о лживом самозванце Кашурко
Оригинал взят у labas в непростая история степана кашурко (II)
Часть первая.
Часть вторая. До.
Первые журналистские опыты С.С.Кашурко относятся к 1957-58 гг. Приведем несколько заголовков: "Выступает «Шлёнск»" [гастроли ансамбля в Москве] ("Смена", №15, 1957), "Одна из первых" ("Библиотекарь", №8, 1958), "Родник народного искусства" [Гастроли Воронежского народного хора в Москве ] ("Литературная газета", 1.7.1958), "Творческая молодость" [Гастроли Государственного польского ансамбля танца] ("Советская культура", 20.7.1959), "Песни Урала" [Гастроли уральского народного хора в Москве] ("Литература и жизнь", 6.4.1960), "Память не померкнет" ("Сельская жизнь", 30.10.1960), "Молодцы, красноярцы!" ("Красноярский рабочий", 25.9.1963), "Творческая молодость" [Гастроли Гродненского ансамбля песни и танца "Неман" в Москве] ("Советская Белоруссия", 6.3.1964), "Под флагом любимой Родины" ("Морской флот", №5, 1964).
В 1965 г. под его редакцией и с его предисловием выходит книга рассказов моряков "Из океанских и морских глубин". В том же году он вступает в любопытную переписку с А.И.Микояном.
15 мая 1965 года С.Кашурко пишет:
14 апреля 1964 года на приеме в Польском Посольстве товарищ Гомулко, с которым я знаком с 1956 года, представил меня Вам, как своего друга. При этом Владислав Гомулко просил Вас не отказать в любезности принять меня, если у меня возникнет необходимость.
Прошу Вас, Анастас Иванович, принять меня в удобное для Вас время на несколько минут.8 июня Микоян соглашается его принять, и С. Кашурко оставляет у Председателя Президиума Верховного Совета СССР заявление:
Я офицер запаса. В 1954 году демобилизован из Советской Армии по сокращению штатов. В 1960 году окончил факультете журналистики Московского заочного полиграфического института, с 1955 года работал в институте научно-технической информации АН СССР, московским корреспондентом газеты "Брянский комсомолец", заведующим отделом журнала "Морской флот" и корреспондентом газеты "Труд".
Я имею постоянную московскую прописку, но вот уже двенадцатый год проживаю в Москве на подысканной площади. Неоднократно я обращался в организации, где работал, в вышестоящие органы с просьбой дать мне жилье, но меня даже не ставят на очередь: мол, холостой, одинокий, потерпишь.
Сейчас я проживаю на жилой площади гражданки Сакович К.Н., у которой одна 18-метровая комната и двое взрослых детей. Недавно ее дочь вышла замуж и прописала к себе мужа. Мне предложено искать новую квартиру.
Прошу Вас помочь мне получить жилую площадь. Из следующего письма, от 3 августа, становятся известны новые подробности о знакомстве с В.Гомулкой:
Извините меня, но я вынужден обратиться к Вам вторично. День 8 июня был для меня самым счастливым в моей жизни. Вы приветливо меня встретили, внимательно выслушали, пообещали помочь получить мне жилплощадь. Вы обрадовали и воодушевили меня. Я готов был пойти на любой подвиг, на любую жертву во имя Родины. Вообще-то я всегда откликался на зов партии и правительства. Нужно было - поехал на строительство Главного Туркменского канала. Во время египетских событий, кубинской блокады я, как офицер запаса военно-морских сил подал рапорты с просьбой послать добровольцем сражаться с агрессорами. В апреле этого года я написал райвоенкому заявление, в котором прошу направить меня добровольцем во Вьетнам.
С 8 июня я полтора месяца жил радостной надеждой: наконец-то после 20 лет скитания по общежитиям и чужим комнатам, я буду иметь свое жилье. Теперь, думал я, заживу по-человечески, более плодотворно смогу работать в печати, заимею семью, возьму к себе престарелых мать и отца...
И вот 24 июля меня вызвал зам. председателя исполкома Мосгорсовета т. Рябинин и заявил: "Обеспечить жильем не представляется возможным!" Эту же трафаретную фразу, в этом же кабинете я услышал 12 лет назад от предшественника Рябинина т. Макарова, когда только что демобилизованный по сокращению штатов из Советской Армии обратился к нему с просьбой помочь в жилье. Мне пришлось сказать т. Рябинину, что я был у Вас на приеме и Вы обещали помочь. На это т. Рябинин не без иронии ответил: "Там сказали "поможем", а нам написали "прошу рассмотреть". Таких писем с резолюциями "прошу рассмотреть" у нас уйма. Если уж очень необходима Вам квартира - вступайте в кооператив. Нет для этого денег?! - становитесь в райжилотделе на общую очередь, лет через 5-6 может быть на одного и получите комнатушку в общей квартире".
Так мои радости и рухнули. Анастас Иванович, когда я был у Вас на приеме, то из-за боязни, чтобы не отнять много Вашего драгоценного времени, не затронув вопроса о том, почему за помощью я обратился именно к Вам. Позвольте рассказать Вам об этом сейчас. Летом 1956 года только что реабилитированный Владислав Гомулка отдыхал в польском санатории "Млада гвардия". Многие в то время избегали его, боялись, "как бы чего не вышло". Гомулке очень нужна была моральная поддержка, и вот тогда я встретился с ним, подружился.
Тов. Гомулка с большим интересом слушал мои рассказы о жизни нашей страны, о сотрудничестве советского и польского народа. Он радовался успехам советских людей и говорил, что если ему доверят политическое руководство страной, то он все сделает для того, чтобы советско-польская дружба крепла из года в год. Тут же Гомулка заметил, что есть политические деятели, которые выступают против того, чтобы он возглавил Польскую Объединенную Рабочую Партию. Это мол, отрицательно скажется на советско-польском содружестве. Владислав Гомулка намекнул мне, что неплохо было бы о его намерениях и планах рассказать руководителям советского правительства.
Просьбу тов. Гомулки я выполнил, так как она способствовала укреплению советско-польских отношений. С тех пор Владислав Гомулка считает меня своим другом.
