Повыдергано из интервью с Светланой Алексиевич
- Это все в природе человека. Я просто о том говорю, что зло - это вещь более хищная, более удобная, простая. Более отработанная, чем добро. Это уже отшлифованный человеческий механизм - чего о добре не скажешь. Как только начинаешь о добре говорить - все называют какие-то имена, про которые каждому ясно, что ты не такой и таким никогда не станешь. «Я не мать Мария». Человек уже алиби себе приготовил. И все вопросы сегодняшние - они приводят к тому, что надо читать Достоевского. Потому что счастье Толстого - оно какое-то воздушное, умственное. А зло - оно постоянно вокруг нас. Тем более мы среди палачей и жертв росли. Мы в этой среде постоянно.
---
- Я все время мучилась - почему страдания у нас не конвертируются в свободу? У нас же принято возвеличивать, начиная с Достоевского в том числе, эту магию страдания. <...> Я начинаю думать, что страдания, напротив, цементируют человеческую душу, она больше не может развиваться. Все-таки для развития человеку нужны счастливые, нормальные условия жизни. Вот этот спор Солженицына и Шаламова - я все-таки на стороне Шаламова.
---
- Если вспомнить героев вашей первой книги и героев последней, вы чувствуете, что люди за это время изменились, начали по-другому говорить, изменилась карта их чувств?
- Да. У людей сейчас меньше идеализма. <...> То есть раньше биологически человек как бы не существовал, если взять нашу классику и советскую литературу: там нет человека со всей его требухой. <...> Почему люди читают западную литературу? Потому что там есть разговор о теле, о тайне тела, о том, что любовь - это и красивое, и звериное. Ничего этого нет в нашей литературе! А сейчас люди говорят уже обо всем. Человек стал более откровенен, но не свободен. Свободных людей я не встречала.
---
- <...>Притом что очень быстро идет время, очень быстро меняются события, практически нет времени, чтобы культура продумала какие-то важные вещи. И поэтому мой жанр стоит на том, что у каждого человека есть свои догадки, которые он смог сформулировать раньше других. И если это все собрать вместе, получается роман голосов, роман времени. Один человек это сделать не в состоянии, и в культуре в целом нет для этого времени, в конце концов, есть какая-то ограниченность форм.
отсюда: http://vozduh.afisha.ru/books/my-pereputali-dobro-so-zlom-intervyu-so-svetlanoy-aleksievich/
_______________________________________________________________________
- Добрый русский мир, гуманитарный русский мир, тот мир, которому до сих пор поклоняются все - литературе, балету, музыке великой, - да, этот мир люблю, заявила она на пресс-конференции в Минске. - Но я не люблю мир Берии, Сталина, Путина, Шойгу - это не мой мир.
- Когда-то меня поразили и ведут по жизни слова Достоевского, пытавшегося понять, «сколько человека в человеке». Именно в этом я вижу смысл писательской работы - собирать человека. Двадцатый век был не лучшим временем, чтобы в этом преуспеть, - время войн, революций, ГУЛАГа, Освенцима и Чернобыля. Людей постоянно испытывали на прочность. Опыт наш печален. В лагере человека хватало на два дня, как свидетельствует Шаламов. И на войне тоже. Мы узнали о себе, что легче быть слабым существом, получеловеком, податливым материалом для разного рода экспериментов, обещающих рай на земле. А человеком быть очень трудно - не героем, а просто человеком. Может быть, только в последние минуты перед смертью или в часы любви у человека получается быть самим собой и он похож на Божий замысел. Вот такого потрясенного человека я всегда ищу. Ему есть что рассказать. Это мой герой.
Взято из: http://inosmi.ru/sngbaltia/20151009/230727258.html#ixzz3o5IQA4ni
________________________________________________________________________
И еще одно интервью: http://www.vedomosti.ru/library/articles/2013/10/18/intervyu-svetlana-aleksievich-pisatel
- Почему мы не можем вырваться из этого круга? Почему страдания у нас не конвертируются в свободу, в чувство собственного достоинства? Я встречала это десятки раз: вот человек рассказывает о войне или о Чернобыле - и это потрясающий рассказ, достойный Достоевского, рассказ глубокого, свободного человека. Но едва речь заходит о нашем времени, о Путине или Лукашенко, я вижу раба, пробиться сквозь сознание которого невозможно. И действительно начинается плач, у нас вообще культура плача.
<...>
- Только что мы с вами были на книжной ярмарке. Там все время шли обсуждения, круглые столы, и точно такие же дискуссии идут по телевидению. На них без конца проговариваются самые разные вещи, прошлое, сегодняшний день, будущее. Мне много приходится встречаться с читателями в Европе, немецкая публика, например, другая, она задает очень серьезные вопросы об устройстве политической жизни. А у нас политическая жизнь - это повод для стеба. Первая глава в моей книге недаром называется «Утешение апокалипсисом» - в конце 1980-х мы думали, что разрушение и есть обновление. Вот когда надо было с народом говорить, искать новые точки опоры, а не разворовывать страну.
<...>
- О чем конкретно российской элите следовало бы поговорить с народом?
- О прошлом. Об опыте Второй мировой войны. О том, что человеком быть тяжело.
<...>
- А как бы вы сформулировали итоги вашей заграничной жизни?
- Здесь я научилась жить. Я увидела, что жизнь дана не для того, чтобы залезть на крышу чернобыльского реактора. Это не борьба, не вечное сражение, как нас когда-то учили, это - огромный мир. Это цветы в саду, это отношения двух людей, свеча, зажженная за столом, вкусная еда. Все это - счастье.