Пересекая Азию. Часть вторая.
Утром пятого дня пути мы собрались, упаковали вобратно в УАЗ свёрнутые спальники, перекусили остатками ужина и, не растрачивая даром драгоценное время, снова выехали на дорогу по своим же следам, глубоко отпечатавшимся в отсыревшей за ночь прогипсованной почве среди низких кустов-полушек тронутой холодом растительности.
Отмечу, что довольно интересно просыпаться в уютном спальном мешке, распластавшись на верхнем багажнике УАЗа, и видеть в мягком утреннем свете, разлившемся теплом над вымерзшей за ночь полустепью-полупустыней, как совсем неподалёку пылят по грейдеру длинные фуры, оставляющие за собою клубящийся белёсый шлейф. При этом приходит отчётливая мысль: «я вот тут спал спокойно всю ночь, а они совсем рядом мимо меня ездили». Ну и пусть ездили. Ночью в степи темно, хоть глаз выколи. А в рассветных сумерках никто не остановится, завидев неподалёку от дороги привычные к таким местам контуры УАЗа. Стоит себе и стоит. Мало ли, какая мужикам нужда вышла. Утром любой водила стремится скорее доехать до цели, или же просто достичь ближайшего посёлка, где можно отдохнуть и перекусить горячего. Будь ты за рулём фуры или же гастарбайтерской газели - невелика разница. Что там в стороне от дороги делается - про то один Шайтан ведает. Вот он, бруствер вдоль обочины, а за ним другая жизнь.
В радостной надежде в самом скором времени достичь Бейнеу, мы весело потарахтели на юг. Машина ревела и рычала очень задорно, потому что трещина в трубе глушителя была уже довольно большой. Впрочем, так УАЗу даже легче было ехать - с полуоторванным глушителем. Солнце било нам навстречу, вокруг расстилалась охристо-бурая сухая полустепь.
Через некоторое время, когда до Бейнеу оставалось, по нашим расчётам, не более 40 километров, мы остановились, чтобы удобнее переложить сумки, рюкзаки и приборы, плотно занимавшие всю заднюю стенку машины. Когда всё было с деловитым кряхтением перепаковано, я отошёл на обочину с фотоаппаратом - осмотреться. Вокруг были невысокие барханы, поросшие суховатыми кустами и седой травой. Шаря вокруг пристальным взором в поисках диковинок или прочих ярких сюжетов, коих так много в осенней степи, я неожиданно наткнулся на песчанку. Зверёк величиной с белку стоял возле норы, вытянув длинный серый хвост с кисточкой, и внимательно изучал меня своими большими чёрными глазками. И посвистывал, подаваясь при этом чуть вперёд. Между нами было шагов 6. Явление было удивительным в корне. Дело в том, что обычно песчанки не подпускают к себе столь близко никого, кроме сородичей. Упускать шанс было нельзя - я осторожно двинулся к зверьку, переступая плавно и мягко, и тихонечко шурша при этом зумом фотоаппарата. И он меня подпустил! Буквально два метра оставалось между нами, когда я присел на колено, навёл фокус и нажал спуск. И только после этого, словно поняв, что снимок сделан, обитатель сухих степей громко пискнул и характерным нырком скрылся в норе.
Песчанки. Коренные жители пустынестепи.
Я осмотрелся вокруг: песчанки живут колониями, и если один зверёк подаёт сигнал опасности и прячется, чрез некоторое время из норы поодаль появляется другой. Они непрерывно несут вахту наблюдения, по-очереди высовываясь над краем какого-нибудь выхода из своих разветвлённых подземных галерей. Искать новую песчанку по характерному двойному посвисту не пришлось… Потому что их сидело вокруг меня штук пять. Просто сидели на сухой комковатой потрескавшейся почве среди низеньких кустиков-шапок, и смотрели, что я буду делать дальше. Примерно в 15-ти шагах от края грейдера… Я поводил объективом и отснял ещё пару кадров. В это время со стороны дороги приблизились мои спутники. Песчанки и их подпустили довольно близко, Александр Борисович тоже успел сделать пару интересных кадров. Когда же людей вокруг стало слишком много, зверьки распрыгались по своим норам.
Такое странное поведение коренных обитателей степи откровенно нас удивило. Возвращаясь к машине и пряча на ходу оптику, мы предположили разные версии причин… Например, что песчанки просто сошли с ума по причине прокладки широкого грейдера прямо над их подземным городом: возможно, частый шум и вибрация земли от проезжающих машин растрясли их тонкую психику. Или же эти звери действительно никогда не видели человека, потому что на данном участке дороги люди, как правило, из машин не вылазят. Впрочем, эта версия показалась нам самой шаткой. Конечно же, и другие путешественники, и мы сами неоднократно видели в степях на Устюрте орлов и лисиц, расположившихся на отдых буквально в нескольких шагах от колейной дороги. Мимо них можно было проехать, урча мотором, и увидеть в заднее зеркало, что дикий странник лишь вяло повернул голову тебе вслед. Однако, стоило остановиться и выйти из машины, как поведение этого самого вольного странника - или хвостатой странницы - резко менялось: орёл вальяжно улетал, не давая заснять себя анфас, а лисица стремительно убегала. Здесь же, буквально на краю трассы, песчанки подпустили нас к себе так близко… Возникла ещё одна версия - в принципе, оправданная, и стало нам от неё как-то нехорошо. Песчанки могут переносить болезни. В том числе и чуму, от которой становятся вялыми и неторопливыми. В руки мы их, однако, не брали, да и ускакали они от нас, в конечном итоге, весьма резво. Так что, снова урча мотором в пологую горку, мы успокоили себя первой версией: уж очень раздражает зверьков оживлённая трасса, вот и ходят они по утрам невыспавшиеся и вялые, но фамильярности не любят.
Грейдер на Бейнеу. На горизонте виден чинк плато Устюрт.
Вдалеке по левому краю горизонта вскоре появился край плато Устюрт - обрывистый чинк. Теперь мы постепенно взбирались на плато, просто в этом месте участок его окраины был весьма пологим и широким. Чинк по левую руку становился всё ниже, и вскоре исчез вовсе, а мы оказались на Устюрте. Это можно было ощутить, просто высунув руку в узкое переднее окошко-клинышек: здесь был уже другой ветер… Хорошо знакомый нам по прежним путешествиям - ветер Устюрта.
