Окончание сказки енотского безвременья
Начало этой сказки здесь: http://katarsys-alva.livejournal.com/68378.html
Продолжение здесь: http://katarsys-alva.livejournal.com/69157.html
Она стягивала их в комнату, постепенно свивая из них в широком оконном проёме сложную фигуру. К тому времени, как вернулся енот с дымящимся кофейником в руках, в окне уже пульсировала, сжимаясь и разжимаясь, огромная разноцветная "морская звезда". И опавшие кленовые листья в её лучах плавно скользили, меняясь местами в сложном, чарующем танце. Хозяин дома так и застыл с кофейником в руках, изумлённо наблюдая за этим чудом.
Енот смотрел на стремительно меняющийся орнамент красок, оттенков и форм. Ещё несколько мгновений назад это были всего лишь листья. Они отжили свой век радости Солнцу, отдали все свои полезные накопления деревьям, взяли взамен их воспоминания о летних днях и утренних туманах, шлаки и горечи перезревших соков, празднично расцветились всеми оттенками прощальных раскрасок - и отправились в недолгий танец полёта к земле, траве и другим опавшим листьям. Отправились вниз, чтобы уснуть навсегда и дать пищу бесчисленным осенним грибам под редеющим пологом леса. Их мелодия должна была завершиться мажорными аккордами среди увядающей травы, угаснуть плавно. Теперь они танцевали и кружились, пульсируя в замысловатом танце плавно извивающихся лучей "морской звезды". В этом не было ничего парадоксального или пугающего - листья лишь замедлили свой путь, собравшись вместе и явив нечто совершенно большее.
--Это сердце Осени, - чуть слышно проворковала Гостья.
--У неё большое сердце, - так же тихо ответил Енот, - большое и красивое сердце...
--Согрей меня, - Гостья протянула пустой бокал. А Енот был столь увлечён и захвачен действом в проёме окна, что даже не задумался, откуда тому бокалу было взяться. Он просто налил в него чарующе ароматный и очень горячий кофе и обронил только: - Бренди закончился.
Гостья подождала, пока наполнится бокал, а кофейник займёт своё место на столике, и молча протянула ему полную бутыль. Енот взвесил её в руке и улыбнулся очень задумчиво. Но так и не отвёл взгляда от витийного танца листьев: красных, оранжевых, отчаянно жёлтых, багрово-малновых, обсыпанных пёстрыми россыпями тёмных точек. Бесшумно и плавно скользили они в холодном воздухе непроходящего полудня.
--Приворотное зелье? - спросил он, не глядя свинчивая крышку.
--А тебе этого хочется? - Гостья сверкнула на него широченной из хитрейших улыбок.
--Если это, конечно, в природе возможно... - отвлечённо пропел Енот себе под нос, наклонил бутыль к её бокалу и замер в ожидании: - Выпив твоего приворотного зелья, берёшь последний билет в один конец. Если мы выпьем его оба, то отправимся дальше...
--...вместе! - выдохнула Гостья, блаженно прикрыв глаза. Нашарила тонкими пальцами руку енота, напряжённо державшую стеклянное горлышко, и мягко надавила, опрокинув в тёмную пучину кофе тонкую струю густого ароматного напитка. Оплела его пальцы своими и поднесла бутыль ко второму бокалу. Очи её по-прежнему были закрыты и ресницы оставались недвижны. Она просто знала, куда направить его руку. - Не бойся. Я никогда не заберу тебя с собой... Я пришла к тебе согреться, Енот. Мне снова холодно в этом Мире. Ты знаешь. Мне всегда... холодно. Это не яд и не билет в один конец. Это хороший бренди.
Теперь оба бокала источали тончайшую терпковатую смесь ароматов. Енот поставил бутыль на столик, шагнул за спину Гостье и очень осторожно запустил пальцы в её пышные разно-красные локоны. Нежно прошёлся коготками меж корнями волос. Глаза её раскрылись: умиротворённые и задумчивые. Теперь они снова созерцали удивительное пульсирующее сердце Осени. Но уже гораздо более вместе, чем прежде.
