Каким был Олесь Бузина для близких?
Оригинал взят у t_34_111 в Каким был Олесь Бузина для близких?
"Комсомолке" на этот вопрос отвечают "неблизкие" Таксюр, Скворцов, Славинский и друг Олесевого детства
Дмитрий Скворцов, публицист:
У Олеся почти не было близких, за исключением родных и, насколько я знаю, чуть ли не единственного друга - коллеги и соавтора телевизионных проектов Евгения Морина.
У всех нас расходятся пути «по интересам» с друзьями детства и юности. И также «по интересам» обрастаем мы друзьями в более зрелом возрасте. Но Бузина уже в молодости стал известен, а затем и знаменит. Будучи человеком трезвого ума (в прямом и переносном смысле), любую попытку сближения с ним воспринимал, как желание погреться в его лучах славы. Поэтому даже в компаниях единомышленников он мало отличался от своего телеобраза.
С другой стороны, Олесь некоторой даже нежностью и снисходительностью относился к идейным оппонентам, которых он давно - ещё до катастрофических разделений в обществе - знал как в принципе хороших людей. Просто добро улыбался и прекращал разговор.
Мне повезло в том смысле, что в последние годы он потянулся к Богу и во мне, как в практикующем верующем, нашёл если не советчика, то желанного собеседника. И для меня приоткрылось, каким он был для близких. Полностью доверяя благожелательности оппонента в диспуте, такой Олесь искренне мог признать его правоту. Что никогда не происходило на публике - ни на ток-шоу, ни на дне рождения.
Кстати, на праздничные мероприятия заставлял он ходить себя скрепя сердце - исключительно из уважения к приглашавшим. Потому что это отвлекало его от работы, к которой Бузина был очень жаден, всегда имея громадьё творческих планов.
Ян Таксюр, литератор, публицист:
- Мы с Олесем близкими друзьями не были. Скорее, коллегами. Работали в одной газете. И некоторое время даже в одной комнате находились.Всегда тепло друг к другу относились. Вообще, вот это сочетание карнавального дурачества с очень глубокими, выстраданными высказываниями (в последние годы, прежде всего) - и есть особенность Олеся. Тут он ни на кого не похож. Возможно, потому, что и ситуации, подобной той, которая возникла на Украине, нигде и никогда не было. Смесь оперетты с трагедией. Еще и поэтому мне трудно Олеся с кем-то сравнивать. Кстати, мир его учителей, его источников - этот мир мне почти неведом. В редакции у него на полке стояли не известные мне авторы. Знаю, что он любил Гашека, вдохновлялся средневековыми авторами, всякого рода вольнодумной литературой XVIII века. Но, повторюсь: так же, как уникальна наша «украинская цивилизация», так же штучен и не похож ни на кого был Олесь.
Я видел (и потом с годами убеждался в этом всё больше), как он открыл для себя многим неведомый, непонятый и незамеченный космос - Малороссию. С её юмором и добротой, нелепостью и величием, самомнением и нежностью. Мы оба любили эту страну, эту цивилизацию. Олесь страдал от её несовершенства, от того, что её искушают лживые наставники, обманывают, используют в корыстных целях. Но гордился доблестью её подлинных героев. Скажу, может быть, пафосную вещь, но это правда.
Олесь любил Украину. Глубоко носил в себе это чувство. Редко показывал (и едко смеялся над теми, кто делал на этом деньги и карьеру). Олесь, собственно, и был патриотом Украины. Зрячим патриотом. Любящим и в то же время страдающим от бед своей Родины. И его сарказм, насмешливый тон - не от желания покуражиться, а от острой боли.
Один случай, ещё в начале нашего знакомства, открыл очень важную и дорогую для меня черту Олеся - неприятие фальши, лицемерия, стремление к правде. Случай из 90-х годов. Руководство «Ведомостей» срочно собирает в актовом зале коллектив журналистов. Повод: приглашён некий зарубежный эксперт по работе средств массовой информации. Кажется, англичанин или американец. Главный редактор попросил внимательно послушать гостя. И потом через переводчика этот самый гость (а держался он с большим достоинством, похоже, считал, что выступает где-то в культурной пустыне, куда несёт свет европейских ценностей) в течение минут сорока говорил банальнейшие вещи. Озвучивал своего рода памятку малоразвитым народам о том, какая должна быть пресса - прозрачная, толерантная, взвешенная, независимая. Все терпеливо молчали.