Бейнеу появился рассеянно и прозрачно: низкие казахские хаты с белыми и серыми стенами и 4-скатными крышами, небольшие двухэтажные дома, но - хороший асфальт на трассе. Огромная распределительная подстанция на въезде в посёлок. И почти никого на пыльных улицах. В принципе, промежуточная цель была достигнута и делать нам в Бейнеу было нечего. Поскольку день только начинался, надо было заправиться и ехать дальше. Мы проехали центральный перекрёсток, посреди которого возвышалась белая башня милицейского поста, завидели впереди заправку и устремились туда, чтобы залить очередные 80 литров бензина, а заодно узнать, как нам ехать дальше. На перекрёстке мы видели казахского милиционера в чёрной угловатой форме и фуражке с высокой тульей, шедшего к своей башне. Разумеется, он заметил и номера нашей машины, и лёгкую просадку задних колёс, и тарахтенье двигателя… Но сразу реагировать не стал: он здесь хозяин, пускай гости сперва заправятся, развернутся и подъедут - он-то знает, что с московскими номерами тут особенно некуда больше ехать, как только в сторону границы, а это как раз мимо его поста.
На бензоколонке прилично одетые юноши в тёмных очках - по казахской моде - встретили нас приветливо, расспросили, как обычно, о том, куда едем, и «как там Аральское Море, оно же высохло», рассказали, как проехать к границе (даже расстояние назвали более-менее точно), и залили нам в баки дешёвого казахского бензина. К слову: в это время года бензин имеет принципиально разную цену в Казахстане и в Узбекистане. Если Суверенный Казахстан поддерживает стабильную цену на топливо, позитивно отличающуюся от российской, то его южный сосед по осени задирает цену на бензин, потому что в это время пора убирать хлопок…
Ещё в период Великого развала Империи, гражданами которой мы себя ощущали, одним из аргументов для выхода Узбекистана из состава СССР был аграрный. В то время представители великой державы, расположенной с самом сердце Центральной Азии, утверждали, что у них в стране выгодно выращивать пшеницу, и что они больше не намерены снабжать хлопком все «братские» республики. Поскольку хлопок трудно убирать, ибо делается это вручную, а себестоимость его низкая.
Теперь, спустя 15 лет после развала Союза, весь Суверенный Узбекистан по-прежнему выращивает хлопок: для народа и на экспорт. Хлопок вызревает в октябре. И большая часть населения, живущего в районах хлопковых плантаций, дружно убирает его тёплыми осенними днями. Убирают старшеклассники, студенты, солдаты, учителя, инженеры и прочие служащие и обязанные. А чтобы не возникало соблазна - и возможности - уехать куда-нибудь подальше во время сбора урожая, по всей стране устраивается топливный кризис. Два нефтеперерабатывающих завода останавливаются, и на бензоколонках пропадает бензин. Это происходит уже два года. Впрочем, вполне возможно, что осенью 2005-го действительно произошла какая-то авария, и заводы встали. Однако, в октябре 2006-го ситуация загадочным образом повторилась. Оговорюсь при этом, что и в первый, и во второй раз у государственного спецтранспорта, брошенного на хлопок, горючее имелось. А к опустевшим бензоколонкам стояли вдоль дорог километровые очереди из легковушек. Стояли сутками. Шёл постоянный обмен слухами, водители брали за основу для действий наиболее авторитетный прогноз и многие из них расходились по домам. Как-то октябрьской ночью 2005-го на одну такую бензоколонку неожиданно завезли бензин. Сбежались воодушевлённые владельцы машин, колонна ожила и медленно тронулась… И тут выяснилось, что один большой джип-пикап, перегородивший дорогу так, что его не объедешь, ибо кругом насыпь, остался без водителя. Кто-то сказал, что это машина Мустафы, и его бросились искать. Дома не нашли, там сказали, что он пошёл к брату. У брата сказали, что они ушли в чайхану пить пиво. В чайхане сказали, что уже ушли… Я не знаю, чем тогда всё кончилось, но ситуация грозила стать патовой.
К общей картине бензинового кризиса добавлю такую деталь: обычно в Каракалпакии можно купить бензин у спекулянтов - туркменский. Его доставляют с Юга, благо - граница рядом. Это контрабандное топливо можно купить во многих домах вдоль шоссе: надо только внимательно смотреть по обочинам, когда едешь, и разглядеть у калитки пыльную и помятую пластиковую бутылку с остатками жёлтой жидкости на дне. Значит, здесь можно купить немножко бензина. Обычно такое топливо стоит дешевле, чем на бензоколонке, ибо его стоимость у контрабандистов вообще смехотворная. Большая часть нукусских водителей на нём и ездит. Однако, во время кризиса спекулятивная стоимость такого бензина взлетает до 1000 сум за литр… К слову: один американский доллар стоил в Узбекистане осенью 2005 года около 1400 сум. Дорогое выходит удовольствие - на машине покататься!...
Мы неспешно отъезжали от заправки, направляясь обратно к перекрёстку, и навстречу нам столь же неторопливо двигался давешний милиционер, деловито поправляя чёрную фуражку. Мы остановились. Тревоги оказались пустыми: ревнитель закона - седой, но подтянутый и крепкий - строго спросил нас, куда и зачем мы забрались в такую даль с московскими номерами, тщательно проверил документы, но, узнав, что мы экспедиция, а не исламские фундаменталисты, проявил седобровое дружелюбие, дал советов по проходу границы и отпустил нас с миром.
Перевалив железнодорожные пути на окраине Бейнеу, мы видели кладбище паровозов. Неизвестно, как долго использовали эту технику после войны, но построили её явно очень давно. Судя по набору раритетных моделей - явно в тридцатые-сороковые. Только вид у техники был отнюдь не раритетный: на рельсах выстроились две колонны старых паровозов - почерневших от сажи, копоти, ржавчины и просто от времени. У них был такой вид, будто их много лет невзначай коптили и обрызгивали чем-то чёрным и липким, а потом - опять же, очень давно - просто забыли про них, оставив ржаветь свою старость под Солнцем и ветром Устюрта. От этих старых паровозов веяло смесью удивления, отчаяния и грусти.
До границы оставалось полдня пути нашим неспешным темпом. Хороший асфальт снова кончился и снова начался грейдер. Такой же пыльно-гравийный и тряский, как тот, под которым жили песчанки. Зато широкий.