...Они познакомились немногим более десяти лет назад. В столице одной из молодой страны на Юго-Востоке Европы. Этот город обещали бомбить, если страна не подчинится воле сверхдержавы. Страна сохранила гордость и бомбардировки должны были начаться со дня на день.
Она приехала сюда снимать репортаж - о крови, разрушениях, горе - о возмездии и раскаянии. Молодая, высоченная, своенравная и очень амбициозная, с коротким ёжиком рыжих волос и гордо вздёрнутым подбородком. Независимая, устремлённая и жёсткая в манерах. Увешанная подсумками и кофрами с фото-техникой, вооружённая непробиваемой ксивой репортёра, подвижная и подтянутая.
Енот собирался уезжать после экстренного завершения международной конференции: городу обещали решительные меры и сборище пришлось экстренно свернуть, дабы сберечь участников. Мало ли что может случиться, а потом отписывайся за иностранных гостей... Он остался в отеле ещё на одну ночь - номер был оплачен, к тому же очень хотелось напоследок погулять по городу. Увидеть его целым... пока.
А её поселили в том же коридоре.
Если двое весьма непохожих друг на друга существ одновременно выходят из своих комнат и движутся в одну сторону, трудно ошибиться, сказав, что в путь они пустились вместе. Скорее всего, ещё и потому, что своей взаимонесхожестью они вызывают внимание друг друга. Перекинувшись несколькими вежливыми фразами в лифте, они пустились по городу вдвоём: два иностранца, страждущие увидеть его совсем разными глазами. Оба впервые на этих улицах.
Она хотела увидеть, как проносятся в небе стремительные хищные контуры бомбардировщиков, как рвутся на этих улицах смертоносные заряды, как мечутся в руинах люди... Кровь, разрушения и ужас наказанных - вот что должно было стать влажной сахарной изюминой её репортажа! А Еноту было просто очень тревожно: за горожан, продолжавших просто и обыденно спешить по своим делам, словно и не было никаких военных угроз, за красивые уютные улицы и бульвары, за кота, мирно спавшего калачиком на каменной ограде под вишнёвыми ветвями, и за эту странную, отрешённую от реальности высокую журналистку. В огромных солнцезащитных очках, за которыми он так и не сумел пока разглядеть её глаз. Общаясь с этой дерзкой, надменной женщиной, енот всё явственнее ощущал: она никогда не видела этот Мир добрым. Может быть, её чем-то напугали в далёком прошлом, а потом она просто перестала верить? Сперва боялась, потом научилась ненавидеть и презирать? Рыжая бестия не вызывала у него отвращения - скорее тревогу и печаль - в обоих случаях именно за неё саму.
По страшной иронии Провидения или случая первая же прилетевшая с небес бомба могла стать началом её репортажа. Ибо рухнула посреди той самой улицы, на которую эти двое как раз выходили из-за угла. Но не стала. Поскольку рухнула - и разорвалась - слишком уж близко. Всё решили секунды и шаги... Отважная журналистка показалась из-за угла первой, прямо в момент взрыва. Её не посекло осколками и не пожгло жаром - но шарахнуло, подхватило и швырнуло ударной волной. Очень сильно и далеко. Человеческая воля может быть весьма крепкой. Но тело всегда хрупко. В особенности, если по нему шарашит ударная волна эквивалентом в десятки фунтов разорвавшегося тротила. Её треснуло и вдавило в кирпичную стену. Когда Енот, до того укрытый от волны углом просевшего внутрь здания, подбежал к ней, то не сразу понял опасность повреждений - внешне она была практически целой, только кровь сочилась из носа... а потом побежала струйками изо рта, из ушей, из уголков широко распахнутых глаз... Но в это время он уже тащил её на руках, вслушиваясь в царящий вокруг хаос бомбёжки и припоминая дорогу до больницы. Во время прогулки он запомнил, где они видели больницу... Долго тащить не пришлось: он увидел издали машину скорой помощи и санитаров, бойко снующих с полевыми носилками, эвакуируя раненых. Город всё же подготовился к налёту и теперь на улицы выехали бригады медиков. Раненых было... много. Заслышав иностранную речь и увидев остатки репортёрского снаряжения, санитары сперва норовили отослать Енота подальше: "Нечего! Своих хватает!!! Убери эту тварь-журналюгу и сам убирайся - не до вас! Ясно, зачем вы приехали! Крови хотели - получите!" Но только не из того материала он был сделан, чтобы растечься по асфальту и отступиться. Откровенно втиснулся вместе со своей ношей в одну из машин, где и без них хватало раненых, и доехал до госпиталя, бранясь с теми же санитарами уже на ходу.
