(no subject)
Где-то неделю назад удачно сочетались немного свободного времени и наличие меня в центре Города, и я решила пройтись по своей любимой улочке, где я выросла: Лермонтовской. Шла, прислушиваясь к ощущениям - негатив, вызванный сносом нашего старого дома и постройкой на его месте нового, не симпатичного мне, ушел... Улочка осталась чудесной и по крайней мере для меня приятной.
Что-то меняется, а я узнаю об этом через большие промежутки времени - глупо удивляться, глупо... Моя первая школа превратилась в Педагогический лицей. Почитала в интернете, много хороших отзывов...
Это я к чему - уже задумываюсь о школе для сына - хотя вроде как очень рано - и как-то не по себе, я хорошей школы не знаю, ну, если иметь в виду обычную с/ш...
А когда-то я думала, что я буду работать в с/ш №4 и что у меня будет дочка)
Спит Настена, сопит в обе дырочки. Смотрю на нее сквозь деревянные прутья кроватки, любуюсь длинными темными ресницами, формой ротика. И не жалею.
-Спи, чудо из чудес, - шепчу.
Тихонько звякают «колокольчики» на двери в детскую, приглушенно горит ночник. Плюшевый медвежонок, кролик с морковкой, морская звезда… Тепло и уютно. Спи, дочь.
На кухне ярко. Ослепительно сверкает плита и кафель над раковиной. Пахнет борщом. Включаю горелку, ставлю турочку с кофе, сама - бегом в спальню за пледом. Возвращаюсь как раз вовремя, чтобы спасти белоснежную печку от сбежавшего кофе. Наливаю в чашечку, добавляю молока. Скрестив ноги по-турецки и укрыв их пледом, осторожно, маленькими глотками пью кофе, смотрю в черноту окна. За окном валит снег.
Пушистые сугробы, снег лепится хорошо, завтра будем играть в снежки, промокнем и побежим домой переодеваться. Врач скажет, я плохая мать, но, по-моему, Настена так не думает, а мнение дочери - самое главное. Подрастет Настена - нас будут принимать за сестер… Потому что я как была маленькая и худенькая, так после родов и не поправилась, такая же осталась. А ты, Настена, как? В отца пойдешь? Будешь высокой?
Глупо загадывать. Горячий кофе обжигает нёбо. Ф-ф-ф… Дую, стужу. Язык мой - друг мой, его беречь надо, холить и лелеять…. Откажет язык - на что жить нам с Настеной? Какая же я все-таки беспомощная и бесполезная, только и умею, что языком трепать… Надо будет на кого-нибудь еще выучиться, ну, например, окончить курсы ЕШКО по астрологии, развесить по городу объявления, мол, кому нужен личный астролог? Будут прибегать девчонки-школьницы и кандидаты в народные депутаты, а я им: «Конфигурация планет на данный момент такова, что это предвещает крупные перемены тем, кто работает в области юриспруденции и экономики… Тригон Юпитера и Венеры обеспечит стабильность и благоприятствует путешествующим…» Фи… Нет, лучше проведу Интернет, буду искать всякие там рефераты - курсовые - дипломы и окончательно посажу зрение…Заработок пойдет на операцию и покупку защитного экрана… Тоже грустно.
Когда Настене пора будет идти в школу, нужно будет обязательно придумать что-нибудь этакое… Было бы здорово отдать ее в Щетининку, самой туда учителем пойти - может быть, хоть там к детям учителей иначе относятся?.. А в Щетининке мы с ней будем рисовать, и вымажемся в краску, и будем хохотать: смотри, какая у тебя смешная точечка на щеке! А у тебя на шее!
………………………………
- Мама, мама, ты опять заснула в кухне! - Настена теребит за нос, смотрит серьезно. Колокольчик….
Снова кофе подвел.
-Все, Настена, бегом одевайся - и на улицу. Придем - будем работать, думать. Ты ж мне поможешь, да, дочь?
Настя смеется. Большой маме помогает маленькая дочка.
На улице светло, снег слепит глаза, небо ярко-синее и глубокое. Наклоняюсь, беру горсть снега, леплю снежок.
-Лови, Настя!
Приходится уворачиваться самой, дочь бьет метко, снежки маленькие и крепкие. А главное - ей наклоняться близко, я за ней не успеваю. После получасовой баталии я, сдаваясь, опускаюсь в снег. Глаза дочери горят победным огнем, щеки красные, хохочет.
-Я выиграла, выиграла!
Волосы выбились из-под шапки, растрепались, спутались, сверкают снежинки.
-А теперь побежали, Настена!