Возле границы с казахской территории находилась небольшая группа белёных одноэтажных построек с одинаковой надписью «Шойхона». Дальше были расположены административное здание, пограничная вышка с реющим флагом Казахстана и часовым с биноклем, крытый навесом весовой пункт для грузовиков и ангар для задержанного груза. И шлагбаум. На фоне полосатой рейки - молодой боец в пятнистой панаме, цветастом камуфляже и с большим АК-47 за спиной. Никакой контрольно-следовой полосы не было видно, только ряд колючей проволоки, теряющийся где-то в сухой степи по обе стороны от дороги.
На небольшой веранде одной такой «Шойхоны» расположилась на отдых толпа загорелых азиатов в разномастой тёплой одежде, подёрнутой въевшейся пылью и помятой. Как и их лица. Мы спросили у них, как тут обстоит процедура проезда. Нам ответили, что сейчас на границе обед, стражи и таможенники отдыхают «воон в той шойхоне», так что пока «кирдык», и «тоже стойте, тарапис некуда». И приветливо сощурились, обнажив жёлтые зубы.
Как оказалось из дальнейшей беседы, это были гастарбайтеры, возвращавшиеся куда-то в Узбекистан после окончания летних работ. Из Петербурга. Ехали они на большой зелёной «Газели». И было их 17 человек. Все с вещами и тепло одетые - это я к тому, насколько была забита в пути их машина. Менеджер группы - рослый моложавый узбек, хорошо говоривший по-русски - затянул с нами беседу. Ему было скучно и безрадостно среди своих подопечных, а тут приехали интересные люди - учёные из Москвы, издалека едут, на самый затерянный в пустыне Арал… Интересно же!
Он рассказал нам, что путешествуют они почти с комфортом: никаких сидений в «Газели» нет - на пол плотно трамбуются баулы с вещами и канистры с топливом, сверху кладутся доски, и на них садятся люди. И вот так, сомкнувши плечи, эти люди доехали сюда за три дня от самого Петербурга… Как он добавил с жизнерадостной ухмылкой, «и ничего - «Газель» даже не развалилась!». Ему было интересно, кто же у нас в группе главный - кто профессор? Ведь если экспедиция едет - должен быть профессор. Сперва он посмотрел мне в глаза и спросил с уважением: «Ты профессор?» Я был одет примерно как Индиана Джонс, включая шляпу, и не брился уже пару недель. Встретив столь же прямой отрицательный ответ «Не-а», он опросил по-очереди Александра Борисовича и Сергея Николаича, но тоже не нашёл профессора. И сильно задумался. Когда же Саша сказал ему, что главный у нас Пётр Олегович, в это время скрывшийся за углом шойхоны, на лице менеджера появилось радостное изумление, помноженное почему-то на испуг. Он удивлённо воскликнул: «Что - Годзилла?...» Петя не был похож на фантастического монстра-динозавра, но что-то неотвратимое и по времени хмурое - от дальней дороги и частых границ - угадывалось в его могучем, небритом облике.
Наш стихийный собеседник ещё много чего рассказывал. Но одна фраза запала мне в память до сих пор: «…Вот русские… я не понимаю, как живут. Человек всю жизнь работает, работает, работает… А потом он один.» «Это ты про что - один?» «Ну… вот так: никто с ним не остаётся - дети уходят, внуки уходят, все сами живут. А он заботился о них - а потом один. И старый уже…»
Потом вернулся Петя, мы перегнали машину к другой шойхоне, чтобы её было видно через открытую дверь, и пошли обедать. Внутри были две длинные комнаты с деревянными столбиками, подпиравшими кровлю, а в середине - русская печь. Две казашки - помоложе и постарше - задумчивые, внимательные и сухощавые, давно привыкшие к разным проезжим странникам, попросили снять обувь и предложили нам место за дастарханом. Что меня всегда забавит в таких местах - так это традиция снимать обувь. Конечно же, за дастарханом принято сидеть на ковре (или на циновке, или на курпаче, или хоть на кошме), уперев под спину подушку и скрестив ноги. Но представь себе, сколько мужиков сидят на этих подстилках каждый день, уперев в них грязные с дороги носки. И что потом на них остаётся. В таких местах устилающую пол материю вытряхивают редко. И не стирают никогда. Не проще ли… Впрочем, не проще. Просто так принято. Зато кормят в таких вот шойхонах, как правило, вкусно и хорошо - и очень не дорого. И это место, где мы отведали наваристого борща, тушёной баранины с большими казахскими лепёшками и ароматного чаю из потрескавшихся пиал, не было исключением.
…Наша машина - роскошный УАЗ - стояла на границе между Казахстаном и Узбекистаном. Именно на границе, поскольку из первого мы уже выехали, а во второй ещё не въехали. У казахов оформление нас на выезд заняло не более 15 минут. Здесь же мы стояли уже не менее часа. Пётр Олегович занимался оформлением документов на въезд, изредка переходя из одного домика-контейнера в другой, а мы втроём терпеливо ждали, когда потребуется наше участие, и не мешали.
Узбекский пост являл собою символический забор из двух нитей колючей проволоки, шлагбаума, у которого временами постаивал под грибком солдат без ремня, но в сверкающих ботинках, и нагромождения одноэтажных коробок. В них происходило самое явление длительного документального процесса.
Перед постом стояло много разных машин: и на дороге на подъезде, и в беспорядке у самого шлагбаума. Здесь было грязно, солнечно и почти не было ветра. Жарко. Вокруг до самого горизонта разбегалась идеально ровная пустынестепь. Земля пестрела голубым - повсюду валялись пустые пластиковые бутылки. Вокруг машин слонялись люди - или сидели на клетчатый баулах. В большинстве своём это были гастарбайтеры, возвращавшиеся из России.