В госпитале принимали всех, сортируя по степени тяжести. Подоспевший хирург-травматолог окинул её опытным взглядом и махнул своим: "Эту - на стол! Множественные переломы. Разрыв органов. Так и быть - попытаемся... Если выкарабкается - запомнит, как на чужом горе сенсации творить...!" Енот не отходил от неё ни на шаг - бежал рядом с каталкой, на которой её везли в операционную, сдержанно торопил врачей...
--Ты бежал рядом, держась за каталку, и кидался в медиков короткими строгими фразами. На их языке. А я смотрела на тебя снизу-вверх. У тебя было очень суровое, напряжённое лицо. А в глазах стояли слёзы. Крупные дрожащие слёзы. Тебе одному было меня жалко... А остальные просто делали свою работу. А я совсем не хотела умирать...
Енот гладил её по голове под волосами. Сейчас она не видела его лица, на котором снова проступили глубокие морщины памяти.
--Ты совсем не хотела жить.
--Да. И жить я тоже не хотела... В таком вот зверском Мире и с такими бездушными людьми. Такая противоречивая была, хоть святых выноси! - по комнате разнёсся низкий утробный смешок. Шерсть у енота меж ушей встала ёжиком.
--В Ад меня не пустили. Перевозчик даже платы не взял. Просто мотнул головой, не глядя. Указал перстом мне за спину. И совсем отвернулся. В Рай - тем более. Он один на всех. Туда знаешь, какая была очередь... Особенно в тот день. Это только Ад у каждого свой. Меня взяли на должность.
Одним неуловимым движением она извлекла откуда-то с бедра изящный секатор с длинными чёрными лезвиями, изукрашенными затейливым готическим узором из перфораций. И демонстративно щёлкнула им в воздухе перед самым носом Енота. Приводимые в движение сложным рычажным механизмом, лезвия с хрустом рассекали воздух, словно вспарывали саму ткань Мироздания.
--Рубишь головы? Или чего другое?
--Пресекаю возможности.
--У тебя много работы... Как же они без тебя справлялись?
--А я не одна такая. Господь ироничен... Но внимателен. У него нас целый штат. И каждому - своя вотчина.
--Ты приходишь к одиноким художникам и к таким, как я?
--Скорее к тем, в чьём творчестве или помыслах я проявляюсь как окрыляющее начало. Странно звучит, правда? Ничего странного, Енот. Эти люди холят и лелеют идею разрушения, она вдохновляет их... А потом, рано или поздно, прихожу я и...
Ажурные лезвия секатора снова чёрным пламенем вспороли воздух.
Енот аккуратно расправил огненные пряди по её плечам и тихонечко уселся в своё кресло. Сердце Осени в окне постепенно таяло, рассыпаясь в мелкую труху с каждым новым ударом.
--Ты видел это сердце - оно принадлежит тебе. Я всегда смогу воссоздать его для тебя снова... - под её взглядом из мелкой пыли у окна соткался большой кленовый лист: измалиново-красно-жёлтый, изящный и... сухой.
