Май 1944 года. Ахматова возвращается из эвакуации в Ленинград и приглашает нас с женой ехать вместе.
На перроне её провожает несколько человек. Среди них запомнилась одна старушка, которая несколько раз обняла и перекрестила её. Когда она ушла, Анна Андреевна сказала: «Бедная! Она так жалеет меня! Так за меня боится! Она и не подозревает, что я - танк!»
В поезде мы проговорили до глубокой ночи. Ведь мы не виделись больше полугода. Первое, что нам сказала Ахматова, было: «Я еду к мужу!» О своём муже, медике Владимире Гаршине, она не раз говорила. Волновалась, когда от него долго не было писем, радовалась, когда письма приходили. И теперь, в поезде, несколько раз повторяла радостно, что возвращается в Ленинград - к мужу. [Spoiler (click to open)]
Мы знали, что он будет её встречать. И действительно, когда мы вышли из вагона, на перроне стоял человек профессорского вида. Он подошёл к Ахматовой, поцеловал ей руку и сказал: «Аня, нам надо поговорить». Они стали, разговаривая, ходить по перрону. Говорили недолго, минут пять, потом остановились. Гаршин опять поцеловал Ахматовой руку, повернулся и ушёл. Мы почувствовали, что он уходит окончательно.
Ахматова подошла к нам и сказала совершенно ровным голосом: «Всё изменилось. Я еду к Рыбаковым»… Я побежал искать машину. Шофёр уложил вещи и мы поехали. По дороге говорили о тех улицах, по которым проезжали. Ахматова была, как всегда, необычайно точна и метка в своих словах.
Когда она прощалась с нами и с лёгкой улыбкой благодарила за помощь, мы оба вспомнили о её так недавно сказанных словах: «Она и не подозревает, что я - танк...»
Владимир Адмони
Спустя несколько недель после этого случая Ахматова напишет следующие строчки:
Лучше б я по самые плечи Вбила в землю проклятое тело, Если б знала, чему навстречу, Обгоняя солнце, летела.