Фотография не может быть ответственна
The Too Faithful Talbotype.
Georgina (in riding habit). "Well dear! I declare it's the very image of you! I never!" Sarah Jane (who insists upon seeing the plate). "Like me! For goodness sake don't be ridiculous, Georgina. I think it's perfectly absurd! Why, it has given me a stupid little turn-up nose, and a mouth that's absolutely enormous!"
Punch. 1855
Кто хочет быть глубоко, безысходно несчастным?
Кто хочет дойти до отчаяния самого мрачного, самого черного, с зелеными жилками (гладкие цвета теперь не в моде)?
Желающих, знаю, найдется немало, но никто не знает, как этого достигнуть. А между тем дело такое простое…
Нужно только пойти и сняться в одной фотографии. Конечно, я не так глупа, чтобы сейчас же выкладывать ее имя и адрес. Я сама узнала их путем тяжелого испытания, пусть теперь попадутся другие; может быть, это даст мне некоторое удовлетворение… Ах! Ничто нас так не утешает в несчастье, как вид страдания другого, - так сказал один из заратурствующих.
К тому же я слышала, что эта фотография не единственная в таком роде. Их несколько, даже, может быть, много. Так что если повезет, то легко можно напасть на желаемую. (Впрочем, нападет-то она сама на вас!…)
***
Была я на днях в фотографии и дожидалась, чтобы мне выдали пробные карточки одной знакомой дамы. Сижу, жду. Высокая, тощая особа роется в книгах и квитанциях с видом оскорбленного достоинства.
Вдруг звонок. Входит энергичный, оживленный господин и спрашивает свой портрет. Тощая особа оскорбляется еще глубже и с холодным презрением подает ему карточку. Господин несколько изумленно смотрит, затем начинает добродушно улыбаться.
- Ха! Это который же я?
Особа «холодна и бледна как лилия» и молча указывает длинным перстом.
- Ха! Ну и р-рожа! Отчего это щеку-то так вздуло?
- Такое освещение.
- А нос отчего эдакой, pardon, клюквой?
- Такой ракурс.
- Гм… Уди-витель-но! А где шея? Где моя шея?
- Шея у вас вообще очень коротка, а тут такой поворот.
- Зачем же вы, черт возьми, pardon, так меня посадили?
Несколько минут тягостного молчания.
- А это кто же рядом со мной сидит?
- Это? - (Беглый взгляд на карточку.) - Разумеется, ваша супруга.
- Супруга? - в ужасе переспрашивает господин. - Ишь ты! Как же она могла здесь выйти, когда я с ней еще в девяносто шестом году разошелся. Когда она, pardon, живет в Самаре у тетки.
- Фотография не может быть ответственна за поведение вашей жены.
- Позвольте! Да ведь это, верно, Сашка, pardon. Александр Петрович, с которым я приходил сниматься! Ну конечно! Смотрите, вон и сюртук его…
- Фотография не может быть ответственна за костюмы ваших приятелей.
Господин сконфузился и попросил завернуть карточки, но вдруг остановил тощую особу и робко спросил:
- Не можете ли вы мне сказать, чей это ребенок вышел там у меня на коленях.
Особа долго и внимательно рассматривает карточку, подходит к окну, зажигает лампочку и, наконец, холодно заявляет:
- Это вовсе не ребенок. Это у вас так сложены руки.
- Не ребенок? А как же вон носик и глазки?
- Впрочем, тем лучше, тем лучше! Мне, pardon, было бы ужасно неудобно и даже неприятно, если бы это оказался ребенок… Ну, куда бы я делся с маленьким ребенком на руках?
- Фотография не может быть ответственна.
- Ну да! Ну да! Очень рад. Но все-таки - удивительная игра лучей.
Он ушел. Мне выдали карточку моей знакомой, где она, почтенная старуха, начальница пансиона, была изображена с двумя парами бровей и одним лихо закрученным усом, который, впрочем, при внимательном рассмотрении через лупу оказался бахромкой от драпировки. Но я уже знала, что фотография не может быть ответственна.
Я не захотела огорчать бедную женщину и бросила карточку в Екатерининский канал.
Все равно там рыба дохнет.
Отрывок из рассказа Надежды Тэффи "Изящная светопись", 1910 г.