--Опавшие листья и высохшие цветы столь же прекрасны, как ушедшая любовь, - медленно проговорил енот, - они навевают чудесные воспоминания, но в них уже нет жизни.
Она повернулась к нему всем корпусом и чуть подалась вперёд, подпёрла кулаком голову и внимательно посмотрела в глаза. А потом плавно улыбнулась - широко и тонко. И сказала:
--Мне очень холодно, Енот. Мне всегда холодно... между Мирами. А ты - единственный, чью заботу я действительно ощущала. До самой последней секунды жизни. Я прихожу к тебе, чтобы согреться твоим кофе. И если однажды я заберу тебя с собой - это будет самый абсурдный поступок, на который способен ангел. Потому что тогда никто больше не согреет меня.
А потом они сидели молча и пили обжигающий кофе. И улёгся по комнатам ветер. А когда опустели бокалы, она поднялась и заметила вполголоса, проходя за его креслом:
--Я знаю, что забрала у тебя много сил... сегодня. Такова природа - не говори ничего... Просто прими от меня подарок - это продлит твою жизнь. Такую необходимую... мне. Пора идти - время собирает свою дань.
Нежно скользнула своей тонкой, но очень твёрдой рукой по ушам енота, сделала шаг к двери и растаяла в прозрачном воздухе.
А он так и остался сидеть в кресле, глядя, как проснувшийся осенний ветерок начинает подметать горку трухи от листьев под окном. Унося в сад тонкую буроватую пыль. Енот не глядя протянул руку и взял со столика бокал, полный до краёв горячей кровью - дымящейся и густой. И выпил его очень медленно и с удовольствием, как принимают по-настоящему дорогие подарки.
Осень пришла в одичавший сад. Настало хорошее время, чтобы высаживать крокусы. Надо было торопиться успеть, чтобы увидеть, как они первыми зацветут будущей весной.
1-23 сентября 2009 года
Продолжение здесь: http://katarsys-alva.livejournal.com/69157.html
Она стягивала их в комнату, постепенно свивая из них в широком оконном проёме сложную фигуру. К тому времени, как вернулся енот с дымящимся кофейником в руках, в окне уже пульсировала, сжимаясь и разжимаясь, огромная разноцветная "морская звезда". И опавшие кленовые листья в её лучах плавно скользили, меняясь местами в сложном, чарующем танце. Хозяин дома так и застыл с кофейником в руках, изумлённо наблюдая за этим чудом.
Енот смотрел на стремительно меняющийся орнамент красок, оттенков и форм. Ещё несколько мгновений назад это были всего лишь листья. Они отжили свой век радости Солнцу, отдали все свои полезные накопления деревьям, взяли взамен их воспоминания о летних днях и утренних туманах, шлаки и горечи перезревших соков, празднично расцветились всеми оттенками прощальных раскрасок - и отправились в недолгий танец полёта к земле, траве и другим опавшим листьям. Отправились вниз, чтобы уснуть навсегда и дать пищу бесчисленным осенним грибам под редеющим пологом леса. Их мелодия должна была завершиться мажорными аккордами среди увядающей травы, угаснуть плавно. Теперь они танцевали и кружились, пульсируя в замысловатом танце плавно извивающихся лучей "морской звезды". В этом не было ничего парадоксального или пугающего - листья лишь замедлили свой путь, собравшись вместе и явив нечто совершенно большее.
--Это сердце Осени, - чуть слышно проворковала Гостья.
--У неё большое сердце, - так же тихо ответил Енот, - большое и красивое сердце...
--Согрей меня, - Гостья протянула пустой бокал. А Енот был столь увлечён и захвачен действом в проёме окна, что даже не задумался, откуда тому бокалу было взяться. Он просто налил в него чарующе ароматный и очень горячий кофе и обронил только: - Бренди закончился.
