Мальчик с обложки
Послушала роман Максима Семеляк «Средняя продолжительность жизни». В целом роман соответствует русской литературе: алкоголь, мистико-философские разговоры, безвременье, одиночество и тоска. Для меня слишком много в тексте «как» и «словно». Но текст становится точнее, лаконичнее и эмоциональнее, когда автор рассказывает об отце и матери. Поскольку роман начинается с кладбища, рассказ автора об отце напомнил мне работы Юргена Теллера и Яан Тоомик на могилах отцов и надгробия на Миусском кладбище
Его отец Анатолий Семеляк был фотографом. И на первой странице романа - фотография.
Эта фотография была использована для обложки фотоальбома. К альбому и фотографии, автор будет обращаться несколько раз.
Отец однажды сфотографировал меня на такую суперобложку. Книга называлась «Я - это Я. Путешествие в страну детства». Ее выпустили в 1979 году в честь Международного года ребенка. Путешествие, сказать по правде, затянулось. Во всяком случае, сегодня я не стал бы так категоричен насчет того, что я - это так уж прямо я. На суперобложке, помимо пятилетнего меня в желтой кофте и джинсовом комбинезоне, значилась цитата из Брежнева. Он утверждал, что детям придется продолжать дело своих отцов и матерей. Насчет придется - тут с генсеком не поспоришь. Все было зря, но не просто так. Сама книга была мучительно странной, я никогда не имел сил не то что прочесть, но даже пролистать ее целиком. Это был по затее фотоальбом, но набитый странными детскими самооговорами, колыбельными и «дискуссиями под грибком»
Я смогла найти только два разворота этой книги
Описана судьба скорее всего многих архивов фотографов. Хотя и вспоминается проект архива северодвинского фотокора.
С таким же выражением я теперь смотрел на то, что от него осталось, - великое множество палеонтологической фотоутвари, а главное - многие сотни невостребованных пленок. Зачем он настрогал столько изображений? К чему эти тысячи фотографических окаменелостей вместо пары несказанных слов?
Я взялся разбирать отцовские архивы, но пленок было слишком много - запустить бы погребальным серо-белым серпантином на новый год обратного отсчета. Помимо пленок имелось несусветное количество ветхих конвертов с производственными печатями, где хранились не только негативы, но и печатные изображения и порой слайды. Я сотнями вытряхивал эти отражения ничейного на пол, как краденые якутские алмазы, пока передо мной не разверзлась бездна чужой омертвелой жизни.
Есть разговор советских и молодых фотографов
В шкафу, откуда я таскал пленки, стояли, кроме всего прочего, купленные мной в постстуденческие годы книжки про фотографию. В них объяснялось про всякий пунктум и еще про то, что когда человек уходит с фотографии, то экспозиционная функция впервые одолевает культовую. Вот так мы и жили - отец снимал, а я читал, все на соседних полках, без намека на контакт и пунктум.
Я представил, как мы сидим с ним над непрочтенной книжкой и я объясняю ему, как экспозиционная функция одолевает культовую (что это, кстати, значит?), а он мне - про то, почему это все бред, а заодно и как он оказался в стремнине Чичкан.
Несколько раз встречается описание фотографий
Черно-белая клокочущая вода уходила под навесной мост и скрывалась в темной безраздельности горного пейзажа. На сантиметр сверху осталось место для белого просвета неба. В правом углу торчала ветка. На мосту стояла какая-то белая фигура - я не мог разобрать, кто это, человек или очередная конструкция. Такое чувство, что автор снимал с открытым затвором, от чего неподвижные объекты обрели болезненную резкость, а все предположительно живое, если такое вообще присутствовало, превратилось в смутные пятна на грани исчезновения. В этой фотоворонке словно кто-то уже был или еще ожидался, как Юрий Антонов на обложке сорокапятки про течение, но созерцание в любом случае грозило обернуться опознанием - река готовилась сплавить мимо труп врага с мучительно родственными чертами лица.
Роман не о фотографии и не столько о родителях, но меня тронули именно эти части.
История его жизни - это история чистых и закупоренных изображений, поэтому не получалось ни говорить с ним, ни рассказать о нем.