И мы бежим, ловя ртом колючий морозный воздух, бежим до третьей рябины, до шестой дырки в заборе детского садика, куда, слава Богу, не ходит Настя… Она молодец, легко и быстро учится, и отдавать ее на пострижение под одну гребенку у меня нет ни малейшего желания. Мы бежим… Теперь - в подъезд, за сухой одеждой и санками (впопыхах забыли в тамбуре), снова на улицу, на горку… Катаемся то по очереди, то вместе - и тогда часто переворачиваемся, вымокаем окончательно и снова идем домой.
Идем: устали. Вместе держим веревочку санок.
Дома, ставя перед Настеной тарелку горячего пюре, говорю:
-Я книгу читала, Хорхе Борхеса, «Приближение к Альмутасиму», - говорю медленно, растягивая слова, хочется, чтобы Настя поняла. - Что такое Альмутасим, я сама забыла, но это не важно. Это сборник статей, и там в одной статье интересная мысль… Ты кушай, а я почитаю, ладно?
-Угу, - Настена любит, когда я с ней советуюсь.
- «Всем нам когда-либо приходилось слышать неразрешимые споры, когда некая дама, расточая междометия и анаколуфы, клянется, что слово «луна» более (или менее) выразительно, чем слово «moon». Кроме самоочевидного наблюдения, что односложное «moon», возможно, более уместно для обозначения очень простого объекта, чем двусложное «луна», ничего тут больше не прибавишь;…»
Что скажешь, как лучше: «moon» или «луна»?
-Мун - это как коровка. Коровы на луну не мычат… Мам, а почему «лу-на»?
-Это так римляне назвали. Луна - не наше родное слово. У нас ученые позже появились, а когда появились, то сначала латынью писали, так принято было. Учеными были монахи. И книги сначала все на латыни были, чтобы все грамотные понимали, на одном языке и писали. А тебе как, нравится?
-Луна круглая и желтая, как буква «О». Вот посмотри, когда темно будет, внимательно посмотри, это совсем не «луна», это «О»! А если у нее настроение на нас смотреть, то она поворачивается к нам лицом, мама, ты знаешь? Давай будем говорить на нее «О»!
Смотрю на дочь. Большие глаза над тарелкой. Ждет. Ждет, что я соглашусь А я не могу. «Луна» вместе со всеми привычками и условностями въелась в мою кровь и что-то поменять - так трудно… Новый язык. Я знаю, когда человек под 30 учит новый язык, он чувствует себя глупо, ему стыдно. Стыдно перед преподавателем. Позволю ли я дочери учить себя? Трудно. Трудно сломать многолетнюю привычку учить и самой стать ниже… Ниже четырехлетнего ребенка?!
Настя ждет, выжидательно смотрит в глаза, не понимает.
-Ну! Давай?
Одному Богу ведомо, чего мне стоило кивнуть… Вот оно как, оказывается: можно сколько угодно рассуждать о том, что к детям нужно относиться как к равным, а когда доходит до дела - пас! Ну, это же дети! Что они знают и понимают? Мы, взрослые, можно сказать, всю жизнь головы ломаем, а они нам тут рассказывать будут… Вот оно как…
Понедельник. Утро. Сегодня я иду гулять без Настены. Дочь сидит дома с Ольгой, нашей нянечкой. Ольге 20 лет, смешливая крупная девушка, искренне привязанная к моей Настене, ко мне тоже относится хорошо. Мне нравится пить с ней кофе на кухне и слушать ее рассказы обо всем понемногу: о том, что сегодня учудила Настена, об институте и преподавателях - мне интересно, сравниваю себя с ней… Но интереснее всего она рассказывает о цветах - это ее страсть. Я тоже люблю цветы, но мне не удается запоминать их названия и особенности, иногда даже приходится приклеивать «руководство по эксплуатации» на горшок с подаренным растением. Я за всю свою жизнь купила только знакомого и понятного с детства декабриста-рождественника: без всяких усилий расцветает как по команде к празднику. А остальные - фикусы и …как их там? Споттифиллумы - это подарки, счастье, если выживают. Хотя я стараюсь, чтобы им было хорошо.
Чего это я о цветах вспомнила? Наверное, это елочки возле соседнего дома на Новгородской - стройные красавицы поднимаются почти до самой крыши. Скоро Новый год. Было бы здорово, если бы у нас во дворе росла такая - можно было бы украсить.
По Космической, затем - через аккуратненький дворик с детской площадкой на Бакулина, по проспекту Ленина до «Научной», а там по улице Культуры до Сумской. Я в самом центре города. Отсюда можно идти куда угодно - все близко. Мне нужно на Лермонтовскую, в школу №4, у меня там сегодня уроки.