Последний раз я встретился с тов. Гомулкой в прошлом году на приеме в Польском посольстве. Он изъявил желание побывать у меня дома. А когда я узнал, что я не имею своей квартиры, тут же представил меня Вам, Анастас Иванович, и попросил принять меня... И вот результат: в Моссовете не удовлетворили мою просьбу, а гражданка, у которой я снимал угол комнаты, отказала мне в жилье. Я продолжаю оставаться бездомным. А вдруг при встрече тов. Гомулка снова изъявит желание побывать у меня дома?!
Дорогой Анастас Иванович, я верю, Вы более чутко, чем кто-либо другой, отнесетесь к моему жизненно важному вопросу и поможете получить мне квартиру. И, наконец, еще одно письмо, от 8 сентября:
Извините, но я вынужден снова обратиться к Вам. 8 июня я услышал от Вас ясное и категоричное: "Поможем, будете иметь жилплощадь". Но вот, по непонятным для меня причинам, эти радостные и теплые слова через полтора месяца в резолюции на моем заявлении почему-то приобрели другое звучание: "Тов. Промыслову, прошу рассмотреть". И моя просьба со стороны тов. Промыслова и его заместителя тов. Рябинина осталась без удовлетворения.
Об этом я написал Вам 3 августа. Терпеливо ждал ответа. Не дождавшись, позвонил по телефону и узнал, что мое письмо не попало по назначению, а с резолюцией тов. Дементьева "в дело" легло в канцелярскую папку.
Мне пытались разъяснить, что о моем письме Вам было доложено, однако никаких указаний от Вас не последовало. Не верю в это, так как знаю: не позволите такого. Если бы ознакомились с содержанием письма, то уверен, Вы бы не остались безучастным, тут что-то другое. Я знаю, что Ваши слова никогда не расходились с делом.
Анастас Иванович, как журналист не могу оставаться в неведении. Очень прошу Вас, разберитесь в этом затянувшемся вопросе. Пожалуйста, ознакомьтесь с содержанием моего письма, которое находится в канцелярии Президиума и пригласите меня, ведь на бумаге все не изложишь. И на это письмо Микоян не ответил. В 1966-68 гг. С. Кашурко, по всей видимости, заинтересовывается поисковой деятельностью, и дальнейшие его статьи по большей частью связаны с этой тематикой (но не только, например, "В лесной стороне" [Об электрификации Гомельщины] / "Сельская жизнь", 12.11.1969). В 1969 году журнал "Сельская новь" публикует его документальную повесть "Тайна военного блиндажа":
Журналист Степан Кашурко прошел большой путь по дорогам солдатской доблести и тропам партизанской славы. Он ведет поиск без вести пропавших героев, людей редкостной судьбы, необыкновенного мужества и отваги. В июле прошлого года редакции журнала "Сельская новь" стало известно, что в городе Харькове при рытье траншеи были обнаружены останки советского воина, погибшего в Великую Отечественную войну. Однако имени его установить не удалось. Редакция предложила Степвну Кашурко выехать в Харьков и попытаться выяснить: кому же принадлежат обнаруженные останки! Кашурко вылетел на место и приступил к трудному поиску. В его распоряжении, кроме сообщения о перезахоронении найденных останков советского воина, ничего не было. Только находчивость и настойчивость помогли ему найти чудом сохранившиеся полуистлевшие документы.Повесть рассказывает (с некоторыми вариациями) уже известную нам историю о находке в Харькове блиндажа, а в нем документов (впоследствии идентифицированных как бумаги сержанта Окорокова), и о борьбе журналиста-следопыта с косностью местных чиновников. Той де истории посвящена и статья "Вечный огонь наших сердец" ("Советская молодежь", 14.1.1971). В том же 1971 г. С. Кашурко публикуется и в "Правде" (26.7.1971):
Кажется, что карьера следопыта идет на подъем, но тут следует внезапный удар. В "Литературной газете" от 14.1.1976 появляется статья Феликса Кузнецова:
"КАСКА ВАШЕГО СЫНА"
О священной памяти героев и... удивительных похождениях самозваного "следопыта".
Не сохранилось документальных сведений, с чего в точности все началось, как Кашурко осенила эта авантюрная идея. Сам он объясняет, будто в редакцию одного из отраслевых журналов в Москве, где он подвизался в качестве внештатного корреспондента, пришло из Харькова письмо (оно не сохранилось). В письме рассказывалось, что на окраине города землекопы обнаружили солдатскую могилу, а в ней - документы.
Поехав по этому письму, Кашурко завладел документами на имя сержанта О-ва, якута по национальности, погибшего под Харьковом в 1943 году.
Завладел - во имя чего? Сам Кашурко утверждает: ради высокого. Он называет себя "следопытом, который идет по дорогам войны и партизанским тропам".
Затем Кашурко стал искать родных и близких сержанта О-ва, разыскал его однополчан, которые рассказали, что "якут Григорий" пользовался любовью и уважением товарищей, был храбрым воином, честно выполнил солдатский долг и пал на поле брани.
Земляки погибшего с душевной чуткостью откликнулись на интерес Кашурко к жизни погибшего солдата. Когда "следопыт", возглавив самолично составленную им "делегацию", поехал в Якутию, он был там дорогим и желанным гостем. Члены "делегации" выступали в колхозах, в школах, в учреждениях, наслаждаясь гостеприимством, издревле присущим этому благородному и благодарному народу.
Как свидетельствует один из членов "делегации", "на расходы не скупились, коньяку было вдоволь". Не скупились и на подарки - недогадливым Кашурко сам напоминал о древних традициях северного края. В одном районе ему подарили доху из оленьей шкуры, в другом - ценную пушнину, в третьем - серебряные кольца, прославленные якутские ножи...
Лишь постепенно гостеприимные якуты начали уяснять себе истинные цели "следопыта" Кашурко, задумываться, ради чего потревожил он священную для них, как и для всех людей на земле, память мертвых. Постепенно, не сразу...
А пока члены правления колхоза имени Кирова Амгинского района приняли его в почетные члены колхоза и, заботясь о благополучии дорогого гостя, утвердили на своем заседании следующее, странно звучащее решение: "За большие заслуги, за обнаружение могилы сержанта О-ва и за доставпение его личных вещей, земли от могилы заплатить тов. Кашурко единовременную заработную плату в сумме 700 рублей".
