Это не сказка. Это - продолжение морских заметок.
5.04.2011 г. Цимесская бухта.
Уже третий день стоим на якоре неподалёку от посёлка Кабардинка. Ожидая допуска в порт Новороссийска. 108-й рейс НИС «Профессор Штокман» плавно и затянуто завершается. Теперь необходимо сгрузить весь собранный в Море материал, уже упакованный в картонные коробки и ящики, на грузовичок, который отвезёт наши пробы в Москву. В порт нас не пускали сначала по причине выходного дня, затем - по боре - это сильный северо-восточный ветер, струящийся в этих местах через перевал Гмаркот и раздувающий волны. Когда он дует, возрастает опасность столкновения кораблей на входе в порт. Как правило, дует он три дня… Но приход боры мы застали в районе Туапсе, первый день встретили возле бухты Инал, где отрабатывали бентосный разрез под берегом, на относительно небольших глубинах, и потому были защищены горами от ветра, раздувавшего волны дальше в Море. А второй и третий дни провели здесь, с видом на мыс Дооб, покрытый сверху буро-зелёным по весне лесом, а ближе к Морю густо усыпанный новостройками курортной зоны.
На фоне далёкого от нас Новороссийска расположились ещё несколько кораблей - сухогрузов и танкеров. С поправкой на мысли о ветре и волнах, что всегда - в той или иной степени - присутствуют в Море, мне представляется, что человечество так и не осознало до сих пор, как именно надо конструировать крупные суда, чтобы максимально обезопасить их от стихии. Что из себя представляют эти большие корабли? По сути любой из них - это длинная лодка, на которую сверху поставлен дом в несколько этажей. Если перед вами научное, пассажирское или военное судно (простите - корабль!), то дом ставится таким образом, чтобы максимально стабилизировать всю конструкцию при качке. Но! Это всё равно лодка снизу и дом на ней сверху. Если же обратиться к конструкции грузовых судов, то мы зачастую видим дом в корме - высокий и широкий - и длиннющую грузовую лодку спереди. И пусть она стабилизирована всякими там грузами, удачно удерживающими всю эту махину от развала или же оверкиля на сильной качке… Эти суда всё равно разваливаются и тонут в сильный шторм, как и любые другие, за исключением компактных и прогонистых военных корабликов. Потому что все они - просто большие скорлупки с домом сверху.
Сегодня утром, наблюдая замершие посреди мягкого штиля торговые суда, чёткими контурами прорисованные на фоне тающего в дымке Новороссийска и синеватых гор, енот понял, что по-настоящему надёжный корабль должен быть погружён в воду почти целиком, словно подлодка во время подвсплытия, и форму иметь в проекции скорее яйцевидную, нежели удинённо-ланцетную. Надстройка должна быть одна - или две для научных кораблей, чтобы на них размещать растянутую над кораблём площадку для забортных работ: настолько широкую, чтобы можно было спускать с неё приборы, не задевая бортов. При этом сама надстройка не должна быть особенно высокой, чтобы не создавать парусности, и располагаться может посередине судна. Килей должно быть три, с центральным более низким. Такому судну будет не страшен ветер - и почти не смогут мешать поверхностные волны. Что интересно, когда-то енот видел подобные проекты в книге «Суда будущего», вышедшей в начале 80-х годов в СССР. Но там речь шла скорее о пристежных баржах илнефтеналивных танках, погружённых в воду почти целиком. Не помню, были ли там проекты кораблей, о которых я говорю сейчас. Возможно, образ такой конструкции надводного судна - идея давно продуманная, но отчего-то не реализованная для широких нужд.
Нам - учёным - кстати весьма подошёл бы и корабль на воздушной подушке. И пусть у них есть ограничения по волнению Моря - мы всё равно не можем ничего макать за борт в сильный шторм. Зато могли бы выползать на плоские берега, не ожидая очереди на постановку к причалу в порту, где нашему Институту приходится платить за стоянку большие деньги. А так - вылезли на пляж, сгрузились-загрузились, дождались погоды и вышли в рейс между штормами. Ходит «подушка», опять же, быстро, что сокращает время между станциями. А чтобы приборы уходили в воду подальше от борта, необходимо всего лишь усилить конструкцию длинными выносными площадками. При этом, учитывая наличие на крупных судах такого типа обширных десантных трюмов, достаточно наделать в трюме переборок, поделив его на пару этажей и множество лабораторий - и вот вам готовая плавучая научная база. При необходимости она может выползать на уплощённые берега и прямо на ней можно принимать братски настроенную научную общественность.
Однако, чем рассуждать о недоступном енотам для практического осуществления кораблестроении, расскажу лучше ещё об эпизодах завершающегося рейса.
