Ночной экипаж
Мне кажется, одной из основных тем в мировой культуре была и будет тоска по потерянному детству, как по потерянному раю, - большинство людей (и, к сожалению, я в том числе) проживают свою жизнь с тем смутным чувством, что с каждым годом они все дальше удаляются и от своего истинного дома, и от себя самих. Особенно острым чувство утраченной Родины бывает тогда, когда детство - это не просто несколько лет из жизни конретного человека, а целый мир, сущестовавший когда-то и бесследно исчезнувший. Так было с Набоковым, для которого его идеальное детство, описанное в одной из моих самых любимых книг, имело и конкретные географические координаты, и определенные временные рамки.
В Советском Союзе я прожил чуть более шести лет и, конечно же, почти ничего не помню - остались лишь обрывки старых воспоминаний - своего рода Кодексы майя - которые, возможно, именно благодаря своей фрагментарности и неясности, возбуждают во мне интерес к последним годам существования советской империи, сходный лишь с влечением, которое я испытываю ко всему, что связано с доколумбовой Мезоамерикой. Одно из таких воспоминаний связано с фильмом "Ночной экипаж", который в последний раз я смотрел где-то в конце 1980-х и вновь увидел лишь вчера. Я очень хорошо помню свои детские кошмары, и этот фильм запомнился мне как длинный дурной сон, в котором дети всю ночь ездят по призрачному городу среди спящих панельных громад - памятников развитому социализму, кажущихся заброшенными, подобно мексиканским храмам, и населенными призраками великих надежд, в эту ночь вновь съежившихся до размеров подростковых страхов и тревог. Полумгла, остающаяся жить в кадре даже после рассвета, нелепая поездка, изначально не имеющая ни смысла, ни конкретного пункта назначения и заканчивающаяся, подобно всем кошмарам, смертью и горем, способным свести с ума, - и нет здесь места ни эпилогу, ни послесловию, потому что они всегда напоминают о торжестве порядка, а сам порядок, хоть и присутствует в фильме (советские милиционеры невольно вызывают уважение), но кажется таким же растерянным, поскольку его уже слабеющие руки не в состоянии удержать первобытный ужас перед реальностью, вновь проснувшийся под многолетним кумачовым покровом и поразивший последнее поколение советских детей.
В Советском Союзе я прожил чуть более шести лет и, конечно же, почти ничего не помню - остались лишь обрывки старых воспоминаний - своего рода Кодексы майя - которые, возможно, именно благодаря своей фрагментарности и неясности, возбуждают во мне интерес к последним годам существования советской империи, сходный лишь с влечением, которое я испытываю ко всему, что связано с доколумбовой Мезоамерикой. Одно из таких воспоминаний связано с фильмом "Ночной экипаж", который в последний раз я смотрел где-то в конце 1980-х и вновь увидел лишь вчера. Я очень хорошо помню свои детские кошмары, и этот фильм запомнился мне как длинный дурной сон, в котором дети всю ночь ездят по призрачному городу среди спящих панельных громад - памятников развитому социализму, кажущихся заброшенными, подобно мексиканским храмам, и населенными призраками великих надежд, в эту ночь вновь съежившихся до размеров подростковых страхов и тревог. Полумгла, остающаяся жить в кадре даже после рассвета, нелепая поездка, изначально не имеющая ни смысла, ни конкретного пункта назначения и заканчивающаяся, подобно всем кошмарам, смертью и горем, способным свести с ума, - и нет здесь места ни эпилогу, ни послесловию, потому что они всегда напоминают о торжестве порядка, а сам порядок, хоть и присутствует в фильме (советские милиционеры невольно вызывают уважение), но кажется таким же растерянным, поскольку его уже слабеющие руки не в состоянии удержать первобытный ужас перед реальностью, вновь проснувшийся под многолетним кумачовым покровом и поразивший последнее поколение советских детей.