Не забыты в этом решении и члены "делегации" - их трое: "Наградить почетной грамотой и сделать подарок в сумме четырехсот рублей каждому из товарищей Кашурко... Организовать торжественную встречу с гостями во всех селениях колхоза и израсходовать деньги в сумме 700 рублей и натурой в сумме 200 рублей". 2 800 рублей было потрачено на Кашурко с товарищами только а одном колхозе. Расценки, как видите, вовсе не малые...
Учтем, что почетные грамоты были для Кашурко ничуть не менее дороги, чем деньги и подарки. Когда несколько лет спустя его задержат в Тбилиси, помимо ондатровых шапок из якутской пушнины, крупных денежных сумм, нескольких почетных трудовых книжек колхозника с записанными в них немалыми "начислениями", у Кашурко обнаружится этих грамот 200 штук (!), полученных в самых разных организациях и учреждениях. Почетные грамоты (как и ондатровые шапки, которые он щедро дарил) играли для Кашурко роль отмычек к доверчивым людским сердцам и плохо запертым денежным кассам.
Но это - потом, а пока Кашурко захотелось отблагодарить Якутию за гостеприимство. Си предложил в "дар якутскому народу" свою выставку-экспозицию, посвященную сержанту О-ву, попросив предварительно создать комиссию, которая могла бы этот "дар"... оценить! В результате на сеет божий явился еще один воистину уникальный документ: "Акт Комиссии по приобретению выставки, созданной журналистом Кашурко о сержанте-артиллеристе О-ве, геройски погибшем в боях около г. Харькова 15.3.1943 г.".
Из каких же экспонатов состояла эта выставка? "Планшет с текстом (?), фотографиями (?), телеграммами (?), документами (?)" сержанта О-ва оценен в "Акте" в 810 рублей. "Гонорар за труды по собиранию материалов и экспонатов для передачи в дар якутскому народу", предназначенный Кашурко, определен в размере 750 рублей. А вся "выставка" оценивалась аж в 2200 рублей. Небывалый документ этот подписали 8 околпаченных Кашурко людей - работники Министерства культуры Якутской АССР и Якутского республиканского краеведческого музея.
Когда "Акт комиссии" с такой круглой итоговой суммой за этот "дар якутскому народу" попал на подпись к министру культуры,- тот несколько опешил. И, как заявляет с гневом Кашурко, "произвольно снизил оценку экспозиции до 750 рублей!" Страшно рассердился на него "следопыт". "Это возмутительно! - написал он на обороте "Акта".- Не приобрести экспозицию?! Это же обворовывание автора (?!), обворовывание жителей республики (?!), патриотическая работа в загон (!)... Возмущен: как может один человек решать за всех? Народ рад бы приобрести экспозицию, а один человек распорядился по-своему, козыряя своей неограниченной властью в республике".
Однако "народ" Якутии не принял ни "дара" Кашурко, ни его забот о "патриотической работе" в республике. Не хотел он больше терпеть и его самого. Вслед Кашурко в редакцию журнала (копия в райком КПСС) пошло негодующее письмо.
Из Якутского обкома КПСС писали, что "журналист" Кашурко, приехав в гости в Якутию, допускал "факты нескромности, вымогательств, злоупотребления гостеприимством и некоторые работники пошли навстречу вымогательствам С. Кашурко". Далее излагались любопытнейшие факты. Чего стоит хотя бы вот такой. Кашурко добивался того, чтобы его усыновил (!) отец покойного героя и без официального оформления и согласия старика стал называть себя Кашурко-О-в. "Нам хочется,- говорилось в письме, - чтобы увековечение памяти погибших воинов не стало предметом личной выгоды некоторых нескромных лиц". Вполне законное и, казалось бы, неоспоримое требование областного комитета партии.
Что было потом?.. Были приняты меры. В Якутский обком КПСС был направлен ответ: "В связи с письмом обкома КПСС руководству редакции отраслевого журнала предложено впредь тов. Кашурко к работе в журнале не привлекать".
Но прошло совсем немного времени, и Кашурко с новым документом устремился на Харьковщину, предварительно "открыв" в Военном архиве имена еще трех, как считалось, без вести пропавших героев, честно павших за Родину. Там организовал - на будто бы обнаруженную им "могилу" - приезд родственников и близких из Грузии и Казахстана. "Отмобилизовав" местные власти, провел на "могиле" митинг, встречи местных жителей с гостями, где звучали из уст Кашурко высокие и святые слова, а глаза родных источали слезы...
Он организовал приезд гостей ради одного: чтобы получить ответное приглашение в прославленную гостеприимством Грузию, а потом в не менее гостеприимный Казахстан.
И снова встречи с цветами, номера в лучших гостиницах, радушие и гостеприимство... Проводив свою "делегацию" обратно, он продолжал "гостить", пока с милицией не был выдворен из Тбилиси в Москву.
Переезжая из района в район, из колхоза в колхоз, выступая с лекциями и докладами, он везде стремится получить деньги и подарки, на худой конец - почетные грамоты. Явившись на Грузинское телевидение, он потребовал в свое распоряжение экран.
И где бы ни был Кашурко, он везде просил возместить ему "материальный ущерб", который он будто бы понес ради "возвеличения и увековечения героев".
Вот один только документ, представленный Кашурко председателю и главбуху колхоза имени Жданова, называющийся весьма торжественно;
"ОТЧЕТ о проделанной работе по открытию нового Героя Великой Отечественной войны, жителя селения Вани".
"Юные следопыты и колхозники села Заводы Изюмского района Харьковской области сообщили мне, - пишет в своем "отчете" Кашурко, - что на безымянной высоте в могиле, вместе с останками советских воинов, были найдены истлевшие документы, по которым удалось установить точно фамилии. (Все это было прямой ложью. - Ф. К.) Люди просили меня сделать все возможное для розыска архивных документов на погибших..." И далее Кашурко подробнейшим образом расписывает, сколь долго он работал в архиве, перерыв горы материалов, изъездил чуть ли не десяток городов и областей - за эту титаническую работу он считает возможным предъявить колхозу скромный счет: "Транспортные, гостиничные и прочие расходы - 1770 рублей"; "расходы на экспозицию", включая сюда "солдатскую каску", "разорванный снаряд", "компас", "гильзы от патронов", "в миниатюре обелиск павшим героям", "коробку с землей Украины", "коробку с гвардейским значком и эмблемой Харькова", были расценены в 1080 рублей.