Изредка шлагбаум подымался и какая-нибудь «Газель», с окнами или без, заезжала на пространство таможенной зоны. Под внимательными взглядами пограничников, одетых в бело-зелёные пустынные камуфляжи и кепки, выходили водители и сопровождающие. Вручали документы и паспорта группы. Потом открывалась боковая дверь. И начинали шустро выскакивать люди - один за другим. Казалось, что вереница бесконечна. Пятый, , девятый, двенадцатый… Как правило, не менее семнадцати на одну машину. Затем выгружали поклажу и раскладывали вдоль дороги перед машиной. Люди становились в ряд у своих сумок, открывали их пошире - так, чтобы всё было видно, и замирали, потупив лица. Начинался кропотливый досмотр: пограничники - важные и демонстративно задумчивые, отстранённые - надменно ходили вдоль предъявляемого ряда людей и вещей, посматривали в сумки (словно поплёвывали). Иногда кто-нибудь из офицеров останавливался возле раскрытого баула, присаживался и принимался с ленцой и по-хозяйски выворачивать наружу его содержимое, попутно бросая владельцу резкие фразы: то ли вопросы, то ли комментарии. Вынимал, смотрел брезгливо, ронял на место.
Подходили другие таможенники, смотрели в ту же сумку, придирчиво изучали вещи, но тоже лениво и подчёркнуто презрительно. Вид у проходящих контроль был серый и подавленный. Манера поведения пограничников чётко говорила: «Погоны видишь? Кокарду видишь? Я - начальник. И ты должен меня уважать. Потому что я тут главный. Давай - уважай меня прямо сейчас! Я хочу это видеть. А я тебя - презирать. Потому что ты где-то там шлялся за границей и деньги пытался зарабатывать. Что? Заработал? И много? А ну покажи!» Было видно, что этим стражам границы на самом деле глубоко наплевать, что там везёт с собою очередной гастарбайтер - им было важно показать своё превосходство и ощутить чужое унижение. Картина больше всего напоминала массовое возвращение на родину блудных сыновей. Впрочем, так оно и было.
После долгой и изнурительной проверки содержимого баула, прохлопывания и выворачивания карманов, а также группового бессистемного допроса короткими фразами, брошенными с разных сторон, очередного гастарбайтера забывали и переходили к следующему. Когда таможенников утомлял сам процесс, один из них проходил вдоль ряда и раздавал паспорта. Люди и машина двигались куда-то дальше.
Как объяснил нам давешний менеджер зелёной «Газели», за прохождение этой границы с его машины должны были взять 160 евро негласной мзды. Такой порядок.
Вернулся Петя, мы запихались в машину, востарахтели порванным глушителем и вкатились за шлагбаум. Снова вылезли. Нас обступили всё те же офицеры: смотрели внимательно, изучающее, лишних слов пока не говорили. Международная экспедиция едет: ещё неизвестно, кто за спиной у этих бородатых мужиков, что они вот так запросто отправились на УАЗе так далеко в степь. Надо пощупать, присмотреться… Велели открыть задний борт и выгрузить вещи. И как-то решили мы, давеча на них насмотревшись, вести себя нагло и высокомерно - не так, чтобы вызывающе, но чтобы не зарывались. Спокойно отворили борт, неспешно выгрузили в кучу наш экспедиционный скраб, да и встали вокруг, с интересом ожидая продолжения. Они потоптались нервно подле вещей, походили, потыкали их пальцами. Один из офицеров, что по-русски лучше других говорил, вопросы задавать стал: «А это что?» - «Это зонд, прибор для измерения параметров водного столба» - «А что у вас в рюкзаках?» - «Личные вещи. Можете проверить.» - «Там узел, наверное, сложный, да?» - «Да. Там сложный узел. Вам развязать?» Только один рюкзак пришлось развязать, но содержимое осталось нетронутым. Подчёркнутого уважения от граждан России таможенники не встретили, только лояльность и принципиальную готовность сотрудничать - если нужно. А копаться в наших вещах им было явно лень. Так что постояли ещё, посмотрели на то - на сё, услышали фразу, что мы уже 5-й год ездим на Арал и активно сотрудничаем с Узбекской Академией Наук (что было чистой правдой), и на том закончили таможенный досмотр.
Когда пограничные постройки остались позади, Петя сказал, что никаких лишних денег при оформлении проезда с нас не взяли.
Каракалпакское кладбище на Устюрте неподалёку от границы.
Верблюжьи загоны на Устюрте. Посёлок неподалёку от границы.
Но день клонился уже к закату, а грейдера впереди оставалось - на сотни километров. Возможно, мы и успели бы за остаток светлого времени доехать до Нукуса, однако вскоре машину стало резко заносить в стороны. Решили мы было, что это дорога пошла разболтанная да кряжистая… Грейдер ведь не исключение - его тоже кое-где Гастелло расстреливал. Потом в заднее зеркало глянули - а колесо-то вихляется, спущено! Остановились. Покуда колесо меняли, нас догнала какая-то «Газель» с гастарбайтерами - видели её на границе. Сопровождающий сказал, что менеджер давешний нас уже долго не догонит - сломалась у них машина почти сразу после границы. Привет передавал. На самом деле, ирония здесь была глубже: ещё у шойхоны тот моложавый узбек предлагал нам ралли устроить: кто вторым до Нукуса доедет, будет должен бутылку водки. У него к такому спору как раз литровка «Флагмана» в припасе лежала. Так бы поспорили - он бы проиграл. И как бы мы потом получили с него этот «ценный приз», на сотни километров отъехав? Не возвращаться же.
Вечерние цветы пустынестепи.
Ещё некоторое время спустя, когда запасное колесо уже крутилось, шурша по грейдеру, у нас окончательно отвалился глушитель. Растрясло его, горемычного. Встали, полазили по очереди под машину, извлекли его да и приторочили на крышный багажник. Однако, время было упущено и над пустынестепью устюртской уже сгущались густые фиолетовые сумерки. Дорога пошла совсем трясучая - было видно, как в свете фар уходят под капот мелкие поперечные складки.
Складчатая дорога. Вид на север. Мы ехали по ней на юг.
Словно неведомая гигантская сила сдавила дорогу спереди и сзади, выдавив такую вот гармошку. Ехать в ночи по такому покрытию долго было тяжело и сложно. К тому же заканчивался уже пятый день пути. Так что решили мы двигаться вперёд: не покуда Петя может руль держать, а покуда ему не надоест, что в такой ситуации гораздо более справедливо.
В ту ночь мы снова остановились в степи. Эта была последняя наша ночёвка по дороге в Нукус.
Утро нашей последней ночёвки по дороге в Нукус.