Поскольку работали мы в этот раз на одну крупную нефтяную компанию, осуществляя мониторинговые исследования на акватории Абхазии, то и в Море выходили на эти работы под абхазским флагом. И на борту находился наблюдатель от заказчика - молодой абхазский эколог Миша. Он являл собою редкий пример супервайзера, которому было действительно интересно то, как происходит и каким образом осуществляется экологическая наука в Море. Уловив этот его интерес, мы легко и негласно приняли этого статного, сильного, хорошо воспитанного и образованного юношу в нашу группу бенто-планктонных исследований. И научили его, как правильно брать пробы зоопланктона по горизонтам, фильтровать их для сгущения и фиксировать.
Будучи человеком наблюдательным и аккуратным в работе, Миша освоил весь процесс легко, быстро и в совершенстве, и на всех дальнейших станциях активно участвовал в пробоотборе как полноценный участник рабочей группы. Что немаловажно - ему это было действительно интересно: и как освоение методики, и как наблюдение живого планктона с разных глубин: прозрачных прогонистых хетогнат, гребневиков плевробрахий, похожих на ягоды крыжовника, бисеринок-ноктилюк, рачков-калянусов и мелких красноватых рачков-акартий, населявших верхние слои водной толщи ближе к берегам. Еноту было приятно видеть, как Миша деловито расправляется с очередной пробой, с интересом разглядывая выловленных сеткой существ. Чувствовалось, что юноша занимается этим не от скуки. Кроме того, Миша хорошо знал историю родного края и мог рассказать много интересного о том, что мы видели издали на берегу.
Если уж говорить непосредственно о наших работах, то коснёмся и бентосной съёмки, которую провели мы в районе бухты Инал. По сравнению с отбором глубоководных проб грунта здесь были ощутимые плюсы: черпак макали всего на 15-30 метров и выходил он быстро, не заставляя ждать себя по полчаса и более - и всегда приносил пробу, не захлопываясь на спуске от спонтанного сотрясения троса на волне или от конвульсий лебёдки. Но! Енотов никогда не перестанет удивлять, отчего отбор именно бентосных проб, связанный с наиболее тяжёлой и грязной работой, вызывает столько понуканий и напряжения у большинства из тех, кто в них напрямую не задействован.
Любой человек из команды, появляющийся на палубе, норовит спросить «Долго вам ещё грязь разводить?» или «Вам ещё много тут осталось по времени?» Известно же, что мы за собою всю грязь потом скатаем с палубы пожарным шлангом сами, и никакая помощь, кроме грамотной постановки судна над нужной глубиной, нам не требуется. Но судно отчего-то выставить не могут: по эхолоту в рубке, с учётом осадки - 20 метров, по тросу на лебёдке (от нуля на поверхности Моря) - 24. Слава Всевышнему, судно на наших станциях ставили на якорь, за что персональное спасибо боцману.
На самом деле, если посмотреть со стороны на то, как выглядят наши работы по сравнению с той же «Розеттой», многое в таком отношении проясняется. «Розетта» выглядит как большой ультрасовременный прибор, к тому же - напоминает револьверную систему, или же многоствольную ракетную установку, что само по себе вызывает некоторые потаённые эмоции у наблюдателя. В свою очередь черпак - компактный, максимально бесхитростный, тяжёлый, почерневший в разных местах от сероводорода больших глубин и очень опасный в открытом состоянии - вызывает у стороннего наблюдателя лишь раздражение и плохо скрываемый ужас.
Далее - сам процесс подъёма и спуска «Розетты» сопровождается автоматическим вырисовыванием цветных графиков на мониторе в лаборатории, где сидят операторы, громогласным радиообменом на манер космического «…прошли горизонт 1600 метров, до рабочего горизонта 100.. 50… 10 метров… закрытие батометра!.. поднимаемся на 300 метров…» У нас всё проще - запустили черпак в воду, отметили ноль и отматываем трос, грохоча лебёдкой и майная хищно раскрытый ковшик до дна. Потом, если видно его по эхолоту, фиксируем момент касания грунта. Если же не видно - просто перетравливаем немного троса, чтобы наверняка сел уже на дно и закрылся. Начинаем поднимать и отрыв фиксируем по однократному скачку давления на лебёдке, и дальше ждём десятками минут, когда же он поднимется.
Когда приходит «Розетта», вокруг неё начинается роение цивильно одетых учёных, чаще даже в белых халатах, аккуратно сливающих водичку с разных горизонтов в склянки и пробирки - на анализ самых разных показателей. Это не только реально важно для науки, но и выглядит в представлении обывателя весьма наукообразно. В отношении черпака всё брутальнее: одетые в немокнущее люди в касках вынули его из воды, перетянули через борт, положили с грохотом в стальной поддон, подцепили к размыкателю, приподняли, вывалалили из него большой кусок «грязи» со дна, смыли туда же остатки шлангом, затем, кряхтя, отволокли поддон с грязной жидкостью и глиной к ситу, вылили в него всё это и стали размывать, извлекая из всей этой мутной суспензии что-то важное. Или, положив черпак в поддон, сладострастно раскрывают его верхние створки, облизываются на вид поверхности захваченного куска дна и принимаются втыкать в эту грязь свои трубочки, чтобы извлечь колонки крунта.