Встал только Олесь. Сначала на русском, а потом, перейдя на английский, он выразил «зарубежному товарищу» то, что все чувствовали, но не решались сказать - возмущение тем, что их принимают «за братьев меньших», и дал жёсткий совет получше самому разобраться, в каких условиях работает украинский журналист. Гость побледнел, что-то залепетал. Но тут уже зашумели все остальные. А Олесь, сделав то, что считал нужным и, потеряв интерес к происходящему, покинул зал и отправился по своим многочисленным делам.
Олесь был зрячим патриотом. Любящим свою Родину и в то же время страдающим от ее бед. И его сарказм, насмешливый тон - не от желания покуражиться, а от острой боли.
Иван Славинский, главный редактор BUZINA.ORG:
- Олесь был чрезвычайно многогранным человеком. Он соединял в себе, казалось бы, несоединимое. В нём жили две Украины. Одна - имперская, мощная, индустриальная. А вторая - тихая, провинциальная, со своим «садком вишневим коло хати». Это внутренне диалектическое противоречие, возможно, и породило «феномен Бузины». В Украине Олесь защищал и отстаивал нашу неразрывную культурную связь и преемственность с общерусской цивилизацией. Развенчивал вредоносные и разрушительные мифы недобросовестных и конъюнктурных историков. Высмеивал вчерашних членов КПСС, которые вдруг стали ярыми националистами. И, напротив, когда его приглашали в Россию, он защищал Украину от нападок российских шовинистов, утверждавших, что никакой Украины и украинцев не существует в природе.
Один из краеугольных тезисов Бузины - «украинцы - это такие русские», что означает одновременное единство и отличие. Олесь негодовал, когда из Украины делали врага России и пытались оторвать ее от общерусского тела. Но в тоже время он защищал субэтническую идентичность украинцев. Бузина без лукавства многократно называл себя и украинцем, и русским. И в этом нет противоречия. Здесь есть определенное сходство с ап. Павлом, который писал, что «для иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных». И любимым местом Олеся в Писании также были Павловы слова «нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного… ибо все вы одно во Христе Иисусе».
Бузину горячо любили его многочисленные читатели. И также горячо его ненавидели враги и завистники, которые в конце концов и совершили невероятно подлое убийство, да еще и на пасхальной неделе. Как тонко подметил киевский литератор Ян Таксюр - «в этом была некая дьявольская логика».
Ранний Бузина дерзок и провокативен. Но за ярким эпатажем и напускной брутальностью писатель прятал чувствительную и полную сострадания душу. Валентина Павловна, мама Олеся, вспоминает такой эпизод:
«Помню, как мы с ним отдыхали в Одессе. Ему тогда было лет пять, не больше. И в пансионате, куда мы приехали, находилось множество детей его возраста. Дети есть дети, каждый искал себе какое-то занятие. На берегу основным развлечением детворы был сбор ракушек. Их расковыривали, «жильцов» выбрасывали в море, а «домик» оставляли себе как сувенир. Наблюдая за ровесниками, Олесь тоже решил собирать ракушки. Поднял первую попавшуюся и начал ее раскрывать, но услышав оттуда писк, выбросил ракушку в море. А потом стал бросать туда другие ракушки и, подбегая к детям, говорить, что трогать ракушки нельзя, потому что в них живые существа, стал просить не выгонять их из домика. И надо было видеть, как серьезно, с каким искренним чувством, с каким волнением он об этом просил».
Это многое говорит о личности, в особенности потому, что дети по обыкновению очень жестоки к «братьям меньшим».