Гостья подождала, пока наполнится бокал, а кофейник займёт своё место на столике, и молча протянула ему полную бутыль. Енот взвесил её в руке и улыбнулся очень задумчиво. Но так и не отвёл взгляда от витийного танца листьев: красных, оранжевых, отчаянно жёлтых, багрово-малновых, обсыпанных пёстрыми россыпями тёмных точек. Бесшумно и плавно скользили они в холодном воздухе непроходящего полудня.
--Приворотное зелье? - спросил он, не глядя свинчивая крышку.
--А тебе этого хочется? - Гостья сверкнула на него широченной из хитрейших улыбок.
--Если это, конечно, в природе возможно... - отвлечённо пропел Енот себе под нос, наклонил бутыль к её бокалу и замер в ожидании: - Выпив твоего приворотного зелья, берёшь последний билет в один конец. Если мы выпьем его оба, то отправимся дальше...
--...вместе! - выдохнула Гостья, блаженно прикрыв глаза. Нашарила тонкими пальцами руку енота, напряжённо державшую стеклянное горлышко, и мягко надавила, опрокинув в тёмную пучину кофе тонкую струю густого ароматного напитка. Оплела его пальцы своими и поднесла бутыль ко второму бокалу. Очи её по-прежнему были закрыты и ресницы оставались недвижны. Она просто знала, куда направить его руку. - Не бойся. Я никогда не заберу тебя с собой... Я пришла к тебе согреться, Енот. Мне снова холодно в этом Мире. Ты знаешь. Мне всегда... холодно. Это не яд и не билет в один конец. Это хороший бренди.
Теперь оба бокала источали тончайшую терпковатую смесь ароматов. Енот поставил бутыль на столик, шагнул за спину Гостье и очень осторожно запустил пальцы в её пышные разно-красные локоны. Нежно прошёлся коготками меж корнями волос. Глаза её раскрылись: умиротворённые и задумчивые. Теперь они снова созерцали удивительное пульсирующее сердце Осени. Но уже гораздо более вместе, чем прежде.
...Они познакомились немногим более десяти лет назад. В столице одной из молодой страны на Юго-Востоке Европы. Этот город обещали бомбить, если страна не подчинится воле сверхдержавы. Страна сохранила гордость и бомбардировки должны были начаться со дня на день.
Она приехала сюда снимать репортаж - о крови, разрушениях, горе - о возмездии и раскаянии. Молодая, высоченная, своенравная и очень амбициозная, с коротким ёжиком рыжих волос и гордо вздёрнутым подбородком. Независимая, устремлённая и жёсткая в манерах. Увешанная подсумками и кофрами с фото-техникой, вооружённая непробиваемой ксивой репортёра, подвижная и подтянутая.
Енот собирался уезжать после экстренного завершения международной конференции: городу обещали решительные меры и сборище пришлось экстренно свернуть, дабы сберечь участников. Мало ли что может случиться, а потом отписывайся за иностранных гостей... Он остался в отеле ещё на одну ночь - номер был оплачен, к тому же очень хотелось напоследок погулять по городу. Увидеть его целым... пока.
А её поселили в том же коридоре.
Если двое весьма непохожих друг на друга существ одновременно выходят из своих комнат и движутся в одну сторону, трудно ошибиться, сказав, что в путь они пустились вместе. Скорее всего, ещё и потому, что своей взаимонесхожестью они вызывают внимание друг друга. Перекинувшись несколькими вежливыми фразами в лифте, они пустились по городу вдвоём: два иностранца, страждущие увидеть его совсем разными глазами. Оба впервые на этих улицах.