Ближе к полудню следующего дня мы ели мясо с лепёшками в чайхане на самом краю чинка Устюрта, перед съездом на шоссе в Кунград. Там же, в маленькой мастерской, нам приварили на место глушитель и поменяли запасное колесо. И ещё сделали всякий мелкий ремонт, без которого ездить по устюртским колейным дорогам просто опасно. Особенно - на Арал…
Отмечу, что довольно интересно просыпаться в уютном спальном мешке, распластавшись на верхнем багажнике УАЗа, и видеть в мягком утреннем свете, разлившемся теплом над вымерзшей за ночь полустепью-полупустыней, как совсем неподалёку пылят по грейдеру длинные фуры, оставляющие за собою клубящийся белёсый шлейф. При этом приходит отчётливая мысль: «я вот тут спал спокойно всю ночь, а они совсем рядом мимо меня ездили». Ну и пусть ездили. Ночью в степи темно, хоть глаз выколи. А в рассветных сумерках никто не остановится, завидев неподалёку от дороги привычные к таким местам контуры УАЗа. Стоит себе и стоит. Мало ли, какая мужикам нужда вышла. Утром любой водила стремится скорее доехать до цели, или же просто достичь ближайшего посёлка, где можно отдохнуть и перекусить горячего. Будь ты за рулём фуры или же гастарбайтерской газели - невелика разница. Что там в стороне от дороги делается - про то один Шайтан ведает. Вот он, бруствер вдоль обочины, а за ним другая жизнь.
В радостной надежде в самом скором времени достичь Бейнеу, мы весело потарахтели на юг. Машина ревела и рычала очень задорно, потому что трещина в трубе глушителя была уже довольно большой. Впрочем, так УАЗу даже легче было ехать - с полуоторванным глушителем. Солнце било нам навстречу, вокруг расстилалась охристо-бурая сухая полустепь.
Через некоторое время, когда до Бейнеу оставалось, по нашим расчётам, не более 40 километров, мы остановились, чтобы удобнее переложить сумки, рюкзаки и приборы, плотно занимавшие всю заднюю стенку машины. Когда всё было с деловитым кряхтением перепаковано, я отошёл на обочину с фотоаппаратом - осмотреться. Вокруг были невысокие барханы, поросшие суховатыми кустами и седой травой. Шаря вокруг пристальным взором в поисках диковинок или прочих ярких сюжетов, коих так много в осенней степи, я неожиданно наткнулся на песчанку. Зверёк величиной с белку стоял возле норы, вытянув длинный серый хвост с кисточкой, и внимательно изучал меня своими большими чёрными глазками. И посвистывал, подаваясь при этом чуть вперёд. Между нами было шагов 6. Явление было удивительным в корне. Дело в том, что обычно песчанки не подпускают к себе столь близко никого, кроме сородичей. Упускать шанс было нельзя - я осторожно двинулся к зверьку, переступая плавно и мягко, и тихонечко шурша при этом зумом фотоаппарата. И он меня подпустил! Буквально два метра оставалось между нами, когда я присел на колено, навёл фокус и нажал спуск. И только после этого, словно поняв, что снимок сделан, обитатель сухих степей громко пискнул и характерным нырком скрылся в норе.
Песчанки. Коренные жители пустынестепи.
Я осмотрелся вокруг: песчанки живут колониями, и если один зверёк подаёт сигнал опасности и прячется, чрез некоторое время из норы поодаль появляется другой. Они непрерывно несут вахту наблюдения, по-очереди высовываясь над краем какого-нибудь выхода из своих разветвлённых подземных галерей. Искать новую песчанку по характерному двойному посвисту не пришлось… Потому что их сидело вокруг меня штук пять. Просто сидели на сухой комковатой потрескавшейся почве среди низеньких кустиков-шапок, и смотрели, что я буду делать дальше. Примерно в 15-ти шагах от края грейдера… Я поводил объективом и отснял ещё пару кадров. В это время со стороны дороги приблизились мои спутники. Песчанки и их подпустили довольно близко, Александр Борисович тоже успел сделать пару интересных кадров. Когда же людей вокруг стало слишком много, зверьки распрыгались по своим норам.
Такое странное поведение коренных обитателей степи откровенно нас удивило. Возвращаясь к машине и пряча на ходу оптику, мы предположили разные версии причин… Например, что песчанки просто сошли с ума по причине прокладки широкого грейдера прямо над их подземным городом: возможно, частый шум и вибрация земли от проезжающих машин растрясли их тонкую психику. Или же эти звери действительно никогда не видели человека, потому что на данном участке дороги люди, как правило, из машин не вылазят. Впрочем, эта версия показалась нам самой шаткой. Конечно же, и другие путешественники, и мы сами неоднократно видели в степях на Устюрте орлов и лисиц, расположившихся на отдых буквально в нескольких шагах от колейной дороги. Мимо них можно было проехать, урча мотором, и увидеть в заднее зеркало, что дикий странник лишь вяло повернул голову тебе вслед. Однако, стоило остановиться и выйти из машины, как поведение этого самого вольного странника - или хвостатой странницы - резко менялось: орёл вальяжно улетал, не давая заснять себя анфас, а лисица стремительно убегала. Здесь же, буквально на краю трассы, песчанки подпустили нас к себе так близко… Возникла ещё одна версия - в принципе, оправданная, и стало нам от неё как-то нехорошо. Песчанки могут переносить болезни. В том числе и чуму, от которой становятся вялыми и неторопливыми. В руки мы их, однако, не брали, да и ускакали они от нас, в конечном итоге, весьма резво. Так что, снова урча мотором в пологую горку, мы успокоили себя первой версией: уж очень раздражает зверьков оживлённая трасса, вот и ходят они по утрам невыспавшиеся и вялые, но фамильярности не любят.
Грейдер на Бейнеу. На горизонте виден чинк плато Устюрт.
Вдалеке по левому краю горизонта вскоре появился край плато Устюрт - обрывистый чинк. Теперь мы постепенно взбирались на плато, просто в этом месте участок его окраины был весьма пологим и широким. Чинк по левую руку становился всё ниже, и вскоре исчез вовсе, а мы оказались на Устюрте. Это можно было ощутить, просто высунув руку в узкое переднее окошко-клинышек: здесь был уже другой ветер… Хорошо знакомый нам по прежним путешествиям - ветер Устюрта.
