Feb 25, 2013 10:55
У меня мама лежит в больнице. Воспаление лёгких. В связи с чем я к ней езжу. Практически каждый день. А езда выглядит так: от дома до Ленинского проспекта на автобусе минут 15-20, потом по подземному переходу на другую сторону, там сажусь на автобус до Тёплого Стана. Это ещё минут 20. Оттуда ловлю таксо и минут за 5-7 доезжаю до больницы в Узком. А оттуда проще: таксо ловится прямо до Ленинского, там по переходу и на автобусе до дома. Это я чему так долго рассказываю? Каждый раз новый водитель, новый разговор, новая жизненная история. Возят, в основном, гости из ближнього закордоння, джигиты разных возрастов. Один дядечка, проникшись тем, что у меня сын Давид, а окромя него ещё трое, немедленно поведал мне, что их у мамы семеро (или восьмеро?), причём он самый младший. И все старшие ему до сих пор помогают, мешками гостинцы возят.
Но на другой день история была вообще сильно повернувшая моё представление о мире. Молодой парень, года на полтора-два меня младше. Похвастался фотографиями детей (двое, мальчику десять, девочке года три-четыре), а потом стал рассказывать. Он иранец, дедушки оба иранцы, одна бабушка наполовину татарка, другая наполовину таджичка. Живёт в Самарканде, прекраснейшем городе мира. Первая дочь родилась у него, когда ему было 15 лет. Родители мамы дочери (каковой маме было самой 18) - военные, им пришла пора возвращаться в Россию, и юная мама захотела отправиться с ними. А наш герой не захотел. Младеницу двух месяцев они у юной мамы отсудили.
- Как же, - говорю, - она без мамы-то, а кормить?
- Из бутылочки, - отвечает он.
- Но мамино же молоко важнее всего для ребёнка, - пытаюсь вякать я.
- Ну, не судьба ей была маминым молоком кормиться, - говорит он.
- А как же, - спрашиваю, - мама-то согласилась без ребёнка уехать?
- А что она могла, -говорит он, - без ребёнка к нам пришла, без ребёнка от нас ушла.
Сейчас девочке 22 года, у неё сын 4-х месяцев, кто её мама, она не знает, бабушка воспитала.
- Ох, - сказала я, - я бы ребёнка не смогла оставить, я бы либо сама с дитём осталась, либо выкрала бы и сбежала.
- У нас не выкрадешь, - говорит он, - у меня тридцать семь братьев, и все самбисты-каратисты. Под землёй бы нашли.
Как, - спрашиваю, - тридцать семь? Родных?
- Тридцать семь братьев и одна сестра. У нас родной считается, если папа один. У моего папы семь жён было.
Причём, как я поняла с его слов, одновременно.
- Семь?
- Ну да, у моего одного брата пять жён, у другого три, а у меня одна, потому что я бедолага.
Вообще-то это у бедолаги третья жена, но не одновременно. После русской девочки, которая оставила дочь и уехала, он восемнадцати лет от роду уехал из Узбекистана в Казахстан, просто взял и уехал, жил там года два, сошёлся с одной девушкой, жил семьёй, но она не захотела от него рожать, сделала аборт, и он уехал от неё.
- Как же, - спрашиваю, - она разве не мусульманка?
- Мусульманка, казашка.
- А как же аборт, нельзя же?
- Бывает.
А ещё он рассказал, что был редкостным обалдуем, еле школу окончил, до двадцати шести лет ничего не делал, во дворе с ребятами гонял. А потом его маме, которая кормила его, его старшую дочь и беременную жену (мама медсестра. Или врач?) это надоело, она купила ему жигулёнок и сказала, мол, хоть таксистом работай.
Я спросила, часто ли он со своими братьями и сестрой видится (братья, как мы помним, все спортсмены-борцы, кроме него, сестра - прокурор во Владивостоке), он ответил, что на все праздники плюс дни рожденья, а это по нескольку раз в месяц плучается. А у его деда, сказал он, у которого тридцать девять детей, как и у его отца, если собираются все, да с жёнами, да с детьми-внукам, ни в один ресторан не помещаются.
Такие дела.
жисть