Однажды к еноту...
...как это водилось в ту пору в случаях внезапности - в семь утра, покуда все приличные звери ещё дрыхнут, а неприличные просто не приходят - позвонили в дверь. А потом, покуда он, глаз не продравши, запахивался в халат и шёл интересоваться, кого же принесло, дерзко постучали ногой. По звуку - с отмаху. Однако, молотили не прикладами, оттого он всё же приблизился и осторожно посмотрел в глазок. На площадке, скруглённая фишаем линзы, стояла пёстро одетая девушка.
--Кто там? - спросил енот.
--Твоя смерть, - ответила утренняя гостья, глядя в сторону и сковыривая ногтем длинного указательного пальца полуободранный лак с ногтя пальца большого.
Енот понял, что принесло очередную ненормальную, которой, возможно, надо чем-то помочь, и открыл дверь. Перед ним стояла высокая худая барышня со светлыми волосами, перевязанными широкой розовой шёлковой лентой по лбу и спускавшимися в длинную растрёпанную косу, свисавшую через плечо почти до колена и, дабы не мешала ходьбе, прикрученную к бедру такими же лентами -голубой, зелёной и красной. На ленте, венчавшей голову, у виска был приторочен здоровенный кружевной бант. Большие, широко поставленные глаза обтекали ручейками теней. Видимо, на улице шёл мокрый снег... или тёплый дождь. Кто его знает, что теперь у нас падает с утренних небес в начале января? На широкие плечи барышни был накинут кожаный пиджак малинового цвета, с потрескавшимися боками и кружевом по краям рукавов, из коих торчали изящные загорелые запястья - у неё были красивые, тонкие, жилистые руки. Лак на сухих пальцах потрескался и был местами соскоблен-согрызен. На груди пиджак был распахнут, демонстрируя вздыбленную на маленькой груди оранжевую тельняшку... Что, тем не менее, не шла ни в какое сравнение с короткими, оборванными чуть выше колен зелёными джинсами четвёртого периода носки и, в особенности, ажурными чулками фиолетового перелива, уходившими в потёртые до белых трещин высокие ботинки тропического образца - бежевые и с тонким рифлёным протектором. В той руке, коей гостья продолжала ковырять ноготь, мелькал между пальцами сложенный вдвое предмет. Енот опознал в нём опасную бритву.
--У вас что-то случилось, - как-то разом ощутив напряжение, тревогу и усталость, спросил енот, - чем я могу вам помочь?
--Я же говорю тебе, я - твоя смерть, - нервно и даже резко, почти обиженно ответила утренняя гостья, - и я пришла... ну, к тебе пришла... у тебя есть булочки с корицей? Я голодная. И хочу имбирного чаю.
--Проходи, - успокоился енот, ибо всё развивалось привычным, в принципе, чередом. Распахнул дверь шире и пропустил пёструю барышню в темноту своей прихожей... где пахло травами, кошачьей шерстью и мокрым снегом... ибо спал он с открытыми окнами, во сне слушая ночь, - будем завтракать.
--И да... я такая вот нелепая и неожиданная... - проходя широкими шагами в его жилище, заметила девушка, - ибо каждый заслуживает лишь свою, и накакую больше. Они пили горячий имбирный чай, ели плюшки с корицей и джемом из горьких апельсинов. Енот подливал гостье бальзаму, а она сидела на скрипучем стуле, вытянув ноги на стол, и непринуждённо болтала обо всём, что приходило в её лёгкую голову, хорошо проветренную ночным январским ветром,
--Ты учти, - делая серьёзный вид, объясняла пёстрая барышня, поднимая палец с обгрызенным ногтем, - я не за тобой пришла. Я - к тебе. Это, конечно же, нелепо, как и всё остальное. Но - каждому своё.