Бейнеу появился рассеянно и прозрачно: низкие казахские хаты с белыми и серыми стенами и 4-скатными крышами, небольшие двухэтажные дома, но - хороший асфальт на трассе. Огромная распределительная подстанция на въезде в посёлок. И почти никого на пыльных улицах. В принципе, промежуточная цель была достигнута и делать нам в Бейнеу было нечего. Поскольку день только начинался, надо было заправиться и ехать дальше. Мы проехали центральный перекрёсток, посреди которого возвышалась белая башня милицейского поста, завидели впереди заправку и устремились туда, чтобы залить очередные 80 литров бензина, а заодно узнать, как нам ехать дальше. На перекрёстке мы видели казахского милиционера в чёрной угловатой форме и фуражке с высокой тульей, шедшего к своей башне. Разумеется, он заметил и номера нашей машины, и лёгкую просадку задних колёс, и тарахтенье двигателя… Но сразу реагировать не стал: он здесь хозяин, пускай гости сперва заправятся, развернутся и подъедут - он-то знает, что с московскими номерами тут особенно некуда больше ехать, как только в сторону границы, а это как раз мимо его поста.
На бензоколонке прилично одетые юноши в тёмных очках - по казахской моде - встретили нас приветливо, расспросили, как обычно, о том, куда едем, и «как там Аральское Море, оно же высохло», рассказали, как проехать к границе (даже расстояние назвали более-менее точно), и залили нам в баки дешёвого казахского бензина. К слову: в это время года бензин имеет принципиально разную цену в Казахстане и в Узбекистане. Если Суверенный Казахстан поддерживает стабильную цену на топливо, позитивно отличающуюся от российской, то его южный сосед по осени задирает цену на бензин, потому что в это время пора убирать хлопок…
Ещё в период Великого развала Империи, гражданами которой мы себя ощущали, одним из аргументов для выхода Узбекистана из состава СССР был аграрный. В то время представители великой державы, расположенной с самом сердце Центральной Азии, утверждали, что у них в стране выгодно выращивать пшеницу, и что они больше не намерены снабжать хлопком все «братские» республики. Поскольку хлопок трудно убирать, ибо делается это вручную, а себестоимость его низкая.
Теперь, спустя 15 лет после развала Союза, весь Суверенный Узбекистан по-прежнему выращивает хлопок: для народа и на экспорт. Хлопок вызревает в октябре. И большая часть населения, живущего в районах хлопковых плантаций, дружно убирает его тёплыми осенними днями. Убирают старшеклассники, студенты, солдаты, учителя, инженеры и прочие служащие и обязанные. А чтобы не возникало соблазна - и возможности - уехать куда-нибудь подальше во время сбора урожая, по всей стране устраивается топливный кризис. Два нефтеперерабатывающих завода останавливаются, и на бензоколонках пропадает бензин. Это происходит уже два года. Впрочем, вполне возможно, что осенью 2005-го действительно произошла какая-то авария, и заводы встали. Однако, в октябре 2006-го ситуация загадочным образом повторилась. Оговорюсь при этом, что и в первый, и во второй раз у государственного спецтранспорта, брошенного на хлопок, горючее имелось. А к опустевшим бензоколонкам стояли вдоль дорог километровые очереди из легковушек. Стояли сутками. Шёл постоянный обмен слухами, водители брали за основу для действий наиболее авторитетный прогноз и многие из них расходились по домам. Как-то октябрьской ночью 2005-го на одну такую бензоколонку неожиданно завезли бензин. Сбежались воодушевлённые владельцы машин, колонна ожила и медленно тронулась… И тут выяснилось, что один большой джип-пикап, перегородивший дорогу так, что его не объедешь, ибо кругом насыпь, остался без водителя. Кто-то сказал, что это машина Мустафы, и его бросились искать. Дома не нашли, там сказали, что он пошёл к брату. У брата сказали, что они ушли в чайхану пить пиво. В чайхане сказали, что уже ушли… Я не знаю, чем тогда всё кончилось, но ситуация грозила стать патовой.
К общей картине бензинового кризиса добавлю такую деталь: обычно в Каракалпакии можно купить бензин у спекулянтов - туркменский. Его доставляют с Юга, благо - граница рядом. Это контрабандное топливо можно купить во многих домах вдоль шоссе: надо только внимательно смотреть по обочинам, когда едешь, и разглядеть у калитки пыльную и помятую пластиковую бутылку с остатками жёлтой жидкости на дне. Значит, здесь можно купить немножко бензина. Обычно такое топливо стоит дешевле, чем на бензоколонке, ибо его стоимость у контрабандистов вообще смехотворная. Большая часть нукусских водителей на нём и ездит. Однако, во время кризиса спекулятивная стоимость такого бензина взлетает до 1000 сум за литр… К слову: один американский доллар стоил в Узбекистане осенью 2005 года около 1400 сум. Дорогое выходит удовольствие - на машине покататься!...
Мы неспешно отъезжали от заправки, направляясь обратно к перекрёстку, и навстречу нам столь же неторопливо двигался давешний милиционер, деловито поправляя чёрную фуражку. Мы остановились. Тревоги оказались пустыми: ревнитель закона - седой, но подтянутый и крепкий - строго спросил нас, куда и зачем мы забрались в такую даль с московскими номерами, тщательно проверил документы, но, узнав, что мы экспедиция, а не исламские фундаменталисты, проявил седобровое дружелюбие, дал советов по проходу границы и отпустил нас с миром.
Перевалив железнодорожные пути на окраине Бейнеу, мы видели кладбище паровозов. Неизвестно, как долго использовали эту технику после войны, но построили её явно очень давно. Судя по набору раритетных моделей - явно в тридцатые-сороковые. Только вид у техники был отнюдь не раритетный: на рельсах выстроились две колонны старых паровозов - почерневших от сажи, копоти, ржавчины и просто от времени. У них был такой вид, будто их много лет невзначай коптили и обрызгивали чем-то чёрным и липким, а потом - опять же, очень давно - просто забыли про них, оставив ржаветь свою старость под Солнцем и ветром Устюрта. От этих старых паровозов веяло смесью удивления, отчаяния и грусти.
До границы оставалось полдня пути нашим неспешным темпом. Хороший асфальт снова кончился и снова начался грейдер. Такой же пыльно-гравийный и тряский, как тот, под которым жили песчанки. Зато широкий.