По мере своего становления как писателя, Бузина как бы кается в юношеском «литературном хулиганстве» и переосмысливает свои духовные ориентиры. Это особо отчетливо видно в последние семь лет жизни писателя. В этот период Олесь становится убежденным апологетом православия и предвосхищает возрождение монархии в той или иной форме, задолго до того, как это стало «мейнстримом»:
«У нас три государства. Но мы один народ. Бог нас избрал хранить светоч истинной православной веры. После отречения последнего царя мы живем в смуте. Царь отрекся от своего народа. Народ отрекся от своего царя. Сатана стал особенно силен в мире. Потому что православный царь - это "удерживающий". Он не просто скипетр держит или плохого опричника за шиворот, он удерживает Святую Русь и весь наш мир от проникновения в него сатанинского начала, от бесовского беспредела. Обратите внимание, как только пала в России монархия, через год пала монархия в Германии и Австрии, пришел нацизм и зажглись крематории концлагерей. Вот что произошло, когда не стало "удерживающего". Это мистический вопрос, богословский, философский».
Политолог Михаил Погребинский справедливо отмечает, что Тарас Шевченко и Олесь Бузина представляют собой как бы два полюса одного явления. От себя я добавлю следующее. Если депрессивное и полное тоски поэтическое наследие Кобзаря оказало разрушительное действие на Украину, то полное задора, жизнелюбия и оптимизма наследие Бузины может стать фундаментом новой, успешной, сильной, федеративной или конфедеративной Украины. Если к тому времени ее окончательно не развалят наши «профессиональные украинцы», как их метко именовал Олесь Бузина.
Владимир Лемзяков, друг юности:
- Навсегда в моей памяти запечатлелись наши с Олесем поездки на книжный рынок. В то время я был очень благодарен ему за то, что он открыл для меня целый мир литературы, художественных стилей и языка. В конце 80-х не было еще Петровки - книжного рынка. Книги продавали и покупали в развлекательном центре парка имени Фрунзе. Вход для покупателей был три рубля, а для продавцов - десять. Олесь чувствовал себя там как рыба в воде. Мы подошли к ребятам, которых он знал, и Олесь спросил: «Хармс, Олейников, Аверченко есть?» Двое юношей, один - в современной болоньевой куртке, другой - в перекроенном морском бушлате с модными медными пуговицами, покопавшись в старых деревянных чемоданах эпохи Второй мировой войны, обтянутых дерматином, ловко извлекли две небольшого размера книжки - Николая Олейникова и Аркадия Аверченко. Аверченко - русский писатель, сатирик, театральный критик и редактор журнала «Сатирикон» - был даже чем-то похож на Олеся...
… Однажды в один из летних дней ко мне зашел Олесь. Он был непривычно серьезен, что было не свойственно его ироничному, жизнерадостному темпераменту. Я спросил: «Что-то случилось?» Олесь ответил вопросом: «А ты крещенный?» - «Конечно!» - удивился я. Олесь очень серьезно посмотрел мне в глаза: «Я очень хочу принять крещение!»
Это произошло незадолго до его дня рождения. Мы с ним поехали на Подол, во Флоровский монастырь. Настроение у обоих было торжественное и одновременное тревожное, как перед экзаменом. Трамвай, изгибаясь, спускался по улице Глубочицкой. Мы смотрели сквозь запыленное окно на вывески торговых рядов… Потом прошли тенистым проулком к боковым воротам монастыря, где нас встретила целая стая голубей. Когда мы открыли в калитку в воротах, увидели большую клумбу изумительных роз монастырского сада. Олесь заметил, что только в монастырях и на армейском плацу всегда идеальная чистота.
Крестил Олеся непростой батюшка. Это был священник, имевший духовные связи с такими людьми, как Глаголевы. Священники Глаголевы - отец и сын, светочи киевского православия, праведники, спасавшие киевских евреев во время фашистской оккупации. Крещение происходило в каменном домике игуменьи к юго-востоку от собора. Батюшка спросил у Олеся, знают ли близкие о его крещении, кого он выбрал себе в крестные, осознанно ли для него это решение… Так я оказался свидетелем великого таинства крещения моего друга - будущего писателя и журналиста Олеся Бузины. Почему он решил тогда прийти к Богу? Начинался новый, взрослый этап его жизни, в котором ему предстояли испытания. Наверное, он это чувствовал и понимал.