Енот подливал ей чаю, добродушно скармливал плюшки одну за другой, барышня их грызла, держа тонкими пальцами и причмокивая, а сам он вслушивался, всматривался в неё и силился понять, отчего эту ненормальную принесло именно к нему - и как давно они на самом деле знакомы. В процессе её монологоизлияний выяснилось, что смертью она работает на пол-ставки, а официально числится воспитательницей в детском саду... откуда её регулярно пытаются выгнать за характер, упорство и внешний вид... но никак не могут, ибо ещё не проработала трёх месяцев, а попала к ним каким-то сложным социально-муниципальным путём, и оттого является для детсада хоть и обузой, но обязательной. А детей любит, хоть, по возможности, и сторонится. Такая версия занятости сперва показалась еноту абсурдной, но где-то после двенадцатой плюшки и третьего заваренного чайника он понял, что все остальные деиали, элементы и картины её жизнеописаний выглядят не менее нелепо - и необычно. Поэтому он смирился, стараясь принять гостью, как есть, и даже заключил вслух:
-- Я не собирался умирать в ближайшие десятилетия. Однако, если уж мне суждено умереть по воле небес или кого там на них и выше, то такую смерть я приму легче, нежели хмурую и безответную.
-- Вот и замечательно! - гостья подняла бровь, затем столь же легко подняла со стула себя всю... неожиданно завалилась на ноцкую кровать и мгновенно захрапела. Енот был к ней милосерден, гостеприимен и добр. А потому дал выспаться и вечером накормил ужином.
Они прожили вместе четыре года. За это время Анубита - и пусть вас не удивляет это имя, ибо оно столь же нелепо, как и всё остальное в её жизни и поведении - старалась следовать за енотом почти повсюду... добавляя в его - и свою - реальность массу импровизаций, неожиданностей и нелепостей... от которых енот часто действительно чуть не погибал, не умирал или же едва не расставался с жизнью иным путём. Причём всякий раз опасные для его жизни ситуации возникали столь абсурдно и выглядели так нелепо, что он отчаялся находить им логические объяснения. Только и успевал спасать свою, а зачастую - и её жизнь. При этом всякий раз, когда он всерьёз задумывался о том, что пора бы уже с нею завязывать, и это проявлялось в его озабоченном взоре, Анубита вкрадчиво-наставительно восклицала: "И даже не думай от меня избавиться! Я предназначена тебе судьбой." Он сам привязался к ней настолько - почти с первой встречи - что легко верил этим убеждениям и снова... вылавливал её в дюйме от проходящего поезда в метро, чуть сам не попадая в стремительно увлекающий смертоносный поток железа... обнаруживал их обоих в тамбуре электрички, переполненной пьяными выходцами с юга, коим она делала громогласное замечание в том, что много курят и плохо пахнут... перехватывал её на краю обзорной площадки на большой высоте, ибо неожиданно рушились ржавые перила, и они оба чуть не улетали следом за ними в пропасть... однажды они застряли в кабине фуникулёра, затем рухнувшей вниз, и спасли их только густые мохнатые ветви елей и глубокий снег... а на велосипедной прогулке их чуть не смело фурой, водитель коей то ли охотился на велосипедистов, а то ли просто задремал за рулём и даже не просигналил... а при возгорании одного из двигателей на взлёте лайнера - и отвале хвостовой части салона при экстренной посадке - их спасло лишь то, что енот буквально выдрал её из кресла в заднем ряду и, не очень ведая зачем, потащил тошниться от страха в самолётный туалет, что был ровно посередине.
Во всех этих приключениях она выступала как инициатор неожиданных катастроф, катаклизмов и опасностей, а он - как ангел-хранитель для них обоих. Что ещё раз подтверждало её безапелляционное утверждение о их судьбоносном взаимопредназначении. В полиции Тегерана, оказавшись там за неподобающмй для женщины вид на улицах этого восточного города и не будучи за ним замужем, она - и он - утверждали то же самое уже в один голос.
При этом, чем дальше они были вместе, тем чаще она говорила ему, что его характер, опека и многие другие черты поведения невыносимы. И однажды утром ушла от него навсегда. И енот чуть не умер снова - на сей раз уже от боли внезапной утраты... что, если вдуматься, могло выглядеть со стороны не менее нелепо, чем всё остальное, пережитое с нею прежде.