Возле границы с казахской территории находилась небольшая группа белёных одноэтажных построек с одинаковой надписью «Шойхона». Дальше были расположены административное здание, пограничная вышка с реющим флагом Казахстана и часовым с биноклем, крытый навесом весовой пункт для грузовиков и ангар для задержанного груза. И шлагбаум. На фоне полосатой рейки - молодой боец в пятнистой панаме, цветастом камуфляже и с большим АК-47 за спиной. Никакой контрольно-следовой полосы не было видно, только ряд колючей проволоки, теряющийся где-то в сухой степи по обе стороны от дороги.
На небольшой веранде одной такой «Шойхоны» расположилась на отдых толпа загорелых азиатов в разномастой тёплой одежде, подёрнутой въевшейся пылью и помятой. Как и их лица. Мы спросили у них, как тут обстоит процедура проезда. Нам ответили, что сейчас на границе обед, стражи и таможенники отдыхают «воон в той шойхоне», так что пока «кирдык», и «тоже стойте, тарапис некуда». И приветливо сощурились, обнажив жёлтые зубы.
Как оказалось из дальнейшей беседы, это были гастарбайтеры, возвращавшиеся куда-то в Узбекистан после окончания летних работ. Из Петербурга. Ехали они на большой зелёной «Газели». И было их 17 человек. Все с вещами и тепло одетые - это я к тому, насколько была забита в пути их машина. Менеджер группы - рослый моложавый узбек, хорошо говоривший по-русски - затянул с нами беседу. Ему было скучно и безрадостно среди своих подопечных, а тут приехали интересные люди - учёные из Москвы, издалека едут, на самый затерянный в пустыне Арал… Интересно же!
Он рассказал нам, что путешествуют они почти с комфортом: никаких сидений в «Газели» нет - на пол плотно трамбуются баулы с вещами и канистры с топливом, сверху кладутся доски, и на них садятся люди. И вот так, сомкнувши плечи, эти люди доехали сюда за три дня от самого Петербурга… Как он добавил с жизнерадостной ухмылкой, «и ничего - «Газель» даже не развалилась!». Ему было интересно, кто же у нас в группе главный - кто профессор? Ведь если экспедиция едет - должен быть профессор. Сперва он посмотрел мне в глаза и спросил с уважением: «Ты профессор?» Я был одет примерно как Индиана Джонс, включая шляпу, и не брился уже пару недель. Встретив столь же прямой отрицательный ответ «Не-а», он опросил по-очереди Александра Борисовича и Сергея Николаича, но тоже не нашёл профессора. И сильно задумался. Когда же Саша сказал ему, что главный у нас Пётр Олегович, в это время скрывшийся за углом шойхоны, на лице менеджера появилось радостное изумление, помноженное почему-то на испуг. Он удивлённо воскликнул: «Что - Годзилла?...» Петя не был похож на фантастического монстра-динозавра, но что-то неотвратимое и по времени хмурое - от дальней дороги и частых границ - угадывалось в его могучем, небритом облике.
Наш стихийный собеседник ещё много чего рассказывал. Но одна фраза запала мне в память до сих пор: «…Вот русские… я не понимаю, как живут. Человек всю жизнь работает, работает, работает… А потом он один.» «Это ты про что - один?» «Ну… вот так: никто с ним не остаётся - дети уходят, внуки уходят, все сами живут. А он заботился о них - а потом один. И старый уже…»
Потом вернулся Петя, мы перегнали машину к другой шойхоне, чтобы её было видно через открытую дверь, и пошли обедать. Внутри были две длинные комнаты с деревянными столбиками, подпиравшими кровлю, а в середине - русская печь. Две казашки - помоложе и постарше - задумчивые, внимательные и сухощавые, давно привыкшие к разным проезжим странникам, попросили снять обувь и предложили нам место за дастарханом. Что меня всегда забавит в таких местах - так это традиция снимать обувь. Конечно же, за дастарханом принято сидеть на ковре (или на циновке, или на курпаче, или хоть на кошме), уперев под спину подушку и скрестив ноги. Но представь себе, сколько мужиков сидят на этих подстилках каждый день, уперев в них грязные с дороги носки. И что потом на них остаётся. В таких местах устилающую пол материю вытряхивают редко. И не стирают никогда. Не проще ли… Впрочем, не проще. Просто так принято. Зато кормят в таких вот шойхонах, как правило, вкусно и хорошо - и очень не дорого. И это место, где мы отведали наваристого борща, тушёной баранины с большими казахскими лепёшками и ароматного чаю из потрескавшихся пиал, не было исключением.
…Наша машина - роскошный УАЗ - стояла на границе между Казахстаном и Узбекистаном. Именно на границе, поскольку из первого мы уже выехали, а во второй ещё не въехали. У казахов оформление нас на выезд заняло не более 15 минут. Здесь же мы стояли уже не менее часа. Пётр Олегович занимался оформлением документов на въезд, изредка переходя из одного домика-контейнера в другой, а мы втроём терпеливо ждали, когда потребуется наше участие, и не мешали.
Узбекский пост являл собою символический забор из двух нитей колючей проволоки, шлагбаума, у которого временами постаивал под грибком солдат без ремня, но в сверкающих ботинках, и нагромождения одноэтажных коробок. В них происходило самое явление длительного документального процесса.
Перед постом стояло много разных машин: и на дороге на подъезде, и в беспорядке у самого шлагбаума. Здесь было грязно, солнечно и почти не было ветра. Жарко. Вокруг до самого горизонта разбегалась идеально ровная пустынестепь. Земля пестрела голубым - повсюду валялись пустые пластиковые бутылки. Вокруг машин слонялись люди - или сидели на клетчатый баулах. В большинстве своём это были гастарбайтеры, возвращавшиеся из России.
Изредка шлагбаум подымался и какая-нибудь «Газель», с окнами или без, заезжала на пространство таможенной зоны. Под внимательными взглядами пограничников, одетых в бело-зелёные пустынные камуфляжи и кепки, выходили водители и сопровождающие. Вручали документы и паспорта группы. Потом открывалась боковая дверь. И начинали шустро выскакивать люди - один за другим. Казалось, что вереница бесконечна. Пятый, , девятый, двенадцатый… Как правило, не менее семнадцати на одну машину. Затем выгружали поклажу и раскладывали вдоль дороги перед машиной. Люди становились в ряд у своих сумок, открывали их пошире - так, чтобы всё было видно, и замирали, потупив лица. Начинался кропотливый досмотр: пограничники - важные и демонстративно задумчивые, отстранённые - надменно ходили вдоль предъявляемого ряда людей и вещей, посматривали в сумки (словно поплёвывали). Иногда кто-нибудь из офицеров останавливался возле раскрытого баула, присаживался и принимался с ленцой и по-хозяйски выворачивать наружу его содержимое, попутно бросая владельцу резкие фразы: то ли вопросы, то ли комментарии. Вынимал, смотрел брезгливо, ронял на место.