Она хотела увидеть, как проносятся в небе стремительные хищные контуры бомбардировщиков, как рвутся на этих улицах смертоносные заряды, как мечутся в руинах люди... Кровь, разрушения и ужас наказанных - вот что должно было стать влажной сахарной изюминой её репортажа! А Еноту было просто очень тревожно: за горожан, продолжавших просто и обыденно спешить по своим делам, словно и не было никаких военных угроз, за красивые уютные улицы и бульвары, за кота, мирно спавшего калачиком на каменной ограде под вишнёвыми ветвями, и за эту странную, отрешённую от реальности высокую журналистку. В огромных солнцезащитных очках, за которыми он так и не сумел пока разглядеть её глаз. Общаясь с этой дерзкой, надменной женщиной, енот всё явственнее ощущал: она никогда не видела этот Мир добрым. Может быть, её чем-то напугали в далёком прошлом, а потом она просто перестала верить? Сперва боялась, потом научилась ненавидеть и презирать? Рыжая бестия не вызывала у него отвращения - скорее тревогу и печаль - в обоих случаях именно за неё саму.
По страшной иронии Провидения или случая первая же прилетевшая с небес бомба могла стать началом её репортажа. Ибо рухнула посреди той самой улицы, на которую эти двое как раз выходили из-за угла. Но не стала. Поскольку рухнула - и разорвалась - слишком уж близко. Всё решили секунды и шаги... Отважная журналистка показалась из-за угла первой, прямо в момент взрыва. Её не посекло осколками и не пожгло жаром - но шарахнуло, подхватило и швырнуло ударной волной. Очень сильно и далеко. Человеческая воля может быть весьма крепкой. Но тело всегда хрупко. В особенности, если по нему шарашит ударная волна эквивалентом в десятки фунтов разорвавшегося тротила. Её треснуло и вдавило в кирпичную стену. Когда Енот, до того укрытый от волны углом просевшего внутрь здания, подбежал к ней, то не сразу понял опасность повреждений - внешне она была практически целой, только кровь сочилась из носа... а потом побежала струйками изо рта, из ушей, из уголков широко распахнутых глаз... Но в это время он уже тащил её на руках, вслушиваясь в царящий вокруг хаос бомбёжки и припоминая дорогу до больницы. Во время прогулки он запомнил, где они видели больницу... Долго тащить не пришлось: он увидел издали машину скорой помощи и санитаров, бойко снующих с полевыми носилками, эвакуируя раненых. Город всё же подготовился к налёту и теперь на улицы выехали бригады медиков. Раненых было... много. Заслышав иностранную речь и увидев остатки репортёрского снаряжения, санитары сперва норовили отослать Енота подальше: "Нечего! Своих хватает!!! Убери эту тварь-журналюгу и сам убирайся - не до вас! Ясно, зачем вы приехали! Крови хотели - получите!" Но только не из того материала он был сделан, чтобы растечься по асфальту и отступиться. Откровенно втиснулся вместе со своей ношей в одну из машин, где и без них хватало раненых, и доехал до госпиталя, бранясь с теми же санитарами уже на ходу.
В госпитале принимали всех, сортируя по степени тяжести. Подоспевший хирург-травматолог окинул её опытным взглядом и махнул своим: "Эту - на стол! Множественные переломы. Разрыв органов. Так и быть - попытаемся... Если выкарабкается - запомнит, как на чужом горе сенсации творить...!" Енот не отходил от неё ни на шаг - бежал рядом с каталкой, на которой её везли в операционную, сдержанно торопил врачей...
--Ты бежал рядом, держась за каталку, и кидался в медиков короткими строгими фразами. На их языке. А я смотрела на тебя снизу-вверх. У тебя было очень суровое, напряжённое лицо. А в глазах стояли слёзы. Крупные дрожащие слёзы. Тебе одному было меня жалко... А остальные просто делали свою работу. А я совсем не хотела умирать...
Енот гладил её по голове под волосами. Сейчас она не видела его лица, на котором снова проступили глубокие морщины памяти.
--Ты совсем не хотела жить.
