под мир, под чаяния «креативного класса», оставаясь верным вчерашнему дню и всему тому, что говорили на кухнях… но это был ошибочный день, и всё произносимое было ошибкой, как ошибкой и позором была радость тех, кто благословлял развал страны. И чтобы оставаться собой, и чтоб быть честным, сейчас нужно было стать иным, и вновь быть революционером, теперь уже антилиберальным, противостоящим вседозволенности. Но не судьба, не судьба.