Про людей и макароны.
Однажды к бабушке Дусе приехала её крестница. Жили они в соседних городах, но на тот момент уже лет двадцать, как не виделись. Пообнимались, поплакали, выпили домашнего вина под разговоры. Вино у бабушки всегда было головокружительно вкусное, беседовалось под него хорошо и на самые разные темы. А посколько войну пережили обе женщины, и её неизбежно упомянули. Я была ещё мелкая, лет двенадцати, и любопытная, а гостья мне нравилась - славная такая женщина, уютная и добрая - а потому я и слушала всё, что получалось, и даже расспрашивала. “Про войну” от очевидцев и тогда не часто выпадал шанс услышать, а уж людей, побывавших на принудительных работах в Германии вживую до того вообще видеть не приходилось. Да о том, что такие люди были, тогда и упоминать-то не полагалось, и о этом явлении вообще я узнала неофициально от бабушки, а “из официальных источников” - из прочитаной до положенного школьной программой срока “Молодой гвардии”: там вскользь упоминалось, а больше ни-ни - сплошное молчание. В общем, не поинтересоваться я не могла. Жаль, с тех пор прошло много времени, и детали смазались, названия забылись. В общем, что помню.
“... Я девчонкой совсем была, когда меня в Германию забрали,только-только шестнадцать успело исполниться. Там отправили работать на завод. Жили мы в бараках от завода в стороне, идти туда было не очень долго, но и не совсем близко. Работали много, кормили нас два раза в день там же на заводе: утром давали какое-нибудь горячее питьё с небольшим куском хлеба, а вечером после работы порцию супа. Я уставала и от работы, и от людей, от которых никуда было не деться весь день, поэтому брала свой котелок, и по дороге в барак выходила за улицы в поле и там уже ела в тишине и одиночестве.
А один раз, шла я по улице, как вдруг подскочил ко мне мальчишка маленький, что-то обидное выкрикнул и в котелок горсть земли кинул. Я как увидела эту землю в супе, так на дорогу села и расплакалась - сутки, считай, не ела, и ещё одни до следующего вечера голодать. На шум из дома немка молодая вышла, видно, этого мальчишки мать. Поняла, что случилось, сына отчитала, а у меня из рук котелок вынула, суп выплеснула, и с котелком в дом ушла, а мне ждать сказала. Не было её минут двадцать, я уже себя ругать начала: земля бы осела на дно, хоть что-то отхлебнуть было бы можно, а так непонятно, чего я тут жду, и снова чуть не расплакалась. А потом та женщина вынесла мне полный котелок тушёной картошки, и хлеба к нему. Словами не передать, как я ей благодарна была. И единственный раз за всё время в Германии до самого освобождения была сытой. И убедилась, что и среди немцев люди есть.
Освобождали нас американцы. И довольно долго неизвестно было, что с нами дальше будет. Жили в тех же бараках, разносолов не было, но макарон американцы нам навезли - хоть ты засыпься. А у немцев летом сорок пятого голод начался. И получилось так, что у нас еда была, а у них - нет. Как-то слышу гомон, выхожу, смотрю, а там пришли немки из города, видно, хотели продуктов попросить, а у нас была одна такая Лидка, всех немцев без разбору ненавидела люто, так вот она высыпала себе под ноги пачку макарон и давай на них плясать. Дескать, пусть лучше пропадёт, чем вам достанется, я еду топтать буду, а вы смотрите. И они стояли и молча смотрели.
А я глянула, вижу: та женщина, что меня картошкой кормила, стоит скраешку. Я ёё поманила тихонько, пришли мы к кладовой, я её за углом оставила и сколько смогла макарон ухватить, вынесла.
Очень они голодали тогда.
А нас совсем скоро загнали в вагоны - и в лагеря на пять лет отправили, как предателей Родины. Только в пятидесятых получилось к маме вернуться...”
Эти женщины, такие разные, представительницы враждебных государств, нашли в себе что-то, давшее им возможность помочь совершенно чужому человеку. Кто-то сейчас заявляет, что жители освобождённых населённых пунктов востока Украины "не заслуживают" помощи, в том числе гуманитарной. Боюсь, чтобы такое говорить, нужно совершенно не уметь представить себя на месте другого человека и/или совершенно не знать из личного опыта, что это такое - несколько вечеров подряд засыпать совсем голодным, или быть неспособным накормить своего ребёнка - потому что раздобыть еду никакой возможности нет, или знать, что жизнь твоя и твоих близких может оборваться в любую секунду по чьей-то злой воле, и ты ничего - НИЧЕГО не сможешь этой злой воле противопоставить, или, что такое - страх, не отпускающий, не позволяющий вдохнуть хоть вполлёгких.