Тем не менее, выжив, енот понял, что от него ушла его собственная - какая была, но всё же смерть. И с тех пор практически бессмертен.
Запись сделана с помощью m.livejournal.com.
--Кто там? - спросил енот.
--Твоя смерть, - ответила утренняя гостья, глядя в сторону и сковыривая ногтем длинного указательного пальца полуободранный лак с ногтя пальца большого.
Енот понял, что принесло очередную ненормальную, которой, возможно, надо чем-то помочь, и открыл дверь. Перед ним стояла высокая худая барышня со светлыми волосами, перевязанными широкой розовой шёлковой лентой по лбу и спускавшимися в длинную растрёпанную косу, свисавшую через плечо почти до колена и, дабы не мешала ходьбе, прикрученную к бедру такими же лентами -голубой, зелёной и красной. На ленте, венчавшей голову, у виска был приторочен здоровенный кружевной бант. Большие, широко поставленные глаза обтекали ручейками теней. Видимо, на улице шёл мокрый снег... или тёплый дождь. Кто его знает, что теперь у нас падает с утренних небес в начале января? На широкие плечи барышни был накинут кожаный пиджак малинового цвета, с потрескавшимися боками и кружевом по краям рукавов, из коих торчали изящные загорелые запястья - у неё были красивые, тонкие, жилистые руки. Лак на сухих пальцах потрескался и был местами соскоблен-согрызен. На груди пиджак был распахнут, демонстрируя вздыбленную на маленькой груди оранжевую тельняшку... Что, тем не менее, не шла ни в какое сравнение с короткими, оборванными чуть выше колен зелёными джинсами четвёртого периода носки и, в особенности, ажурными чулками фиолетового перелива, уходившими в потёртые до белых трещин высокие ботинки тропического образца - бежевые и с тонким рифлёным протектором. В той руке, коей гостья продолжала ковырять ноготь, мелькал между пальцами сложенный вдвое предмет. Енот опознал в нём опасную бритву.
--У вас что-то случилось, - как-то разом ощутив напряжение, тревогу и усталость, спросил енот, - чем я могу вам помочь?
--Я же говорю тебе, я - твоя смерть, - нервно и даже резко, почти обиженно ответила утренняя гостья, - и я пришла... ну, к тебе пришла... у тебя есть булочки с корицей? Я голодная. И хочу имбирного чаю.
--Проходи, - успокоился енот, ибо всё развивалось привычным, в принципе, чередом. Распахнул дверь шире и пропустил пёструю барышню в темноту своей прихожей... где пахло травами, кошачьей шерстью и мокрым снегом... ибо спал он с открытыми окнами, во сне слушая ночь, - будем завтракать.
--И да... я такая вот нелепая и неожиданная... - проходя широкими шагами в его жилище, заметила девушка, - ибо каждый заслуживает лишь свою, и накакую больше. Они пили горячий имбирный чай, ели плюшки с корицей и джемом из горьких апельсинов. Енот подливал гостье бальзаму, а она сидела на скрипучем стуле, вытянув ноги на стол, и непринуждённо болтала обо всём, что приходило в её лёгкую голову, хорошо проветренную ночным январским ветром,
--Ты учти, - делая серьёзный вид, объясняла пёстрая барышня, поднимая палец с обгрызенным ногтем, - я не за тобой пришла. Я - к тебе. Это, конечно же, нелепо, как и всё остальное. Но - каждому своё.