Каска и патроны, "земля Украины", "обелиск в миниатюре", "гвардейский значок" и "эмблема Харькова" - все шло на продажу, как говорится, распивочно и навынос. 2850 рублей потребовал Кашурко с земляков павшего за Родину героя, бесстыдно наживаясь на святой памяти о нем.
Добрые, стеснительные и щедрые люди, жители селения Вани, не желая тратить не по назначению колхозную казну, собрали вскладчину для Кашурко 1000 рублей, отказавшись "приобрести" экспозицию. 600 рублей подарила ему вдова погибшего. Свою "выставку" Кашурко продал частично в Горийский музей, получил за нее 900 рублей, присовокупив к ним 450, полученных в Гори в одной средней школе. В Орджоникидзевском районе он получил 800 рублей...
Чем же "торговал" Кашурко? Бедой и трагедией войны. Осколками снарядов и мин, гильзами и патронами, которые нетрудно найти в земле под Харьковом... Он подбирал с земли все, что находил на месте боев. Он брал из имеющихся в общем распоряжении архивных документов все, что могло создать иллюзию его особой осведомленности... Ему казалось: он напал на золотоносную жилу.
Слова "ветеран войны" пользуются в нашей стране всенародной любовью и всенародным уважением. И когда тем или иным лицам или организациям преподносят новые материалы о священных днях войны, то, как говорится, не поднимается рука их проверить... Легко понять тех, кто стал жертвами Кашурко. Трудно понять его самого. А он между тем не одинок. Есть люди, которые спекулируют на благоговейном отношении к памяти павших героев...
Тридцать лет минуло со времени Победы - а перед нами уникальное, невиданное в своем духовном уродстве и убожестве явление: современный мародер. Мародерство всегда считалось одним из самых мерзких преступлений против человека и человечности. Мародерство же Кашурко особенно тягостно тем, что оскорбляет, чернит нетленное: память Великой Отечественной войны.Статья вызвала неожиданный интерес на Западе и была несколько раз в сокращении перепечатана под заголовками вроде "Dead heroes «found» for Soviets" и "UdSSR: Handel mit Kriegsandenken und die Versorgung der Kriegerwitwen".
Дальнейших публикаций С. Кашурко в прессе - до начала перестроечных времен - мне выявить не удалось.
Вместо послесловия.
История Степана Кашурко сложна и неоднозначна, тем более хотелось бы избежать поспешных и скоропалительных выводов. Одна из его статей называется "Белое и черное", и очевидно, его биография тоже представляет собой смешение двух цветов, скажем, белого и серого.
Главная интенция, которую неоднократно повторял С. Кашурко, безусловно верна: оправившись от послевоенной разрухи, советская власть делала далеко не все, что могла и должна была делать и для поддержки живых ветеранов войны, и для поиска и захоронения погибших солдат. На праздничных мероприятиях звучали красивые лозунги, на деле же поисковую работу двигали усилия отдельных энтузиастов, да и тем приходилось преодолевать бюрократические препоны.
Точно также, депортация чеченцев и ингушей (равно как и других народов) является безусловным преступлением сталинской власти. Злодеяния и эксцессы, которыми эта депортация сопровождалась, безусловно заслуживают тщательного расследования, так что и здесь изначальные устремления С. Кашурко были вполне благородными.
Ну и наконец, нет никаких сомнений в том, что деятельность С. Кашурко способствовала развитию поискового движения в СССР, а впоследствии в России (в этом сходятся и поисковики из Подмосковья, Твери и других регионов), равно как и в том, что он на деле сумел помочь многим конкретным ветеранам войны или их родственникам.
Теперь вступаем на более зыбкую почву. По всей видимости, не все находки, сделанные С. Кашурко, были аутентичными. Случалось, что он "находил" именно то, что его просили (или то, что он сам считал нужным) искать. Если подобные "находки" становились достоянием только родственников погибшего, это можно счесть "ложью во благо". Однако, введение их в оборот как исторических документов, конечно, неприемлемо.
Ну и, наконец, есть достаточные основания предполагать, что поисковая деятельность С. Кашурко была не столь уж бескорыстной. Пассажи в статье Ф. Кузнецова (при всей неоднозначности его репутации цитируемые документы он, конечно, не выдумал) о "чесе" по деревням и колхозам живо напоминают сцену приезда О. Бендера в г. Арбатов. Судя по современному свидетельству, схожая "методология" использовалась и в наши дни, разве что больший упор делался на саморекламу. Вероятно, известный авантюризм и то же стремление к саморекламе способствовали и нагромождению "фантазийных" воинских званий и "исторических фактов".
С. Кашурко вовсе не был "порученцем маршала Конева", по крайней мере, официально. Впрочем, не был он и "курьером в ЦК ВЛКСМ", как утверждают сейчас родственники маршала. И.С.Конев с 1965 г. возглавлял центральный штаб Всесоюзного Похода по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа. Судя по всему, С. Кашурко как журналист, занимавшйися в том числе поисковой деятельностью, с маршалом пересекался, что и запечатлел на фотоснимках (также полезных в качестве "отмычек к доверчивым людским сердцам"). В то же время вряд ли он играл в штабе существенную роль, так как ни в одном из трех сборников "Дорогами отцов", посвященных Походу, нет его публикаций (благодарю за справку А. Воронина). Тем самым "откровения" маршала, которыми он якобы делился со своим "порученцем", равно как и "письмо Конева Жукову" являются, с большой вероятностью, апокрифами.
Практически вся семейная история, которую С. Кашурко изложил доверчивому корреспонденту журнала "Кто есть кто" не находит подтверждения в сторонних источниках. Ничего не известно ни о "герое Бородино" Кондратии Кашуркине, ни о "потомственных дворянах" Кашуркиных, ни о подвигах Кашуркиных на Шипке, на Малаховом кургане и в Цусимском сражении. Наконец, ни база данных "Подвиг народа", ни другие источники, рассказывающие об истории Великой Отечественной войны, не содержат упоминаний о полковнике Савелии Кашурко/Кашуркине, который командовал отдельным инженерно-саперным батальоном особого назначения.
Возможно, дальнейшие изыскания помогут провести более точную границу между "белым" и "серым" в биографии С. Кашурко.
