(no subject)
И он думает, глядя за море - я тебя никому не отдам,
А те, кто по морю плавали, повторяют: baby, you’re done.
К сожалению или к лучшему, выцветает на солнце флаг,
Отплывая, набат не слушают, ищут новый во тьме маяк…
Он смотрел на нее - не верилось! Маком губы манили в рожь.
Разговор ароматней вереска. Взгляд -в зеленом атласе брошь.
Руки словно касались заново подростковой мечты своей,
Разворачивались сусальные торсы огненных кораблей,
И степенно вплывали в гавани, будто место им было тут…
Он устал быть в далеком плаваньи, наконец он оставил ют.
Почему ворота засовлены, почему пасть ощерил вал?
Разве он не пришел условленно, услыхав: ее голос звал?
Она вышла к воротам. Сложена как тяжелый венец коса,
Между губ будто нёбо сожжено - предзакатные небеса…
И речет (как вода у Ладоги - холодна, так текут слова),
И ладонь от объятий спрятана в златотканые рукава.
Гонит! Боле, грозит собаками, что ярятся, гляди - сгрызут
Свою привязь. И губы маковы воздух больше не пьют - плюют.
Что же ты натворила, женщина! Ахнул он по дверям рукой.
Замолчали гадалки вещие… На моря снизошел покой.
И в гнетущей, и в тьмой пропитанной, предназначенной тишине,
Косы он заменил на свитени, спину он заменил на неф,
И надежду у моря выменяв, он однажды счастливым стал.
Называла его по имени, и молила девятый вал
Не расти в ней, в висках не царствовать, не крушить его клипер в щепь.
Чтобы море осталось ласковым, посадила себя на цепь,
Завязала глаза закатами, губы зельями обожгла:
Пусть уходит, бежит, пусть, спрятанный, у богатого ест стола.
Она знала: увы, заветами не сковать грозовую ночь,
Не месить ей блинов с рассветами, не качать на коленях дочь,
Есть такие: не гнутся - ломятся, из таких не готовят мачт;
Все им спорить и прекословить все… Даже здесь:
I loved you too much.
И пока, отложив все хлопоты, солнце спит меж китовых спин
До утра в его сны нашептывать она будет: таков - один.
Пока думает, глядя за море - я тебя никому не отдам,
Удальцы, кто по морю плавали, говорят: he’s already done.