Вухша-оценщица
Оригинал взят у shenbuv в Вухша-оценщица
Из книги Адины Хофман и Питера Коула "Священный сор. Потерянный и возвращенный мир Каирской Генизы".
(перевод не мой)
Гойтейн был очарован этими людьми и, как бы наводя подзорную трубу на эту многотысячную толпу, выбирал из нее совершенно незабываемые типажи - такие, например, как «Вухша-оценщица», о которой (как вспоминают члены его семьи) он частенько рассказывал самые различные истории, как будто бы он только что, буквально этим утром, столкнулся с ней на улице.
В документах она обычно встречается под своим прозвищем - Вухша (что Гойтейн переводит как «Желанная» или «Объект желания», хотя этот трехбуквенный арабский корень может также иметь значение «Дикая»); ее настоящее имя - Карима, дочь Амара, и она чаще других женщин упоминается в документах, хранившихся в синагоге Бен-Эзры. Эта, жившая в XI11 веке, богатая разведенная женщина - владелица процветающего ломбарда, у нее есть любовник Хасун (еврей), от которого она родила внебрачного сына.
В эпоху Генизы в обществе царили патриархальные нравы, и экономическая самостоятельность женщин, как правило, была весьма ограниченной - тем не менее, Вухша, судя по всему, вела независимый образ жизни. Целый ряд ветхих от старости юридических документов дает нам представление о Вухше как о расчетливой, трезво мыслящей и весьма практичной деловой женщине. Однако наиболее интересные фрагменты связаны с частной жизнью Вухши - а точнее говоря, с теми обстоятельствами ее частной жизни, которые стали достоянием довольно широкого круга людей.
Отдельная страница содержит весьма примечательное показание, данное в суде под присягой, после смерти Вухши. Ее сын, Абу Саад, достиг брачного возраста и собрался жениться; для этого ему необходим документ, который свидетельствовал бы, что он не является плодом кровосмесительной связи, и с этой целью были приглашены свидетели для установления отцовства. Первый из них рассказал, как он, несколько лет тому назад, беседовал с Ѓилелем бен Эли, известным писцом того времени, который, в частности, составлял список приданого Вухши (и кого Гойтейн называл ее доверенным лицом). Вухша обратилась к Ѓилелю с неотложной просьбой о помощи. «У меня была связь с Хасуном, и я понесла от него», - рассказала она. (Выражение «У меня была связь», waqat ma’, буквально означает «Я упала с… попалась», хотя, как объясняет Гойтейн, возможен и перевод «Я попала в затруднительное положение», а если изменить предлог, то получается более откровенный вариант: «Я спала с ним».) Вухша опасалась, что Хасун, являвшийся беженцем из Аскалона (городу тогда грозило вторжение крестоносцев), станет отрицать свое отцовство, тем более, что, как предполагал Гойтейн, у него там оставалась жена.
Ѓилель, добрый знакомый Вухши, судя по всему, вовсе не был поражен известием о ее забавах. Не моргнув глазом, он посоветовал ей устроить ловушку, - таким образом, чтобы несколько свидетелей могло застать Хасуна врасплох у нее в доме. (По тогдашним целомудренным средневековым понятиям, если мужчину заставали наедине с незамужней женщиной в ее доме, то ситуация могла иметь только один - разумеется, непристойный - смысл.) Последовав совету Ѓилеля, Вухша могла тем самым убедить посторонних в наличии у нее связи с Хасуном и с помощью хотя бы косвенных улик загнать будущего отца в угол.
История о том, как Вухша подловила любовника, подтверждается и рассказом шохета, жившего ниже этажом - тот рассказывает, что Вухша пригласила пару соседей подняться к ней «по делу». «Эти двое пошли за ней, - продолжает рассказчик, - и увидели Хасуна, сидящего там, и…». Далее сильно поврежденный документ становится совершенно нечитаемым, за исключением с трудом различимых слов «… вино и благовония…», и на этом текст многозначительно обрывается.
Правда, не все были столь благодушны, как Ѓилель или соседская пара с нижнего этажа. В том же документе рассказывается, как Вухша (а ее личная жизнь, по всей вероятности, не была секретом для горожан) зашла в Йом Кипур в синагогу, называемую Вавилонской, а глава общины заметил это … и распорядился немедленно выгнать ее оттуда с позором.
Быть выдворенной из синагоги в самый важный для евреев день года стало для Вухши горьким унижением - но она, женщина гордая, была из числа тех, кто смеются последними. В своем завещании (написанном все тем же Ѓилелем бен Эли) она распорядилась оставить равные суммы денег каждой из синагог Фустата, не исключая и Вавилонскую синагогу, где с ней так недостойно обошлись; при этом было специально указано назначение этих денег: «На масло для светильников, чтобы люди могли учиться по ночам». Десять процентов своего состояния она благочестиво завещала на благотворительные нужды. Особо было указано, что Хасуну не следует «ни гроша». Она не поскупилась на все, что связано с ее собственными похоронами. В то время семья, принадлежавшая к низшему слою среднего класса, могла существовать на два динара в месяц; Вухша же назначила на свои посмертные церемонии пятьдесят динаров, поскольку, как отмечает Гойтейн, «подвергнутая социальному остракизму Вухша хотела показать всем, какой великой женщиной она была».
