Los campanillos или текучий коктейль свободы
Перед тобой глубокий бокал, в котором плещется перламутровое вино свободы. Трубочку могут обнимать любые губы - пей не хочу. Никто и не думает анализировать способ потребления напитка и отгадывать загадку, почему в бокале, у которого есть дно, никогда не кончается жидкость. Лишь социолог Зигмунд Бауман поднес сосуд к глазам, чтобы оценить игру света.
Текучая современность Зигмунда Баумана, концептуально расчлененная в одноименной его книге, многоаспектна и многословна. Если сравнить ее с лоскутным одеялом, то заплата, посвященная специфическим смешанным благам свободы, находится у самых глаз спящего, который под ним спрятался - неясно от чего, может быть, от суровой действительности, из которой выжимается гнилая вода, стоит только наступить ногой. Этот спящий - собирательный образ всего человечества: нет, он не проснется от наших криков, но ему надо разъяснить на ушко ту картинку, которая пляшет под его веками. Текст хорош без преувеличения: оратор вещает интересно о страшном без использования излюбленного публицистами принципа нагнетания суеверного ужаса перед настоящим и будущим: это разговор на мировом языке - беседа, в которой может принять участие каждый.
Что такое Освобождение: благо это или проклятие? Стоит ли скидывать с себя одеяло? Это один из вопросов, которым задается социолог Зигмунд Бауман в своей книге под названием «Текучая современность» и, делая попытку разобраться в нем, приводит два типа суждений: первый ставит под сомнение выгодность свободного образа жизни, а второй развивает его, утверждая, что так называемые «обычные люди» просто не готовы к потреблению этих сомнительных благ. Ударение падает именно на категорию «обычных людей» - то есть на то скорбное большинство, которое не наделено особым коктейлем качеств, свойственных лидеру, и соответственно наиболее робких в вопросах приспособляемости. По сути, Бауман опровергает главное ожидание, которое свойственно всем недовольным и стремящимся: согласно его утверждению, за чертой свободы, которую мечтатели отчего-то могут ясно представить, нет счастья, поскольку свержение существующих порядков подразумевает обращение к собственным ресурсам, а это влечет за собой тягостные муки, неразрешимые страдания и отупляющий страх. Текучая современность обеспечивает индивидуумов максимальной свободой как раз за счет тех ограничений и норм, которые в ней существуют - это и хочет подчеркнуть социолог.
Представим себе ситуацию: человек случайно попадает на необитаемый остров - кто свободнее: он, избавившийся от давления власти, законов и традиций, или человек, живущий в обществе? На первый взгляд - дикарь, но на второй? Человеку, оказавшемуся вдали от общества придется взять судьбу в свои руки, полностью положиться только на себя, выполняя изо дня в день однообразную работу, к которой он может быть не склонен в силу своих природных способностей. Какова судьба человека, живущего в обществе? Перед ним расстилается необыкновенная свобода выбора деятельности, круга общения, способов отдыха. Так кто из них свободней?
Анналы истории до сих пор переваривают шуточную испанскую коплу, которую в пятнадцатом веке, наверняка, напевали юные свинарки:
Si mi madre no me casa
Para el domingo que viene,
Le pego fuego a la casa
Con todito lo que tiene.
Четверостишие переводится примерно следующим образом: «Если (моя) мама не выдаст меня замуж / к следующему воскресенью, / я ей подожгу дом / со всем, что у нее есть». Принимая в учет униженное положение испанской женщины XV века, это изречение можно практически приравнять к требованию: «Лишите меня свободы, и вы познаете мою благодарность» - а это уже звоночек, «un campanilla» по-испански. Мало того, что неизвестный автор этого литературного цветка не стремится обрести свободу и независимость, он, напротив, ратует за собственное «посажение» на цепь замужества, потому что именно семейная жизнь даст безопасность и твердую почву под ногами - а соответственно свободу. Это и есть народная мудрость.
Впрочем, в XV веке свинарки еще не знали о не устаревающих los campanillos Зигмунда Фрейда, которые звенят о том, что каждый конкретный человек отнюдь не является априорно добродетельным, а, напротив, по природе своей агрессивен, завистлив, нетрудолюбив, самовлюблен и асоциален. Этим утверждением он как бы вторит Томасу Гоббсу, которому принадлежит концепция «беспутного человека»: как только с индивидуума ниспадают путы социальности, не остается ничего, что могло бы успешно сдерживать животное начало - в самом «враге культуры» сил для этого недостаточно. Очевидно, свобода от норм не есть та свобода, которая может сделать человека счастливым, именно поэтому правила, законы и заповеди, «запускающие» человеческую душу в вечный круговорот одинаковости с момента рождения, существуют везде, даже в, казалось бы, самых далеких от цивилизации обществах.