Разумеется, в сравнительном аспекте «Розетта» вызывает значительно больше уважения. Опять же, палубу не пачкает.
Что же до самой живности на дне в районе Инала, то и здесь «нет золота в Серых горах» - простите за каламбур, но такая ассоциативная цитата здесь крайне уместна. Если раньше, году в 2000-м или даже 2004-м, мы наблюдали здесь на дне буквально россыпи молодых двустворчатых моллюсков (кунеарок, венусов и питаров), то теперь черпаки приносили лишь некрупных рапанов вместе со створками сожранных ими же двустворок, да ещё редких червячков: розоватых немертин и тонких полихет в мягких трубках-домиках.
Видимо, настало очередное время опустынивания дна - оно приходит каждые 4-5 лет. После того, как рапаны выедают всех двустворок и дохнут сами, воды прибрежных течений приносят личинок моллюсков - и хищников, и их жертв - из тех мест, где популяции пребывают в квази-стабильном состоянии. Это такие особые небольшие районы, где рапана не в состоянии сожрать всех двустворок в силу каких-либо биотопических причин - или же просто потому, что либо двустворки там хорошо прячутся в грунт и их очень много, либо рапаны мелковаты и не могут съесть свою потенцияальную жертву, сильно превосходящую их в размерах. Итак, личинки приходят на «пустое» дно и садятся на грунт, превращаются в моллюсков и начинают расти. Следом за ними - «на запах» - приходят личинки рапаны. И тоже начинают расти, поедая маленьких двустворок. Поначалу много и тех, и других. К тому времени - года через 3-4 - когда рапаны подрастают до размера в 3-4 см, они съедают всех двустворок. И цикл начинается снова. На сей раз мы застали конец очередного из таких циклов.
К слову: полтонны песка с палубы енот потом смывал самолично, со старанием китайского ювелира перегоняя струёй из шланга с низким напором из одного шпигата в другой. Шпигат - это такой канал вдоль борта, специально для смыва грязи с палубы. И только спустя полтора часа моих стараний подключили пожарный бранзбойт - им енот всё домыл за считанные минуты. Впрочем, в этой задержке подключения «пожарника» еноты усмотрели особую месть команды - за ту задержку выхода судна в Море из Сухума, что произошла полутора сутками ранее и не без участия енота.
Но это уже совсем другая история. В конце которой мы - несколько отчаянных членов научной группы, ушедших в тот день на экскурсию на берег - неслись на такси из Пицунды в Сухум сквозь густеющий над полотном дороги вечерний туман. А время до запланированного часа отхода судна стремительно сокращалось. Впереди маячил, из принципа не давая проезда, чей-то джип-мерседес, а на мобильный нам звонил сперва очень мрачный начальник экспедиции, и грозил отходом, отставанием нас от парохода и последующими неприятностями. Затем, когда часы показывали 19.25 - без пяти «мгновение Х» - позвонил самолично капитан, что уже означало полный «залёт», и строго объявил, что мы поступили очень плохо, и ждать нас никто не будет.
В самых мрачных предчувствиях мы проплутали по закоулкам Сухума ещё несколько минут, выстаиваясь на светофорах и тихо скрежеща зубами от накатывающего напряжения, подлетели на машине прямо к причалу и… О ЧУДО!!! Разглядели сквозь синеватый туман в конце длинного пирса огни родного парохода!!!! Енот рванулся бегом - успеть предупредить, что мы здесь, уже прибыли и, пожалуйста, не надо отходить без нас. Это был один из самых напряжённых моментов рейса - он нёсся эти двести метров по пустынному причалу в густеющих сумерках, стараясь не сбавлять темпа и страшно волнуясь, что вот именно сейчас корабль начнёт отходить, плавно и вальяжно, неотвратимо… Но вот белые очертания парохода уже близко, и виден спущенный на пирс трап, и люди рядом с ним. Значит, всё же нас ждут… И с пеленгаторной палубы нач. экспедиции окликает его «Это ты?» - «Да! - орёт ему енот, не замедляя бега. - Остальные бегут следом!!!» И останавливается только уже возле самого трапа, объясняя собравшимся вахтенным и пограничникам, что следом бежит в тумане группа. Успели…
Потом был нагоняй от капитана, который честно объяснил нам, что мы гады и всех обидели - и был прав. А после - большая релаксационная пьянка на полночи, в ходе которой мы употребили с коллегами всё припасённое с гостеприимного абхазского берега вино и нечто более крепкое.
Продолжение следует...