Давайте будем людьми. Давайте помнить, что абсолютно безупречных нет. И никогда не заблуждавшихся тоже. Нет ничего не боявшихся. Нет не совершавших ошибок. Нет тех, кто никогда не оказывался в плохое время в плохом месте. Нет тех, кому никогда не бывает нужна помощь. Нет не изменявших взгляды. Есть люди. Обычные мирные люди, пострадавшие от войны. Наши сограждане. Давайте помнить об этом. Давайте будем людьми друг для друга. Иногда для этого бывает достаточно нескольких картофелин или пачки макарон.
“... Я девчонкой совсем была, когда меня в Германию забрали,только-только шестнадцать успело исполниться. Там отправили работать на завод. Жили мы в бараках от завода в стороне, идти туда было не очень долго, но и не совсем близко. Работали много, кормили нас два раза в день там же на заводе: утром давали какое-нибудь горячее питьё с небольшим куском хлеба, а вечером после работы порцию супа. Я уставала и от работы, и от людей, от которых никуда было не деться весь день, поэтому брала свой котелок, и по дороге в барак выходила за улицы в поле и там уже ела в тишине и одиночестве.
А один раз, шла я по улице, как вдруг подскочил ко мне мальчишка маленький, что-то обидное выкрикнул и в котелок горсть земли кинул. Я как увидела эту землю в супе, так на дорогу села и расплакалась - сутки, считай, не ела, и ещё одни до следующего вечера голодать. На шум из дома немка молодая вышла, видно, этого мальчишки мать. Поняла, что случилось, сына отчитала, а у меня из рук котелок вынула, суп выплеснула, и с котелком в дом ушла, а мне ждать сказала. Не было её минут двадцать, я уже себя ругать начала: земля бы осела на дно, хоть что-то отхлебнуть было бы можно, а так непонятно, чего я тут жду, и снова чуть не расплакалась. А потом та женщина вынесла мне полный котелок тушёной картошки, и хлеба к нему. Словами не передать, как я ей благодарна была. И единственный раз за всё время в Германии до самого освобождения была сытой. И убедилась, что и среди немцев люди есть.
Освобождали нас американцы. И довольно долго неизвестно было, что с нами дальше будет. Жили в тех же бараках, разносолов не было, но макарон американцы нам навезли - хоть ты засыпься. А у немцев летом сорок пятого голод начался. И получилось так, что у нас еда была, а у них - нет. Как-то слышу гомон, выхожу, смотрю, а там пришли немки из города, видно, хотели продуктов попросить, а у нас была одна такая Лидка, всех немцев без разбору ненавидела люто, так вот она высыпала себе под ноги пачку макарон и давай на них плясать. Дескать, пусть лучше пропадёт, чем вам достанется, я еду топтать буду, а вы смотрите. И они стояли и молча смотрели.
А я глянула, вижу: та женщина, что меня картошкой кормила, стоит скраешку. Я ёё поманила тихонько, пришли мы к кладовой, я её за углом оставила и сколько смогла макарон ухватить, вынесла.
Очень они голодали тогда.
А нас совсем скоро загнали в вагоны - и в лагеря на пять лет отправили, как предателей Родины. Только в пятидесятых получилось к маме вернуться...”
Эти женщины, такие разные, представительницы враждебных государств, нашли в себе что-то, давшее им возможность помочь совершенно чужому человеку. Кто-то сейчас заявляет, что жители освобождённых населённых пунктов востока Украины "не заслуживают" помощи, в том числе гуманитарной. Боюсь, чтобы такое говорить, нужно совершенно не уметь представить себя на месте другого человека и/или совершенно не знать из личного опыта, что это такое - несколько вечеров подряд засыпать совсем голодным, или быть неспособным накормить своего ребёнка - потому что раздобыть еду никакой возможности нет, или знать, что жизнь твоя и твоих близких может оборваться в любую секунду по чьей-то злой воле, и ты ничего - НИЧЕГО не сможешь этой злой воле противопоставить, или, что такое - страх, не отпускающий, не позволяющий вдохнуть хоть вполлёгких.
Давайте будем людьми. Давайте помнить, что абсолютно безупречных нет. И никогда не заблуждавшихся тоже. Нет ничего не боявшихся. Нет не совершавших ошибок. Нет тех, кто никогда не оказывался в плохое время в плохом месте. Нет тех, кому никогда не бывает нужна помощь. Нет не изменявших взгляды. Есть люди. Обычные мирные люди, пострадавшие от войны. Наши сограждане. Давайте помнить об этом. Давайте будем людьми друг для друга. Иногда для этого бывает достаточно нескольких картофелин или пачки макарон.