Часть первая.
Часть вторая. До.
Первые журналистские опыты С.С.Кашурко относятся к 1957-58 гг. Приведем несколько заголовков: "Выступает «Шлёнск»" [гастроли ансамбля в Москве] ("Смена", №15, 1957), "Одна из первых" ("Библиотекарь", №8, 1958), "Родник народного искусства" [Гастроли Воронежского народного хора в Москве ] ("Литературная газета", 1.7.1958), "Творческая молодость" [Гастроли Государственного польского ансамбля танца] ("Советская культура", 20.7.1959), "Песни Урала" [Гастроли уральского народного хора в Москве] ("Литература и жизнь", 6.4.1960), "Память не померкнет" ("Сельская жизнь", 30.10.1960), "Молодцы, красноярцы!" ("Красноярский рабочий", 25.9.1963), "Творческая молодость" [Гастроли Гродненского ансамбля песни и танца "Неман" в Москве] ("Советская Белоруссия", 6.3.1964), "Под флагом любимой Родины" ("Морской флот", №5, 1964).
В 1965 г. под его редакцией и с его предисловием выходит книга рассказов моряков "Из океанских и морских глубин". В том же году он вступает в любопытную переписку с А.И.Микояном.
15 мая 1965 года С.Кашурко пишет:
14 апреля 1964 года на приеме в Польском Посольстве товарищ Гомулко, с которым я знаком с 1956 года, представил меня Вам, как своего друга. При этом Владислав Гомулко просил Вас не отказать в любезности принять меня, если у меня возникнет необходимость.
Прошу Вас, Анастас Иванович, принять меня в удобное для Вас время на несколько минут.8 июня Микоян соглашается его принять, и С. Кашурко оставляет у Председателя Президиума Верховного Совета СССР заявление:
Я офицер запаса. В 1954 году демобилизован из Советской Армии по сокращению штатов. В 1960 году окончил факультете журналистики Московского заочного полиграфического института, с 1955 года работал в институте научно-технической информации АН СССР, московским корреспондентом газеты "Брянский комсомолец", заведующим отделом журнала "Морской флот" и корреспондентом газеты "Труд".
Я имею постоянную московскую прописку, но вот уже двенадцатый год проживаю в Москве на подысканной площади. Неоднократно я обращался в организации, где работал, в вышестоящие органы с просьбой дать мне жилье, но меня даже не ставят на очередь: мол, холостой, одинокий, потерпишь.
Сейчас я проживаю на жилой площади гражданки Сакович К.Н., у которой одна 18-метровая комната и двое взрослых детей. Недавно ее дочь вышла замуж и прописала к себе мужа. Мне предложено искать новую квартиру.
Прошу Вас помочь мне получить жилую площадь. Из следующего письма, от 3 августа, становятся известны новые подробности о знакомстве с В.Гомулкой:
Извините меня, но я вынужден обратиться к Вам вторично. День 8 июня был для меня самым счастливым в моей жизни. Вы приветливо меня встретили, внимательно выслушали, пообещали помочь получить мне жилплощадь. Вы обрадовали и воодушевили меня. Я готов был пойти на любой подвиг, на любую жертву во имя Родины. Вообще-то я всегда откликался на зов партии и правительства. Нужно было - поехал на строительство Главного Туркменского канала. Во время египетских событий, кубинской блокады я, как офицер запаса военно-морских сил подал рапорты с просьбой послать добровольцем сражаться с агрессорами. В апреле этого года я написал райвоенкому заявление, в котором прошу направить меня добровольцем во Вьетнам.
С 8 июня я полтора месяца жил радостной надеждой: наконец-то после 20 лет скитания по общежитиям и чужим комнатам, я буду иметь свое жилье. Теперь, думал я, заживу по-человечески, более плодотворно смогу работать в печати, заимею семью, возьму к себе престарелых мать и отца...
И вот 24 июля меня вызвал зам. председателя исполкома Мосгорсовета т. Рябинин и заявил: "Обеспечить жильем не представляется возможным!" Эту же трафаретную фразу, в этом же кабинете я услышал 12 лет назад от предшественника Рябинина т. Макарова, когда только что демобилизованный по сокращению штатов из Советской Армии обратился к нему с просьбой помочь в жилье. Мне пришлось сказать т. Рябинину, что я был у Вас на приеме и Вы обещали помочь. На это т. Рябинин не без иронии ответил: "Там сказали "поможем", а нам написали "прошу рассмотреть". Таких писем с резолюциями "прошу рассмотреть" у нас уйма. Если уж очень необходима Вам квартира - вступайте в кооператив. Нет для этого денег?! - становитесь в райжилотделе на общую очередь, лет через 5-6 может быть на одного и получите комнатушку в общей квартире".
Так мои радости и рухнули. Анастас Иванович, когда я был у Вас на приеме, то из-за боязни, чтобы не отнять много Вашего драгоценного времени, не затронув вопроса о том, почему за помощью я обратился именно к Вам. Позвольте рассказать Вам об этом сейчас. Летом 1956 года только что реабилитированный Владислав Гомулка отдыхал в польском санатории "Млада гвардия". Многие в то время избегали его, боялись, "как бы чего не вышло". Гомулке очень нужна была моральная поддержка, и вот тогда я встретился с ним, подружился.
Тов. Гомулка с большим интересом слушал мои рассказы о жизни нашей страны, о сотрудничестве советского и польского народа. Он радовался успехам советских людей и говорил, что если ему доверят политическое руководство страной, то он все сделает для того, чтобы советско-польская дружба крепла из года в год. Тут же Гомулка заметил, что есть политические деятели, которые выступают против того, чтобы он возглавил Польскую Объединенную Рабочую Партию. Это мол, отрицательно скажется на советско-польском содружестве. Владислав Гомулка намекнул мне, что неплохо было бы о его намерениях и планах рассказать руководителям советского правительства.
Просьбу тов. Гомулки я выполнил, так как она способствовала укреплению советско-польских отношений. С тех пор Владислав Гомулка считает меня своим другом.