"Комсомолке" на этот вопрос отвечают "неблизкие" Таксюр, Скворцов, Славинский и друг Олесевого детства
Дмитрий Скворцов, публицист:
У Олеся почти не было близких, за исключением родных и, насколько я знаю, чуть ли не единственного друга - коллеги и соавтора телевизионных проектов Евгения Морина.
У всех нас расходятся пути «по интересам» с друзьями детства и юности. И также «по интересам» обрастаем мы друзьями в более зрелом возрасте. Но Бузина уже в молодости стал известен, а затем и знаменит. Будучи человеком трезвого ума (в прямом и переносном смысле), любую попытку сближения с ним воспринимал, как желание погреться в его лучах славы. Поэтому даже в компаниях единомышленников он мало отличался от своего телеобраза.
С другой стороны, Олесь некоторой даже нежностью и снисходительностью относился к идейным оппонентам, которых он давно - ещё до катастрофических разделений в обществе - знал как в принципе хороших людей. Просто добро улыбался и прекращал разговор.
Мне повезло в том смысле, что в последние годы он потянулся к Богу и во мне, как в практикующем верующем, нашёл если не советчика, то желанного собеседника. И для меня приоткрылось, каким он был для близких. Полностью доверяя благожелательности оппонента в диспуте, такой Олесь искренне мог признать его правоту. Что никогда не происходило на публике - ни на ток-шоу, ни на дне рождения.
Кстати, на праздничные мероприятия заставлял он ходить себя скрепя сердце - исключительно из уважения к приглашавшим. Потому что это отвлекало его от работы, к которой Бузина был очень жаден, всегда имея громадьё творческих планов.
Ян Таксюр, литератор, публицист:
- Мы с Олесем близкими друзьями не были. Скорее, коллегами. Работали в одной газете. И некоторое время даже в одной комнате находились.Всегда тепло друг к другу относились. Вообще, вот это сочетание карнавального дурачества с очень глубокими, выстраданными высказываниями (в последние годы, прежде всего) - и есть особенность Олеся. Тут он ни на кого не похож. Возможно, потому, что и ситуации, подобной той, которая возникла на Украине, нигде и никогда не было. Смесь оперетты с трагедией. Еще и поэтому мне трудно Олеся с кем-то сравнивать. Кстати, мир его учителей, его источников - этот мир мне почти неведом. В редакции у него на полке стояли не известные мне авторы. Знаю, что он любил Гашека, вдохновлялся средневековыми авторами, всякого рода вольнодумной литературой XVIII века. Но, повторюсь: так же, как уникальна наша «украинская цивилизация», так же штучен и не похож ни на кого был Олесь.
Я видел (и потом с годами убеждался в этом всё больше), как он открыл для себя многим неведомый, непонятый и незамеченный космос - Малороссию. С её юмором и добротой, нелепостью и величием, самомнением и нежностью. Мы оба любили эту страну, эту цивилизацию. Олесь страдал от её несовершенства, от того, что её искушают лживые наставники, обманывают, используют в корыстных целях. Но гордился доблестью её подлинных героев. Скажу, может быть, пафосную вещь, но это правда.
Олесь любил Украину. Глубоко носил в себе это чувство. Редко показывал (и едко смеялся над теми, кто делал на этом деньги и карьеру). Олесь, собственно, и был патриотом Украины. Зрячим патриотом. Любящим и в то же время страдающим от бед своей Родины. И его сарказм, насмешливый тон - не от желания покуражиться, а от острой боли.
Один случай, ещё в начале нашего знакомства, открыл очень важную и дорогую для меня черту Олеся - неприятие фальши, лицемерия, стремление к правде. Случай из 90-х годов. Руководство «Ведомостей» срочно собирает в актовом зале коллектив журналистов. Повод: приглашён некий зарубежный эксперт по работе средств массовой информации. Кажется, англичанин или американец. Главный редактор попросил внимательно послушать гостя. И потом через переводчика этот самый гость (а держался он с большим достоинством, похоже, считал, что выступает где-то в культурной пустыне, куда несёт свет европейских ценностей) в течение минут сорока говорил банальнейшие вещи. Озвучивал своего рода памятку малоразвитым народам о том, какая должна быть пресса - прозрачная, толерантная, взвешенная, независимая. Все терпеливо молчали.