Подходили другие таможенники, смотрели в ту же сумку, придирчиво изучали вещи, но тоже лениво и подчёркнуто презрительно. Вид у проходящих контроль был серый и подавленный. Манера поведения пограничников чётко говорила: «Погоны видишь? Кокарду видишь? Я - начальник. И ты должен меня уважать. Потому что я тут главный. Давай - уважай меня прямо сейчас! Я хочу это видеть. А я тебя - презирать. Потому что ты где-то там шлялся за границей и деньги пытался зарабатывать. Что? Заработал? И много? А ну покажи!» Было видно, что этим стражам границы на самом деле глубоко наплевать, что там везёт с собою очередной гастарбайтер - им было важно показать своё превосходство и ощутить чужое унижение. Картина больше всего напоминала массовое возвращение на родину блудных сыновей. Впрочем, так оно и было.
После долгой и изнурительной проверки содержимого баула, прохлопывания и выворачивания карманов, а также группового бессистемного допроса короткими фразами, брошенными с разных сторон, очередного гастарбайтера забывали и переходили к следующему. Когда таможенников утомлял сам процесс, один из них проходил вдоль ряда и раздавал паспорта. Люди и машина двигались куда-то дальше.
Как объяснил нам давешний менеджер зелёной «Газели», за прохождение этой границы с его машины должны были взять 160 евро негласной мзды. Такой порядок.
Вернулся Петя, мы запихались в машину, востарахтели порванным глушителем и вкатились за шлагбаум. Снова вылезли. Нас обступили всё те же офицеры: смотрели внимательно, изучающее, лишних слов пока не говорили. Международная экспедиция едет: ещё неизвестно, кто за спиной у этих бородатых мужиков, что они вот так запросто отправились на УАЗе так далеко в степь. Надо пощупать, присмотреться… Велели открыть задний борт и выгрузить вещи. И как-то решили мы, давеча на них насмотревшись, вести себя нагло и высокомерно - не так, чтобы вызывающе, но чтобы не зарывались. Спокойно отворили борт, неспешно выгрузили в кучу наш экспедиционный скраб, да и встали вокруг, с интересом ожидая продолжения. Они потоптались нервно подле вещей, походили, потыкали их пальцами. Один из офицеров, что по-русски лучше других говорил, вопросы задавать стал: «А это что?» - «Это зонд, прибор для измерения параметров водного столба» - «А что у вас в рюкзаках?» - «Личные вещи. Можете проверить.» - «Там узел, наверное, сложный, да?» - «Да. Там сложный узел. Вам развязать?» Только один рюкзак пришлось развязать, но содержимое осталось нетронутым. Подчёркнутого уважения от граждан России таможенники не встретили, только лояльность и принципиальную готовность сотрудничать - если нужно. А копаться в наших вещах им было явно лень. Так что постояли ещё, посмотрели на то - на сё, услышали фразу, что мы уже 5-й год ездим на Арал и активно сотрудничаем с Узбекской Академией Наук (что было чистой правдой), и на том закончили таможенный досмотр.
Когда пограничные постройки остались позади, Петя сказал, что никаких лишних денег при оформлении проезда с нас не взяли.
Каракалпакское кладбище на Устюрте неподалёку от границы.
Верблюжьи загоны на Устюрте. Посёлок неподалёку от границы.
Но день клонился уже к закату, а грейдера впереди оставалось - на сотни километров. Возможно, мы и успели бы за остаток светлого времени доехать до Нукуса, однако вскоре машину стало резко заносить в стороны. Решили мы было, что это дорога пошла разболтанная да кряжистая… Грейдер ведь не исключение - его тоже кое-где Гастелло расстреливал. Потом в заднее зеркало глянули - а колесо-то вихляется, спущено! Остановились. Покуда колесо меняли, нас догнала какая-то «Газель» с гастарбайтерами - видели её на границе. Сопровождающий сказал, что менеджер давешний нас уже долго не догонит - сломалась у них машина почти сразу после границы. Привет передавал. На самом деле, ирония здесь была глубже: ещё у шойхоны тот моложавый узбек предлагал нам ралли устроить: кто вторым до Нукуса доедет, будет должен бутылку водки. У него к такому спору как раз литровка «Флагмана» в припасе лежала. Так бы поспорили - он бы проиграл. И как бы мы потом получили с него этот «ценный приз», на сотни километров отъехав? Не возвращаться же.
Вечерние цветы пустынестепи.
Ещё некоторое время спустя, когда запасное колесо уже крутилось, шурша по грейдеру, у нас окончательно отвалился глушитель. Растрясло его, горемычного. Встали, полазили по очереди под машину, извлекли его да и приторочили на крышный багажник. Однако, время было упущено и над пустынестепью устюртской уже сгущались густые фиолетовые сумерки. Дорога пошла совсем трясучая - было видно, как в свете фар уходят под капот мелкие поперечные складки.
Складчатая дорога. Вид на север. Мы ехали по ней на юг.
Словно неведомая гигантская сила сдавила дорогу спереди и сзади, выдавив такую вот гармошку. Ехать в ночи по такому покрытию долго было тяжело и сложно. К тому же заканчивался уже пятый день пути. Так что решили мы двигаться вперёд: не покуда Петя может руль держать, а покуда ему не надоест, что в такой ситуации гораздо более справедливо.
В ту ночь мы снова остановились в степи. Эта была последняя наша ночёвка по дороге в Нукус.
Утро нашей последней ночёвки по дороге в Нукус.
Ближе к полудню следующего дня мы ели мясо с лепёшками в чайхане на самом краю чинка Устюрта, перед съездом на шоссе в Кунград. Там же, в маленькой мастерской, нам приварили на место глушитель и поменяли запасное колесо. И ещё сделали всякий мелкий ремонт, без которого ездить по устюртским колейным дорогам просто опасно. Особенно - на Арал…