Последний раз я встретился с тов. Гомулкой в прошлом году на приеме в Польском посольстве. Он изъявил желание побывать у меня дома. А когда я узнал, что я не имею своей квартиры, тут же представил меня Вам, Анастас Иванович, и попросил принять меня... И вот результат: в Моссовете не удовлетворили мою просьбу, а гражданка, у которой я снимал угол комнаты, отказала мне в жилье. Я продолжаю оставаться бездомным. А вдруг при встрече тов. Гомулка снова изъявит желание побывать у меня дома?!
Дорогой Анастас Иванович, я верю, Вы более чутко, чем кто-либо другой, отнесетесь к моему жизненно важному вопросу и поможете получить мне квартиру. И, наконец, еще одно письмо, от 8 сентября:
Извините, но я вынужден снова обратиться к Вам. 8 июня я услышал от Вас ясное и категоричное: "Поможем, будете иметь жилплощадь". Но вот, по непонятным для меня причинам, эти радостные и теплые слова через полтора месяца в резолюции на моем заявлении почему-то приобрели другое звучание: "Тов. Промыслову, прошу рассмотреть". И моя просьба со стороны тов. Промыслова и его заместителя тов. Рябинина осталась без удовлетворения.
Об этом я написал Вам 3 августа. Терпеливо ждал ответа. Не дождавшись, позвонил по телефону и узнал, что мое письмо не попало по назначению, а с резолюцией тов. Дементьева "в дело" легло в канцелярскую папку.
Мне пытались разъяснить, что о моем письме Вам было доложено, однако никаких указаний от Вас не последовало. Не верю в это, так как знаю: не позволите такого. Если бы ознакомились с содержанием письма, то уверен, Вы бы не остались безучастным, тут что-то другое. Я знаю, что Ваши слова никогда не расходились с делом.
Анастас Иванович, как журналист не могу оставаться в неведении. Очень прошу Вас, разберитесь в этом затянувшемся вопросе. Пожалуйста, ознакомьтесь с содержанием моего письма, которое находится в канцелярии Президиума и пригласите меня, ведь на бумаге все не изложишь. И на это письмо Микоян не ответил. В 1966-68 гг. С. Кашурко, по всей видимости, заинтересовывается поисковой деятельностью, и дальнейшие его статьи по большей частью связаны с этой тематикой (но не только, например, "В лесной стороне" [Об электрификации Гомельщины] / "Сельская жизнь", 12.11.1969). В 1969 году журнал "Сельская новь" публикует его документальную повесть "Тайна военного блиндажа":
Журналист Степан Кашурко прошел большой путь по дорогам солдатской доблести и тропам партизанской славы. Он ведет поиск без вести пропавших героев, людей редкостной судьбы, необыкновенного мужества и отваги. В июле прошлого года редакции журнала "Сельская новь" стало известно, что в городе Харькове при рытье траншеи были обнаружены останки советского воина, погибшего в Великую Отечественную войну. Однако имени его установить не удалось. Редакция предложила Степвну Кашурко выехать в Харьков и попытаться выяснить: кому же принадлежат обнаруженные останки! Кашурко вылетел на место и приступил к трудному поиску. В его распоряжении, кроме сообщения о перезахоронении найденных останков советского воина, ничего не было. Только находчивость и настойчивость помогли ему найти чудом сохранившиеся полуистлевшие документы.Повесть рассказывает (с некоторыми вариациями) уже известную нам историю о находке в Харькове блиндажа, а в нем документов (впоследствии идентифицированных как бумаги сержанта Окорокова), и о борьбе журналиста-следопыта с косностью местных чиновников. Той де истории посвящена и статья "Вечный огонь наших сердец" ("Советская молодежь", 14.1.1971). В том же 1971 г. С. Кашурко публикуется и в "Правде" (26.7.1971):
Кажется, что карьера следопыта идет на подъем, но тут следует внезапный удар. В "Литературной газете" от 14.1.1976 появляется статья Феликса Кузнецова:
"КАСКА ВАШЕГО СЫНА"
О священной памяти героев и... удивительных похождениях самозваного "следопыта".
Не сохранилось документальных сведений, с чего в точности все началось, как Кашурко осенила эта авантюрная идея. Сам он объясняет, будто в редакцию одного из отраслевых журналов в Москве, где он подвизался в качестве внештатного корреспондента, пришло из Харькова письмо (оно не сохранилось). В письме рассказывалось, что на окраине города землекопы обнаружили солдатскую могилу, а в ней - документы.
Поехав по этому письму, Кашурко завладел документами на имя сержанта О-ва, якута по национальности, погибшего под Харьковом в 1943 году.
Завладел - во имя чего? Сам Кашурко утверждает: ради высокого. Он называет себя "следопытом, который идет по дорогам войны и партизанским тропам".
Затем Кашурко стал искать родных и близких сержанта О-ва, разыскал его однополчан, которые рассказали, что "якут Григорий" пользовался любовью и уважением товарищей, был храбрым воином, честно выполнил солдатский долг и пал на поле брани.
Земляки погибшего с душевной чуткостью откликнулись на интерес Кашурко к жизни погибшего солдата. Когда "следопыт", возглавив самолично составленную им "делегацию", поехал в Якутию, он был там дорогим и желанным гостем. Члены "делегации" выступали в колхозах, в школах, в учреждениях, наслаждаясь гостеприимством, издревле присущим этому благородному и благодарному народу.
Как свидетельствует один из членов "делегации", "на расходы не скупились, коньяку было вдоволь". Не скупились и на подарки - недогадливым Кашурко сам напоминал о древних традициях северного края. В одном районе ему подарили доху из оленьей шкуры, в другом - ценную пушнину, в третьем - серебряные кольца, прославленные якутские ножи...
Лишь постепенно гостеприимные якуты начали уяснять себе истинные цели "следопыта" Кашурко, задумываться, ради чего потревожил он священную для них, как и для всех людей на земле, память мертвых. Постепенно, не сразу...
А пока члены правления колхоза имени Кирова Амгинского района приняли его в почетные члены колхоза и, заботясь о благополучии дорогого гостя, утвердили на своем заседании следующее, странно звучащее решение: "За большие заслуги, за обнаружение могилы сержанта О-ва и за доставпение его личных вещей, земли от могилы заплатить тов. Кашурко единовременную заработную плату в сумме 700 рублей".