Иду не спеша, времени много, идти близко, разглядываю дома и вспоминаю, как когда-то мой мир был маленьким, мне казалось, что существуют только те улицы и дома, где я бываю: Чайковского, Лермонтовская, Пушкинская. Два парка: Молодежный и имени Горького, там я гуляла. У меня была подруга Лена, которая всегда появлялась с другой стороны Молодежного парка, и мне казалось, что она приходит из другого мира. С Леной мы дружили молча - как и полагается представителям разных миров, то есть играли мы молча, понимая друг друга с полуслова, а разговаривали только по телефону. В этом было что-то загадочное и таинственное… Сегодня весь город как на ладони: если захочу, могу пройти его пешком насквозь. Смертельно устану, но это мелочи.
С каждым годом мир сужается, становится меньше. Я завидую Насте, для которой мир еще велик… Иногда мне, правда, становится страшно: вдруг она знает, как мал мир? Знает, что я ее обманываю, и молчит? Вдруг - для нее нет таких загадок, таких тайн? Вдруг ей видно меня насквозь? Потом я вспоминаю Борхеса и немного успокаиваюсь. Пока что ей непонятна подлость, сила и слабость взрослых. И хорошо.
Родная Лермонтовская, широкая улица моего детства, с молочным магазином, где были самые вкусные в мире коктейли, уменьшается с катастрофической быстротой. На месте моего дома возвышается кирпично-белая девятиэтажка с арочными окнами. Нелепая и нескладная, она рушит облик старой улицы, как бы говоря: твои мечты и детские сны - ничто, им пора на свалку, нужно уступить место новому миру и новой жизни. Отойди. Я уступаю с трудом, из последних сил цепляясь за дорогое сердцу вечное и неизменное: сш №4, мою первую школу. Знаю, смысла мало…
Уроки провожу как во сне. Хочу домой.
Домой еду на метро. Настроение гулять и терзать душу пропало. И через аккуратненький дворик на Бакулина я тоже не пошла, выбрав дорогу мимо однообразных многоэтажек Сосновой Горки. Ступеньки. Консьержка. Лифт. Четырнадцатый этаж.
Нажимаю кнопку звонка.
За дверью раздается радостный визг, сердце сладко замирает. Настя с Ольгой вместе открывают дверь.
Я иду на кухню ставить чай. Мир уменьшается? Сереет? Какая разница: у меня есть дочь, которая больше мира, есть хорошая девушка Ольга, умеющая нянчить мою дочь… И все-все-все… Что еще нужно?
2003 г.
Что-то меняется, а я узнаю об этом через большие промежутки времени - глупо удивляться, глупо... Моя первая школа превратилась в Педагогический лицей. Почитала в интернете, много хороших отзывов...
Это я к чему - уже задумываюсь о школе для сына - хотя вроде как очень рано - и как-то не по себе, я хорошей школы не знаю, ну, если иметь в виду обычную с/ш...
А когда-то я думала, что я буду работать в с/ш №4 и что у меня будет дочка)
Спит Настена, сопит в обе дырочки. Смотрю на нее сквозь деревянные прутья кроватки, любуюсь длинными темными ресницами, формой ротика. И не жалею.
-Спи, чудо из чудес, - шепчу.
Тихонько звякают «колокольчики» на двери в детскую, приглушенно горит ночник. Плюшевый медвежонок, кролик с морковкой, морская звезда… Тепло и уютно. Спи, дочь.
На кухне ярко. Ослепительно сверкает плита и кафель над раковиной. Пахнет борщом. Включаю горелку, ставлю турочку с кофе, сама - бегом в спальню за пледом. Возвращаюсь как раз вовремя, чтобы спасти белоснежную печку от сбежавшего кофе. Наливаю в чашечку, добавляю молока. Скрестив ноги по-турецки и укрыв их пледом, осторожно, маленькими глотками пью кофе, смотрю в черноту окна. За окном валит снег.
Пушистые сугробы, снег лепится хорошо, завтра будем играть в снежки, промокнем и побежим домой переодеваться. Врач скажет, я плохая мать, но, по-моему, Настена так не думает, а мнение дочери - самое главное. Подрастет Настена - нас будут принимать за сестер… Потому что я как была маленькая и худенькая, так после родов и не поправилась, такая же осталась. А ты, Настена, как? В отца пойдешь? Будешь высокой?