Енот подливал ей чаю, добродушно скармливал плюшки одну за другой, барышня их грызла, держа тонкими пальцами и причмокивая, а сам он вслушивался, всматривался в неё и силился понять, отчего эту ненормальную принесло именно к нему - и как давно они на самом деле знакомы. В процессе её монологоизлияний выяснилось, что смертью она работает на пол-ставки, а официально числится воспитательницей в детском саду... откуда её регулярно пытаются выгнать за характер, упорство и внешний вид... но никак не могут, ибо ещё не проработала трёх месяцев, а попала к ним каким-то сложным социально-муниципальным путём, и оттого является для детсада хоть и обузой, но обязательной. А детей любит, хоть, по возможности, и сторонится. Такая версия занятости сперва показалась еноту абсурдной, но где-то после двенадцатой плюшки и третьего заваренного чайника он понял, что все остальные деиали, элементы и картины её жизнеописаний выглядят не менее нелепо - и необычно. Поэтому он смирился, стараясь принять гостью, как есть, и даже заключил вслух:
-- Я не собирался умирать в ближайшие десятилетия. Однако, если уж мне суждено умереть по воле небес или кого там на них и выше, то такую смерть я приму легче, нежели хмурую и безответную.
-- Вот и замечательно! - гостья подняла бровь, затем столь же легко подняла со стула себя всю... неожиданно завалилась на ноцкую кровать и мгновенно захрапела. Енот был к ней милосерден, гостеприимен и добр. А потому дал выспаться и вечером накормил ужином.
Они прожили вместе четыре года. За это время Анубита - и пусть вас не удивляет это имя, ибо оно столь же нелепо, как и всё остальное в её жизни и поведении - старалась следовать за енотом почти повсюду... добавляя в его - и свою - реальность массу импровизаций, неожиданностей и нелепостей... от которых енот часто действительно чуть не погибал, не умирал или же едва не расставался с жизнью иным путём. Причём всякий раз опасные для его жизни ситуации возникали столь абсурдно и выглядели так нелепо, что он отчаялся находить им логические объяснения. Только и успевал спасать свою, а зачастую - и её жизнь. При этом всякий раз, когда он всерьёз задумывался о том, что пора бы уже с нею завязывать, и это проявлялось в его озабоченном взоре, Анубита вкрадчиво-наставительно восклицала: "И даже не думай от меня избавиться! Я предназначена тебе судьбой." Он сам привязался к ней настолько - почти с первой встречи - что легко верил этим убеждениям и снова... вылавливал её в дюйме от проходящего поезда в метро, чуть сам не попадая в стремительно увлекающий смертоносный поток железа... обнаруживал их обоих в тамбуре электрички, переполненной пьяными выходцами с юга, коим она делала громогласное замечание в том, что много курят и плохо пахнут... перехватывал её на краю обзорной площадки на большой высоте, ибо неожиданно рушились ржавые перила, и они оба чуть не улетали следом за ними в пропасть... однажды они застряли в кабине фуникулёра, затем рухнувшей вниз, и спасли их только густые мохнатые ветви елей и глубокий снег... а на велосипедной прогулке их чуть не смело фурой, водитель коей то ли охотился на велосипедистов, а то ли просто задремал за рулём и даже не просигналил... а при возгорании одного из двигателей на взлёте лайнера - и отвале хвостовой части салона при экстренной посадке - их спасло лишь то, что енот буквально выдрал её из кресла в заднем ряду и, не очень ведая зачем, потащил тошниться от страха в самолётный туалет, что был ровно посередине.
Во всех этих приключениях она выступала как инициатор неожиданных катастроф, катаклизмов и опасностей, а он - как ангел-хранитель для них обоих. Что ещё раз подтверждало её безапелляционное утверждение о их судьбоносном взаимопредназначении. В полиции Тегерана, оказавшись там за неподобающмй для женщины вид на улицах этого восточного города и не будучи за ним замужем, она - и он - утверждали то же самое уже в один голос.
При этом, чем дальше они были вместе, тем чаще она говорила ему, что его характер, опека и многие другие черты поведения невыносимы. И однажды утром ушла от него навсегда. И енот чуть не умер снова - на сей раз уже от боли внезапной утраты... что, если вдуматься, могло выглядеть со стороны не менее нелепо, чем всё остальное, пережитое с нею прежде.
Тем не менее, выжив, енот понял, что от него ушла его собственная - какая была, но всё же смерть. И с тех пор практически бессмертен.
Запись сделана с помощью m.livejournal.com.