Не забыты в этом решении и члены "делегации" - их трое: "Наградить почетной грамотой и сделать подарок в сумме четырехсот рублей каждому из товарищей Кашурко... Организовать торжественную встречу с гостями во всех селениях колхоза и израсходовать деньги в сумме 700 рублей и натурой в сумме 200 рублей". 2 800 рублей было потрачено на Кашурко с товарищами только а одном колхозе. Расценки, как видите, вовсе не малые...
Учтем, что почетные грамоты были для Кашурко ничуть не менее дороги, чем деньги и подарки. Когда несколько лет спустя его задержат в Тбилиси, помимо ондатровых шапок из якутской пушнины, крупных денежных сумм, нескольких почетных трудовых книжек колхозника с записанными в них немалыми "начислениями", у Кашурко обнаружится этих грамот 200 штук (!), полученных в самых разных организациях и учреждениях. Почетные грамоты (как и ондатровые шапки, которые он щедро дарил) играли для Кашурко роль отмычек к доверчивым людским сердцам и плохо запертым денежным кассам.
Но это - потом, а пока Кашурко захотелось отблагодарить Якутию за гостеприимство. Си предложил в "дар якутскому народу" свою выставку-экспозицию, посвященную сержанту О-ву, попросив предварительно создать комиссию, которая могла бы этот "дар"... оценить! В результате на сеет божий явился еще один воистину уникальный документ: "Акт Комиссии по приобретению выставки, созданной журналистом Кашурко о сержанте-артиллеристе О-ве, геройски погибшем в боях около г. Харькова 15.3.1943 г.".
Из каких же экспонатов состояла эта выставка? "Планшет с текстом (?), фотографиями (?), телеграммами (?), документами (?)" сержанта О-ва оценен в "Акте" в 810 рублей. "Гонорар за труды по собиранию материалов и экспонатов для передачи в дар якутскому народу", предназначенный Кашурко, определен в размере 750 рублей. А вся "выставка" оценивалась аж в 2200 рублей. Небывалый документ этот подписали 8 околпаченных Кашурко людей - работники Министерства культуры Якутской АССР и Якутского республиканского краеведческого музея.
Когда "Акт комиссии" с такой круглой итоговой суммой за этот "дар якутскому народу" попал на подпись к министру культуры,- тот несколько опешил. И, как заявляет с гневом Кашурко, "произвольно снизил оценку экспозиции до 750 рублей!" Страшно рассердился на него "следопыт". "Это возмутительно! - написал он на обороте "Акта".- Не приобрести экспозицию?! Это же обворовывание автора (?!), обворовывание жителей республики (?!), патриотическая работа в загон (!)... Возмущен: как может один человек решать за всех? Народ рад бы приобрести экспозицию, а один человек распорядился по-своему, козыряя своей неограниченной властью в республике".
Однако "народ" Якутии не принял ни "дара" Кашурко, ни его забот о "патриотической работе" в республике. Не хотел он больше терпеть и его самого. Вслед Кашурко в редакцию журнала (копия в райком КПСС) пошло негодующее письмо.
Из Якутского обкома КПСС писали, что "журналист" Кашурко, приехав в гости в Якутию, допускал "факты нескромности, вымогательств, злоупотребления гостеприимством и некоторые работники пошли навстречу вымогательствам С. Кашурко". Далее излагались любопытнейшие факты. Чего стоит хотя бы вот такой. Кашурко добивался того, чтобы его усыновил (!) отец покойного героя и без официального оформления и согласия старика стал называть себя Кашурко-О-в. "Нам хочется,- говорилось в письме, - чтобы увековечение памяти погибших воинов не стало предметом личной выгоды некоторых нескромных лиц". Вполне законное и, казалось бы, неоспоримое требование областного комитета партии.
Что было потом?.. Были приняты меры. В Якутский обком КПСС был направлен ответ: "В связи с письмом обкома КПСС руководству редакции отраслевого журнала предложено впредь тов. Кашурко к работе в журнале не привлекать".
Но прошло совсем немного времени, и Кашурко с новым документом устремился на Харьковщину, предварительно "открыв" в Военном архиве имена еще трех, как считалось, без вести пропавших героев, честно павших за Родину. Там организовал - на будто бы обнаруженную им "могилу" - приезд родственников и близких из Грузии и Казахстана. "Отмобилизовав" местные власти, провел на "могиле" митинг, встречи местных жителей с гостями, где звучали из уст Кашурко высокие и святые слова, а глаза родных источали слезы...
Он организовал приезд гостей ради одного: чтобы получить ответное приглашение в прославленную гостеприимством Грузию, а потом в не менее гостеприимный Казахстан.
И снова встречи с цветами, номера в лучших гостиницах, радушие и гостеприимство... Проводив свою "делегацию" обратно, он продолжал "гостить", пока с милицией не был выдворен из Тбилиси в Москву.
Переезжая из района в район, из колхоза в колхоз, выступая с лекциями и докладами, он везде стремится получить деньги и подарки, на худой конец - почетные грамоты. Явившись на Грузинское телевидение, он потребовал в свое распоряжение экран.
И где бы ни был Кашурко, он везде просил возместить ему "материальный ущерб", который он будто бы понес ради "возвеличения и увековечения героев".
Вот один только документ, представленный Кашурко председателю и главбуху колхоза имени Жданова, называющийся весьма торжественно;
"ОТЧЕТ о проделанной работе по открытию нового Героя Великой Отечественной войны, жителя селения Вани".
"Юные следопыты и колхозники села Заводы Изюмского района Харьковской области сообщили мне, - пишет в своем "отчете" Кашурко, - что на безымянной высоте в могиле, вместе с останками советских воинов, были найдены истлевшие документы, по которым удалось установить точно фамилии. (Все это было прямой ложью. - Ф. К.) Люди просили меня сделать все возможное для розыска архивных документов на погибших..." И далее Кашурко подробнейшим образом расписывает, сколь долго он работал в архиве, перерыв горы материалов, изъездил чуть ли не десяток городов и областей - за эту титаническую работу он считает возможным предъявить колхозу скромный счет: "Транспортные, гостиничные и прочие расходы - 1770 рублей"; "расходы на экспозицию", включая сюда "солдатскую каску", "разорванный снаряд", "компас", "гильзы от патронов", "в миниатюре обелиск павшим героям", "коробку с землей Украины", "коробку с гвардейским значком и эмблемой Харькова", были расценены в 1080 рублей.