Неплохо идею «животности» человеческого существа иллюстрирует фильм испанского режиссера Луиса Бунюэля «Ангел-истребитель». Сюжет таков: несколько светских львов приходят помурлыкать сплетнями в дом к главным героям, а после по необъяснимым причинам не могут его покинуть. Невидимые запоры - это единственный сюрреалистический момент фильма: все остальное действие разворачивается по законам хорошей драмы. Оказавшись отделенными от общества тонной кирпича, то есть освобожденные от него, и соответственно избавившиеся от пут законов и морали, герои постепенно становятся все более агрессивными и нетерпимыми друг к другу - такое ощущение, что еще чуть-чуть, и некоторые из них начнут покрываться шелковистой шерстью.
Еще один звоночек преподносит нам кандидат психологических наук Михаил Михайлович Решетников, говоря в своей статье под названием «Неочевидный образ будущего: модель и реальность» о так называемых «демократических иллюзиях». Любой школьник усваивает с уроков обществознания, что демократия - это государственный строй, основанный на максимально возможной свободе, которая базируется на этической концепции «равенства и братства», предполагающей одинаковое отношение ко всем членам общества, несмотря на их различия. Вывод таков: демократический строй фактически предоставляет только экономическую свободу, которая предполагает равенство возможностей, а ту тихую и ласковую личностную свободу, которая гладит по щекам и о которой говорит Бауман, каждый строит для себя сам - в процессе существования. Пускай демократический строй является по-настоящему свободным только в учебниках: индивидуум чувствует себя лишь частично суверенным и недоволен этим, - но множество ограничений, правил, традиций делают его свободным от мук выбора и принятия собственных решений.
Новый звоночек: Элвин Тоффлер в своей книге «Шок будущего» предрекает всему человечеству страшные конвульсии и смерть от футурошока. Если раньше в быстром изменении жизни, политического строя, бюрократической системы и т.д. люди видели свое счастье и, очевидно, свободу, то с течением времени скорость преобразований начинает все больше приводить в растерянность. С легкой ностальгией Тоффлер вспоминает о своей работе в литейном цехе: любое мероприятие, будь то стандартизированная починка станка, проходило согласование через множество ступеней - но именно бюрократический аппарат и делал жизнь рабочих безоблачной: они были свободны от принятия решений и вообще свободны, несмотря на то, что черны от копоти. Ускорение темпов жизни сломало привычную схему бюрократических отношений: суета и необходимость мыслить самостоятельно значительно отравили жизнь многим.
По моему мнению, поднимаемый Бауманом в подглавке «Смешанные блага свободы» вопрос теснейшим образом связан с проблемой самоидентификации: с чем человек может себя идентифицировать, как не с привычными категориями, которыми апеллирует социум? Расторгнув неписаный договор с обществом, индивидуум сразу же утрачивает крепкую почву под ногами. Пускай Бауман не говорит о настолько тотальном протесте, но, я полагаю, что само отречение от власти, которая нас поедает, подразумевает разрушение социума - отказ от власти является, по сути, избавлением от конституирующего признака общества, а значит от самого общества. Может ли человек, неспособный к самоидентификации, быть свободным и соответственно счастливым? Очевидно, что нет, это доказывает и исторический опыт, в частности, революционная реформа 1861 года об отмене крепостного права, когда огромный пласт населения вдруг переродился и стал свободным, но фактически по большей своей части оказался обречен на маргинализацию, поскольку утратил привычный уклад жизни и собственное identity. Именно поэтому в первые годы после отмены крепостного права на больших дорогах значительно увеличилось число «романтиков». Аналогично и со всеми революциями, которые гарантировали слом привычных систем: человек, освободившийся от оков, вовсе не становился счастливым, но мгновенно вовлекался в устроение новых общественных парадигм.
Из всего вышесказанного вытекает, что природа несвободы заключается в осознании и несении ответственности за свои решения - то есть в том, чего многие хотят избежать, поскольку бояться неизвестности - общество создает алгоритмы, которые подразумевают определенные результаты деятельности, знание о них и делает людей свободными. И вот здесь-то возникает забавный парадокс: человек, находящийся в местах лишения свободы полностью освобождается от опасений за свою судьбу: он находится на государственном обеспечении, и его перестают волновать даже вопросы прокорма, занятий или досуга - так не становится ли он свободнее всех тех, кто находится по обратную сторону колючей проволоки? Хи-хик.