Встал только Олесь. Сначала на русском, а потом, перейдя на английский, он выразил «зарубежному товарищу» то, что все чувствовали, но не решались сказать - возмущение тем, что их принимают «за братьев меньших», и дал жёсткий совет получше самому разобраться, в каких условиях работает украинский журналист. Гость побледнел, что-то залепетал. Но тут уже зашумели все остальные. А Олесь, сделав то, что считал нужным и, потеряв интерес к происходящему, покинул зал и отправился по своим многочисленным делам.
Олесь был зрячим патриотом. Любящим свою Родину и в то же время страдающим от ее бед. И его сарказм, насмешливый тон - не от желания покуражиться, а от острой боли.
Иван Славинский, главный редактор BUZINA.ORG:
- Олесь был чрезвычайно многогранным человеком. Он соединял в себе, казалось бы, несоединимое. В нём жили две Украины. Одна - имперская, мощная, индустриальная. А вторая - тихая, провинциальная, со своим «садком вишневим коло хати». Это внутренне диалектическое противоречие, возможно, и породило «феномен Бузины». В Украине Олесь защищал и отстаивал нашу неразрывную культурную связь и преемственность с общерусской цивилизацией. Развенчивал вредоносные и разрушительные мифы недобросовестных и конъюнктурных историков. Высмеивал вчерашних членов КПСС, которые вдруг стали ярыми националистами. И, напротив, когда его приглашали в Россию, он защищал Украину от нападок российских шовинистов, утверждавших, что никакой Украины и украинцев не существует в природе.
Один из краеугольных тезисов Бузины - «украинцы - это такие русские», что означает одновременное единство и отличие. Олесь негодовал, когда из Украины делали врага России и пытались оторвать ее от общерусского тела. Но в тоже время он защищал субэтническую идентичность украинцев. Бузина без лукавства многократно называл себя и украинцем, и русским. И в этом нет противоречия. Здесь есть определенное сходство с ап. Павлом, который писал, что «для иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных». И любимым местом Олеся в Писании также были Павловы слова «нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного… ибо все вы одно во Христе Иисусе».
Бузину горячо любили его многочисленные читатели. И также горячо его ненавидели враги и завистники, которые в конце концов и совершили невероятно подлое убийство, да еще и на пасхальной неделе. Как тонко подметил киевский литератор Ян Таксюр - «в этом была некая дьявольская логика».
Ранний Бузина дерзок и провокативен. Но за ярким эпатажем и напускной брутальностью писатель прятал чувствительную и полную сострадания душу. Валентина Павловна, мама Олеся, вспоминает такой эпизод:
«Помню, как мы с ним отдыхали в Одессе. Ему тогда было лет пять, не больше. И в пансионате, куда мы приехали, находилось множество детей его возраста. Дети есть дети, каждый искал себе какое-то занятие. На берегу основным развлечением детворы был сбор ракушек. Их расковыривали, «жильцов» выбрасывали в море, а «домик» оставляли себе как сувенир. Наблюдая за ровесниками, Олесь тоже решил собирать ракушки. Поднял первую попавшуюся и начал ее раскрывать, но услышав оттуда писк, выбросил ракушку в море. А потом стал бросать туда другие ракушки и, подбегая к детям, говорить, что трогать ракушки нельзя, потому что в них живые существа, стал просить не выгонять их из домика. И надо было видеть, как серьезно, с каким искренним чувством, с каким волнением он об этом просил».
Это многое говорит о личности, в особенности потому, что дети по обыкновению очень жестоки к «братьям меньшим».