Глупо загадывать. Горячий кофе обжигает нёбо. Ф-ф-ф… Дую, стужу. Язык мой - друг мой, его беречь надо, холить и лелеять…. Откажет язык - на что жить нам с Настеной? Какая же я все-таки беспомощная и бесполезная, только и умею, что языком трепать… Надо будет на кого-нибудь еще выучиться, ну, например, окончить курсы ЕШКО по астрологии, развесить по городу объявления, мол, кому нужен личный астролог? Будут прибегать девчонки-школьницы и кандидаты в народные депутаты, а я им: «Конфигурация планет на данный момент такова, что это предвещает крупные перемены тем, кто работает в области юриспруденции и экономики… Тригон Юпитера и Венеры обеспечит стабильность и благоприятствует путешествующим…» Фи… Нет, лучше проведу Интернет, буду искать всякие там рефераты - курсовые - дипломы и окончательно посажу зрение…Заработок пойдет на операцию и покупку защитного экрана… Тоже грустно.
Когда Настене пора будет идти в школу, нужно будет обязательно придумать что-нибудь этакое… Было бы здорово отдать ее в Щетининку, самой туда учителем пойти - может быть, хоть там к детям учителей иначе относятся?.. А в Щетининке мы с ней будем рисовать, и вымажемся в краску, и будем хохотать: смотри, какая у тебя смешная точечка на щеке! А у тебя на шее!
………………………………
- Мама, мама, ты опять заснула в кухне! - Настена теребит за нос, смотрит серьезно. Колокольчик….
Снова кофе подвел.
-Все, Настена, бегом одевайся - и на улицу. Придем - будем работать, думать. Ты ж мне поможешь, да, дочь?
Настя смеется. Большой маме помогает маленькая дочка.
На улице светло, снег слепит глаза, небо ярко-синее и глубокое. Наклоняюсь, беру горсть снега, леплю снежок.
-Лови, Настя!
Приходится уворачиваться самой, дочь бьет метко, снежки маленькие и крепкие. А главное - ей наклоняться близко, я за ней не успеваю. После получасовой баталии я, сдаваясь, опускаюсь в снег. Глаза дочери горят победным огнем, щеки красные, хохочет.
-Я выиграла, выиграла!
Волосы выбились из-под шапки, растрепались, спутались, сверкают снежинки.
-А теперь побежали, Настена!
И мы бежим, ловя ртом колючий морозный воздух, бежим до третьей рябины, до шестой дырки в заборе детского садика, куда, слава Богу, не ходит Настя… Она молодец, легко и быстро учится, и отдавать ее на пострижение под одну гребенку у меня нет ни малейшего желания. Мы бежим… Теперь - в подъезд, за сухой одеждой и санками (впопыхах забыли в тамбуре), снова на улицу, на горку… Катаемся то по очереди, то вместе - и тогда часто переворачиваемся, вымокаем окончательно и снова идем домой.
Идем: устали. Вместе держим веревочку санок.
Дома, ставя перед Настеной тарелку горячего пюре, говорю:
-Я книгу читала, Хорхе Борхеса, «Приближение к Альмутасиму», - говорю медленно, растягивая слова, хочется, чтобы Настя поняла. - Что такое Альмутасим, я сама забыла, но это не важно. Это сборник статей, и там в одной статье интересная мысль… Ты кушай, а я почитаю, ладно?
-Угу, - Настена любит, когда я с ней советуюсь.
- «Всем нам когда-либо приходилось слышать неразрешимые споры, когда некая дама, расточая междометия и анаколуфы, клянется, что слово «луна» более (или менее) выразительно, чем слово «moon». Кроме самоочевидного наблюдения, что односложное «moon», возможно, более уместно для обозначения очень простого объекта, чем двусложное «луна», ничего тут больше не прибавишь;…»
Что скажешь, как лучше: «moon» или «луна»?
-Мун - это как коровка. Коровы на луну не мычат… Мам, а почему «лу-на»?
-Это так римляне назвали. Луна - не наше родное слово. У нас ученые позже появились, а когда появились, то сначала латынью писали, так принято было. Учеными были монахи. И книги сначала все на латыни были, чтобы все грамотные понимали, на одном языке и писали. А тебе как, нравится?
-Луна круглая и желтая, как буква «О». Вот посмотри, когда темно будет, внимательно посмотри, это совсем не «луна», это «О»! А если у нее настроение на нас смотреть, то она поворачивается к нам лицом, мама, ты знаешь? Давай будем говорить на нее «О»!
Смотрю на дочь. Большие глаза над тарелкой. Ждет. Ждет, что я соглашусь А я не могу. «Луна» вместе со всеми привычками и условностями въелась в мою кровь и что-то поменять - так трудно… Новый язык. Я знаю, когда человек под 30 учит новый язык, он чувствует себя глупо, ему стыдно. Стыдно перед преподавателем. Позволю ли я дочери учить себя? Трудно. Трудно сломать многолетнюю привычку учить и самой стать ниже… Ниже четырехлетнего ребенка?!