--Да. И жить я тоже не хотела... В таком вот зверском Мире и с такими бездушными людьми. Такая противоречивая была, хоть святых выноси! - по комнате разнёсся низкий утробный смешок. Шерсть у енота меж ушей встала ёжиком.
--В Ад меня не пустили. Перевозчик даже платы не взял. Просто мотнул головой, не глядя. Указал перстом мне за спину. И совсем отвернулся. В Рай - тем более. Он один на всех. Туда знаешь, какая была очередь... Особенно в тот день. Это только Ад у каждого свой. Меня взяли на должность.
Одним неуловимым движением она извлекла откуда-то с бедра изящный секатор с длинными чёрными лезвиями, изукрашенными затейливым готическим узором из перфораций. И демонстративно щёлкнула им в воздухе перед самым носом Енота. Приводимые в движение сложным рычажным механизмом, лезвия с хрустом рассекали воздух, словно вспарывали саму ткань Мироздания.
--Рубишь головы? Или чего другое?
--Пресекаю возможности.
--У тебя много работы... Как же они без тебя справлялись?
--А я не одна такая. Господь ироничен... Но внимателен. У него нас целый штат. И каждому - своя вотчина.
--Ты приходишь к одиноким художникам и к таким, как я?
--Скорее к тем, в чьём творчестве или помыслах я проявляюсь как окрыляющее начало. Странно звучит, правда? Ничего странного, Енот. Эти люди холят и лелеют идею разрушения, она вдохновляет их... А потом, рано или поздно, прихожу я и...
Ажурные лезвия секатора снова чёрным пламенем вспороли воздух.
Енот аккуратно расправил огненные пряди по её плечам и тихонечко уселся в своё кресло. Сердце Осени в окне постепенно таяло, рассыпаясь в мелкую труху с каждым новым ударом.
--Ты видел это сердце - оно принадлежит тебе. Я всегда смогу воссоздать его для тебя снова... - под её взглядом из мелкой пыли у окна соткался большой кленовый лист: измалиново-красно-жёлтый, изящный и... сухой.
--Опавшие листья и высохшие цветы столь же прекрасны, как ушедшая любовь, - медленно проговорил енот, - они навевают чудесные воспоминания, но в них уже нет жизни.
Она повернулась к нему всем корпусом и чуть подалась вперёд, подпёрла кулаком голову и внимательно посмотрела в глаза. А потом плавно улыбнулась - широко и тонко. И сказала:
--Мне очень холодно, Енот. Мне всегда холодно... между Мирами. А ты - единственный, чью заботу я действительно ощущала. До самой последней секунды жизни. Я прихожу к тебе, чтобы согреться твоим кофе. И если однажды я заберу тебя с собой - это будет самый абсурдный поступок, на который способен ангел. Потому что тогда никто больше не согреет меня.
А потом они сидели молча и пили обжигающий кофе. И улёгся по комнатам ветер. А когда опустели бокалы, она поднялась и заметила вполголоса, проходя за его креслом:
--Я знаю, что забрала у тебя много сил... сегодня. Такова природа - не говори ничего... Просто прими от меня подарок - это продлит твою жизнь. Такую необходимую... мне. Пора идти - время собирает свою дань.
Нежно скользнула своей тонкой, но очень твёрдой рукой по ушам енота, сделала шаг к двери и растаяла в прозрачном воздухе.
А он так и остался сидеть в кресле, глядя, как проснувшийся осенний ветерок начинает подметать горку трухи от листьев под окном. Унося в сад тонкую буроватую пыль. Енот не глядя протянул руку и взял со столика бокал, полный до краёв горячей кровью - дымящейся и густой. И выпил его очень медленно и с удовольствием, как принимают по-настоящему дорогие подарки.
Осень пришла в одичавший сад. Настало хорошее время, чтобы высаживать крокусы. Надо было торопиться успеть, чтобы увидеть, как они первыми зацветут будущей весной.
1-23 сентября 2009 года