По мере своего становления как писателя, Бузина как бы кается в юношеском «литературном хулиганстве» и переосмысливает свои духовные ориентиры. Это особо отчетливо видно в последние семь лет жизни писателя. В этот период Олесь становится убежденным апологетом православия и предвосхищает возрождение монархии в той или иной форме, задолго до того, как это стало «мейнстримом»:
«У нас три государства. Но мы один народ. Бог нас избрал хранить светоч истинной православной веры. После отречения последнего царя мы живем в смуте. Царь отрекся от своего народа. Народ отрекся от своего царя. Сатана стал особенно силен в мире. Потому что православный царь - это "удерживающий". Он не просто скипетр держит или плохого опричника за шиворот, он удерживает Святую Русь и весь наш мир от проникновения в него сатанинского начала, от бесовского беспредела. Обратите внимание, как только пала в России монархия, через год пала монархия в Германии и Австрии, пришел нацизм и зажглись крематории концлагерей. Вот что произошло, когда не стало "удерживающего". Это мистический вопрос, богословский, философский».
Политолог Михаил Погребинский справедливо отмечает, что Тарас Шевченко и Олесь Бузина представляют собой как бы два полюса одного явления. От себя я добавлю следующее. Если депрессивное и полное тоски поэтическое наследие Кобзаря оказало разрушительное действие на Украину, то полное задора, жизнелюбия и оптимизма наследие Бузины может стать фундаментом новой, успешной, сильной, федеративной или конфедеративной Украины. Если к тому времени ее окончательно не развалят наши «профессиональные украинцы», как их метко именовал Олесь Бузина.
Владимир Лемзяков, друг юности:
- Навсегда в моей памяти запечатлелись наши с Олесем поездки на книжный рынок. В то время я был очень благодарен ему за то, что он открыл для меня целый мир литературы, художественных стилей и языка. В конце 80-х не было еще Петровки - книжного рынка. Книги продавали и покупали в развлекательном центре парка имени Фрунзе. Вход для покупателей был три рубля, а для продавцов - десять. Олесь чувствовал себя там как рыба в воде. Мы подошли к ребятам, которых он знал, и Олесь спросил: «Хармс, Олейников, Аверченко есть?» Двое юношей, один - в современной болоньевой куртке, другой - в перекроенном морском бушлате с модными медными пуговицами, покопавшись в старых деревянных чемоданах эпохи Второй мировой войны, обтянутых дерматином, ловко извлекли две небольшого размера книжки - Николая Олейникова и Аркадия Аверченко. Аверченко - русский писатель, сатирик, театральный критик и редактор журнала «Сатирикон» - был даже чем-то похож на Олеся...
… Однажды в один из летних дней ко мне зашел Олесь. Он был непривычно серьезен, что было не свойственно его ироничному, жизнерадостному темпераменту. Я спросил: «Что-то случилось?» Олесь ответил вопросом: «А ты крещенный?» - «Конечно!» - удивился я. Олесь очень серьезно посмотрел мне в глаза: «Я очень хочу принять крещение!»
Это произошло незадолго до его дня рождения. Мы с ним поехали на Подол, во Флоровский монастырь. Настроение у обоих было торжественное и одновременное тревожное, как перед экзаменом. Трамвай, изгибаясь, спускался по улице Глубочицкой. Мы смотрели сквозь запыленное окно на вывески торговых рядов… Потом прошли тенистым проулком к боковым воротам монастыря, где нас встретила целая стая голубей. Когда мы открыли в калитку в воротах, увидели большую клумбу изумительных роз монастырского сада. Олесь заметил, что только в монастырях и на армейском плацу всегда идеальная чистота.
Крестил Олеся непростой батюшка. Это был священник, имевший духовные связи с такими людьми, как Глаголевы. Священники Глаголевы - отец и сын, светочи киевского православия, праведники, спасавшие киевских евреев во время фашистской оккупации. Крещение происходило в каменном домике игуменьи к юго-востоку от собора. Батюшка спросил у Олеся, знают ли близкие о его крещении, кого он выбрал себе в крестные, осознанно ли для него это решение… Так я оказался свидетелем великого таинства крещения моего друга - будущего писателя и журналиста Олеся Бузины. Почему он решил тогда прийти к Богу? Начинался новый, взрослый этап его жизни, в котором ему предстояли испытания. Наверное, он это чувствовал и понимал.