Настя ждет, выжидательно смотрит в глаза, не понимает.
-Ну! Давай?
Одному Богу ведомо, чего мне стоило кивнуть… Вот оно как, оказывается: можно сколько угодно рассуждать о том, что к детям нужно относиться как к равным, а когда доходит до дела - пас! Ну, это же дети! Что они знают и понимают? Мы, взрослые, можно сказать, всю жизнь головы ломаем, а они нам тут рассказывать будут… Вот оно как…
Понедельник. Утро. Сегодня я иду гулять без Настены. Дочь сидит дома с Ольгой, нашей нянечкой. Ольге 20 лет, смешливая крупная девушка, искренне привязанная к моей Настене, ко мне тоже относится хорошо. Мне нравится пить с ней кофе на кухне и слушать ее рассказы обо всем понемногу: о том, что сегодня учудила Настена, об институте и преподавателях - мне интересно, сравниваю себя с ней… Но интереснее всего она рассказывает о цветах - это ее страсть. Я тоже люблю цветы, но мне не удается запоминать их названия и особенности, иногда даже приходится приклеивать «руководство по эксплуатации» на горшок с подаренным растением. Я за всю свою жизнь купила только знакомого и понятного с детства декабриста-рождественника: без всяких усилий расцветает как по команде к празднику. А остальные - фикусы и …как их там? Споттифиллумы - это подарки, счастье, если выживают. Хотя я стараюсь, чтобы им было хорошо.
Чего это я о цветах вспомнила? Наверное, это елочки возле соседнего дома на Новгородской - стройные красавицы поднимаются почти до самой крыши. Скоро Новый год. Было бы здорово, если бы у нас во дворе росла такая - можно было бы украсить.
По Космической, затем - через аккуратненький дворик с детской площадкой на Бакулина, по проспекту Ленина до «Научной», а там по улице Культуры до Сумской. Я в самом центре города. Отсюда можно идти куда угодно - все близко. Мне нужно на Лермонтовскую, в школу №4, у меня там сегодня уроки.
Иду не спеша, времени много, идти близко, разглядываю дома и вспоминаю, как когда-то мой мир был маленьким, мне казалось, что существуют только те улицы и дома, где я бываю: Чайковского, Лермонтовская, Пушкинская. Два парка: Молодежный и имени Горького, там я гуляла. У меня была подруга Лена, которая всегда появлялась с другой стороны Молодежного парка, и мне казалось, что она приходит из другого мира. С Леной мы дружили молча - как и полагается представителям разных миров, то есть играли мы молча, понимая друг друга с полуслова, а разговаривали только по телефону. В этом было что-то загадочное и таинственное… Сегодня весь город как на ладони: если захочу, могу пройти его пешком насквозь. Смертельно устану, но это мелочи.
С каждым годом мир сужается, становится меньше. Я завидую Насте, для которой мир еще велик… Иногда мне, правда, становится страшно: вдруг она знает, как мал мир? Знает, что я ее обманываю, и молчит? Вдруг - для нее нет таких загадок, таких тайн? Вдруг ей видно меня насквозь? Потом я вспоминаю Борхеса и немного успокаиваюсь. Пока что ей непонятна подлость, сила и слабость взрослых. И хорошо.
Родная Лермонтовская, широкая улица моего детства, с молочным магазином, где были самые вкусные в мире коктейли, уменьшается с катастрофической быстротой. На месте моего дома возвышается кирпично-белая девятиэтажка с арочными окнами. Нелепая и нескладная, она рушит облик старой улицы, как бы говоря: твои мечты и детские сны - ничто, им пора на свалку, нужно уступить место новому миру и новой жизни. Отойди. Я уступаю с трудом, из последних сил цепляясь за дорогое сердцу вечное и неизменное: сш №4, мою первую школу. Знаю, смысла мало…
Уроки провожу как во сне. Хочу домой.
Домой еду на метро. Настроение гулять и терзать душу пропало. И через аккуратненький дворик на Бакулина я тоже не пошла, выбрав дорогу мимо однообразных многоэтажек Сосновой Горки. Ступеньки. Консьержка. Лифт. Четырнадцатый этаж.
Нажимаю кнопку звонка.
За дверью раздается радостный визг, сердце сладко замирает. Настя с Ольгой вместе открывают дверь.
Я иду на кухню ставить чай. Мир уменьшается? Сереет? Какая разница: у меня есть дочь, которая больше мира, есть хорошая девушка Ольга, умеющая нянчить мою дочь… И все-все-все… Что еще нужно?
2003 г.