Каска и патроны, "земля Украины", "обелиск в миниатюре", "гвардейский значок" и "эмблема Харькова" - все шло на продажу, как говорится, распивочно и навынос. 2850 рублей потребовал Кашурко с земляков павшего за Родину героя, бесстыдно наживаясь на святой памяти о нем.
Добрые, стеснительные и щедрые люди, жители селения Вани, не желая тратить не по назначению колхозную казну, собрали вскладчину для Кашурко 1000 рублей, отказавшись "приобрести" экспозицию. 600 рублей подарила ему вдова погибшего. Свою "выставку" Кашурко продал частично в Горийский музей, получил за нее 900 рублей, присовокупив к ним 450, полученных в Гори в одной средней школе. В Орджоникидзевском районе он получил 800 рублей...
Чем же "торговал" Кашурко? Бедой и трагедией войны. Осколками снарядов и мин, гильзами и патронами, которые нетрудно найти в земле под Харьковом... Он подбирал с земли все, что находил на месте боев. Он брал из имеющихся в общем распоряжении архивных документов все, что могло создать иллюзию его особой осведомленности... Ему казалось: он напал на золотоносную жилу.
Слова "ветеран войны" пользуются в нашей стране всенародной любовью и всенародным уважением. И когда тем или иным лицам или организациям преподносят новые материалы о священных днях войны, то, как говорится, не поднимается рука их проверить... Легко понять тех, кто стал жертвами Кашурко. Трудно понять его самого. А он между тем не одинок. Есть люди, которые спекулируют на благоговейном отношении к памяти павших героев...
Тридцать лет минуло со времени Победы - а перед нами уникальное, невиданное в своем духовном уродстве и убожестве явление: современный мародер. Мародерство всегда считалось одним из самых мерзких преступлений против человека и человечности. Мародерство же Кашурко особенно тягостно тем, что оскорбляет, чернит нетленное: память Великой Отечественной войны.Статья вызвала неожиданный интерес на Западе и была несколько раз в сокращении перепечатана под заголовками вроде "Dead heroes «found» for Soviets" и "UdSSR: Handel mit Kriegsandenken und die Versorgung der Kriegerwitwen".
Дальнейших публикаций С. Кашурко в прессе - до начала перестроечных времен - мне выявить не удалось.
Вместо послесловия.
История Степана Кашурко сложна и неоднозначна, тем более хотелось бы избежать поспешных и скоропалительных выводов. Одна из его статей называется "Белое и черное", и очевидно, его биография тоже представляет собой смешение двух цветов, скажем, белого и серого.
Главная интенция, которую неоднократно повторял С. Кашурко, безусловно верна: оправившись от послевоенной разрухи, советская власть делала далеко не все, что могла и должна была делать и для поддержки живых ветеранов войны, и для поиска и захоронения погибших солдат. На праздничных мероприятиях звучали красивые лозунги, на деле же поисковую работу двигали усилия отдельных энтузиастов, да и тем приходилось преодолевать бюрократические препоны.
Точно также, депортация чеченцев и ингушей (равно как и других народов) является безусловным преступлением сталинской власти. Злодеяния и эксцессы, которыми эта депортация сопровождалась, безусловно заслуживают тщательного расследования, так что и здесь изначальные устремления С. Кашурко были вполне благородными.
Ну и наконец, нет никаких сомнений в том, что деятельность С. Кашурко способствовала развитию поискового движения в СССР, а впоследствии в России (в этом сходятся и поисковики из Подмосковья, Твери и других регионов), равно как и в том, что он на деле сумел помочь многим конкретным ветеранам войны или их родственникам.
Теперь вступаем на более зыбкую почву. По всей видимости, не все находки, сделанные С. Кашурко, были аутентичными. Случалось, что он "находил" именно то, что его просили (или то, что он сам считал нужным) искать. Если подобные "находки" становились достоянием только родственников погибшего, это можно счесть "ложью во благо". Однако, введение их в оборот как исторических документов, конечно, неприемлемо.
Ну и, наконец, есть достаточные основания предполагать, что поисковая деятельность С. Кашурко была не столь уж бескорыстной. Пассажи в статье Ф. Кузнецова (при всей неоднозначности его репутации цитируемые документы он, конечно, не выдумал) о "чесе" по деревням и колхозам живо напоминают сцену приезда О. Бендера в г. Арбатов. Судя по современному свидетельству, схожая "методология" использовалась и в наши дни, разве что больший упор делался на саморекламу. Вероятно, известный авантюризм и то же стремление к саморекламе способствовали и нагромождению "фантазийных" воинских званий и "исторических фактов".
С. Кашурко вовсе не был "порученцем маршала Конева", по крайней мере, официально. Впрочем, не был он и "курьером в ЦК ВЛКСМ", как утверждают сейчас родственники маршала. И.С.Конев с 1965 г. возглавлял центральный штаб Всесоюзного Похода по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа. Судя по всему, С. Кашурко как журналист, занимавшйися в том числе поисковой деятельностью, с маршалом пересекался, что и запечатлел на фотоснимках (также полезных в качестве "отмычек к доверчивым людским сердцам"). В то же время вряд ли он играл в штабе существенную роль, так как ни в одном из трех сборников "Дорогами отцов", посвященных Походу, нет его публикаций (благодарю за справку А. Воронина). Тем самым "откровения" маршала, которыми он якобы делился со своим "порученцем", равно как и "письмо Конева Жукову" являются, с большой вероятностью, апокрифами.
Практически вся семейная история, которую С. Кашурко изложил доверчивому корреспонденту журнала "Кто есть кто" не находит подтверждения в сторонних источниках. Ничего не известно ни о "герое Бородино" Кондратии Кашуркине, ни о "потомственных дворянах" Кашуркиных, ни о подвигах Кашуркиных на Шипке, на Малаховом кургане и в Цусимском сражении. Наконец, ни база данных "Подвиг народа", ни другие источники, рассказывающие об истории Великой Отечественной войны, не содержат упоминаний о полковнике Савелии Кашурко/Кашуркине, который командовал отдельным инженерно-саперным батальоном особого назначения.
Возможно, дальнейшие изыскания помогут провести более точную границу между "белым" и "серым" в биографии С. Кашурко.