[небольшое пояснение]На написание во многом сподвигло арчетовское "Представляешь, Лили, меня убили..." Все любят Снейпа, поэтому никто не любит Джеймса Поттера. В зачет ему идут только школьные издевательства над юным Северусом, а не то, что этот человек вышел на войну, и воевал, и был убит за то, что считал своим долгом. И благодаря фильму против всякой воли складывается впечатление, что на момент смерти родители Гарри и прочие участники Первой Магической были взрослыми такими серьезными людьми. А им едва за двадцать перевалило, вчерашний детский сад. И вместо войны в итоге - какая-то нелепая бойня, в которой помесились особо буйные с альтернативно одаренными. Как результат - горка трупов и горстка съехавших с нарезки сопляков на пожизненном. Страна пребывает в бесконечном восхищении. Собственно, стихотворение от лица Джеймса Поттера, однако конкретных отсылок к поттериане честно постаралась избежать. Потому как смысл весьма общий и стопроцентной привязкой к фандому его обесценивать не хотелось.
Мне двадцать один год, я очень крут, В моей стране террор и геноцид. Я говорю: "Никто не будет забыт, Ничто не будет забыто. И все умрут".
Я столько раз с оружием наперевес Ходил воевать солдат моего врага, Как будто мне жизнь и вправду не дорога, Как будто и вправду знаю, во что я влез.
Мои друзья убивают моих врагов. Моих друзей убивают мои враги. Сгущается тьма, во тьме не видно ни зги, Попробуй втиснуть в подобный расклад любовь,
Но мы сумеем. Мы светом прогоним ночь И жизнь спрессуем в короткий и яркий миг. Потом про нас напишут немало книг, Как будто это может чем-то помочь.
Ничто не забыто, никто меня не забыл, И вот мой сын: он смотрит фотоальбом. Я с ним знаком - а он со мной не знаком. Он думает, я был взрослым - а я не был.
Мне двадцать один, я умер. Мои враги Рисуют зарубки по тюремной стене. Им, кстати, было столько же, сколько мне, И наши награды и сроки нам велики.
Мы смотрим из-за зеркал на наших детей, Которым успели только дать имена; На наших могилах лежат наши ордена Последним наследием наших смешных идей.
Мой сын молчит, глядит в зеркальную гладь, Он видит меня, но я не вижу его, И если он спросит - я не скажу ничего.
Да, это по временам Мародеров. Момент, когда во время Святочного Бала Волда нам всем войнушку объявил, что-то сильно прошелся по моей нежной психике.
С искренней печалью посвящается всему нашему выпуску
Вот, допустим, тебе полных семнадцать лет, Вот Хогвартс-экспресс, а вот на него билет, Ты идешь налегке, ничего не давит на плечи: Никакой вины, никаких за спиной смертей, Ты еще не боишься выпусков новостей И уверен во всяком, кто выйдет тебе навстречу.
Вот, допустим, финал семестра и дело - швах, Ты, как всякий студент, в долгах, как будто в шелках, Ты не спишь по ночам, хлещешь кофе, зубришь, смеешься, И, ведомый извечным "Кто не рискует - не пьет!" Ты сдаешь зачеты по принципу "Мне повезет!" Время хочет идти? Пусть идет. А ты остаешься.
Ты всегда будешь здесь: где зубрежка, табак и ром, Твой патронус сияет белым и серебром, Ты не хочешь быть ни умней, ни взрослей, ни строже, Кто-то ищет ответы - а ты их давно нашел. ...Вот, допустим, ты пишешь: "Папа, все хорошо".
И в ответ получаешь просьбу быть осторожней.
Вот, допустим, ты держишь в руках желтоватый лист Самой свежей газеты. И в этот раз журналист Сух и собран, меж строк читается "Вашу ж мать!" Нынче вечером - бал, что тебе до этих тревог! Но газетный слог непривычен, испуган, строг, И впервые за год ее приходится прочитать.
Вот, допустим, бал: время танцам, смеху, вину... Ты стоишь и слушаешь, как объявляют войну Не кому-то там: непосредственно, лично тебе. Ты стоишь, каменея спиной, к остальному - глух, И поешь отходную (хорошо бы, если не вслух) Миру и его срывающейся резьбе.
...Вот, допустим, мы допустили такой исход. Мы идем в поход и никто нас не бережет, Ни патронус, ни ангел - для них не хватает места В нашем ровном строю отправляющихся на смерть Прямиком с выпускного, и каждый хочет успеть Лично убедиться, что война - это неинтересно.
Ты стоишь - ничей рядовой, никто, имярек, Строчка в списке потерь, которые скроет снег, Ритм боя швыряет - от фанданго до скерцо, И расклад готов: убиваешь или убьют. А напротив такой же солдатик стоит в строю В оловянном мундире, под которым - живое сердце.
Вот, допустим, окончен бал. У любой войны Есть финал, рубеж, за которым уже равны Все, кто лег затем, чтобы больше не подниматься. Ты стоишь, попирая плечом небесную твердь, Смотришь вслед экспрессу, на который, нет, не успеть, И твердишь: "Вот, допустим, тебе уже есть семнадцать..."
- Скажи, солдат, скажи мне, бравый солдат, взяли ли вы вражеский город?
- Мы взяли его без боя, мы вошли в него, как в ворота - никто не выстрелил в нашу сторону. Наши танки вспахали асфальт его улиц - никто не стал у нас на пути.
- Скажи, солдат, скажи мне, бравый солдат, заходили ли вы в их дома?
- Мы выбивали их двери, мы заходили в комнаты, полные скарба - никто не прятал его от нас. Мы набивали мешки золотом и дорогим бельем - никто не поднял руку, чтобы нам помешать.
- Скажи, солдат, скажи мне, бравый солдат, брали ли вы их женщин?
- Их женщины были холодны, как четвертый час ночного дежурства. Они не говорили ни слова, не молили нас, не проклинали нас, терзающих их тела.
- Скажи, солдат, скажи мне, бравый солдат, что вы сделали с этим городом?
- Мы сожгли этот город, мы сравняли его с землей. Будет идти человек - и не найдет в нем ночлега, будет бежать собака - и не найдет в нем поживы, и вороне негде свить в нем гнездо.
- Там осталась моя душа. В этом умершем городе сгорела моя душа, и с тех пор, наяву и во сне, я вижу лишь руины и пепел, и с тех пор глаза мои - две открытые раны на лице мертвеца.
Плохие новости, Экселенц: Сверхчеловек отменяется. Забудьте уже о мокрецах, люденах и третьей импульсной. Теории Бромберга в этом мире фактами не подтверждаются. Никто не придет нам на смену - смешная, смешная истина.
А наш идеал, как всегда, невысок: Хлеб, и вино, и желудочный сок, Дружба, любовь и работа. Как говорится, хоть что-то.
Скверные новости, Экселенц: никто не разбудит спящего. Докуда улитка ни ползи, со склона сбежать немыслимо. В этом лесу поворот любой ведет к одному настоящему, Хотя и от нас оно, кажется, свободно и независимо,
И вряд ли нам пороху хватит на то, Чтоб разом взорвать их шато-шапито, Тем паче, что вся эта каша - Такая же их, как и наша.
Прекрасные новости, Экселенц: откладывать дальше нечего. Пора выбираться самим из поднадоевшего муравейника. Не меч, но мечту о мире потеряло в пути человечество; До Полдня вряд ли дотянем - нам дожить бы до понедельника.
Мы сами в ответе за тех, кто внутри Концлагеря с адресом Солнце-3, Где в сердце у каждого выжжено: "Пусть никто не уйдет обиженный".