И, наконец, ее сын, Абу Саад, тогда еще ребенок, заботивший Вухшу больше всего на свете. Она оставила ему «все, чем я владею, в денежном и натуральном выражении, включая ковры и паласы», а также особо позаботилась о его образовании. Она назвала имя учителя, который должен будет давать сыну уроки Библии и сидура, «пока тот не постигнет их в должной мере», назначила ему жалование и распорядилась предоставить ему «одеяло и ковер для сна, чтобы он мог постоянно оставаться с ребенком». Какой бы необычной и нетипичной женщиной не была Вухша для своего времени, все равно она оставалась еврейской мамой.
Из книги Адины Хофман и Питера Коула "Священный сор. Потерянный и возвращенный мир Каирской Генизы".
(перевод не мой)
Гойтейн был очарован этими людьми и, как бы наводя подзорную трубу на эту многотысячную толпу, выбирал из нее совершенно незабываемые типажи - такие, например, как «Вухша-оценщица», о которой (как вспоминают члены его семьи) он частенько рассказывал самые различные истории, как будто бы он только что, буквально этим утром, столкнулся с ней на улице.
В документах она обычно встречается под своим прозвищем - Вухша (что Гойтейн переводит как «Желанная» или «Объект желания», хотя этот трехбуквенный арабский корень может также иметь значение «Дикая»); ее настоящее имя - Карима, дочь Амара, и она чаще других женщин упоминается в документах, хранившихся в синагоге Бен-Эзры. Эта, жившая в XI11 веке, богатая разведенная женщина - владелица процветающего ломбарда, у нее есть любовник Хасун (еврей), от которого она родила внебрачного сына.
В эпоху Генизы в обществе царили патриархальные нравы, и экономическая самостоятельность женщин, как правило, была весьма ограниченной - тем не менее, Вухша, судя по всему, вела независимый образ жизни. Целый ряд ветхих от старости юридических документов дает нам представление о Вухше как о расчетливой, трезво мыслящей и весьма практичной деловой женщине. Однако наиболее интересные фрагменты связаны с частной жизнью Вухши - а точнее говоря, с теми обстоятельствами ее частной жизни, которые стали достоянием довольно широкого круга людей.
Отдельная страница содержит весьма примечательное показание, данное в суде под присягой, после смерти Вухши. Ее сын, Абу Саад, достиг брачного возраста и собрался жениться; для этого ему необходим документ, который свидетельствовал бы, что он не является плодом кровосмесительной связи, и с этой целью были приглашены свидетели для установления отцовства. Первый из них рассказал, как он, несколько лет тому назад, беседовал с Ѓилелем бен Эли, известным писцом того времени, который, в частности, составлял список приданого Вухши (и кого Гойтейн называл ее доверенным лицом). Вухша обратилась к Ѓилелю с неотложной просьбой о помощи. «У меня была связь с Хасуном, и я понесла от него», - рассказала она. (Выражение «У меня была связь», waqat ma’, буквально означает «Я упала с… попалась», хотя, как объясняет Гойтейн, возможен и перевод «Я попала в затруднительное положение», а если изменить предлог, то получается более откровенный вариант: «Я спала с ним».) Вухша опасалась, что Хасун, являвшийся беженцем из Аскалона (городу тогда грозило вторжение крестоносцев), станет отрицать свое отцовство, тем более, что, как предполагал Гойтейн, у него там оставалась жена.
Ѓилель, добрый знакомый Вухши, судя по всему, вовсе не был поражен известием о ее забавах. Не моргнув глазом, он посоветовал ей устроить ловушку, - таким образом, чтобы несколько свидетелей могло застать Хасуна врасплох у нее в доме. (По тогдашним целомудренным средневековым понятиям, если мужчину заставали наедине с незамужней женщиной в ее доме, то ситуация могла иметь только один - разумеется, непристойный - смысл.) Последовав совету Ѓилеля, Вухша могла тем самым убедить посторонних в наличии у нее связи с Хасуном и с помощью хотя бы косвенных улик загнать будущего отца в угол.
История о том, как Вухша подловила любовника, подтверждается и рассказом шохета, жившего ниже этажом - тот рассказывает, что Вухша пригласила пару соседей подняться к ней «по делу». «Эти двое пошли за ней, - продолжает рассказчик, - и увидели Хасуна, сидящего там, и…». Далее сильно поврежденный документ становится совершенно нечитаемым, за исключением с трудом различимых слов «… вино и благовония…», и на этом текст многозначительно обрывается.
Правда, не все были столь благодушны, как Ѓилель или соседская пара с нижнего этажа. В том же документе рассказывается, как Вухша (а ее личная жизнь, по всей вероятности, не была секретом для горожан) зашла в Йом Кипур в синагогу, называемую Вавилонской, а глава общины заметил это … и распорядился немедленно выгнать ее оттуда с позором.
Быть выдворенной из синагоги в самый важный для евреев день года стало для Вухши горьким унижением - но она, женщина гордая, была из числа тех, кто смеются последними. В своем завещании (написанном все тем же Ѓилелем бен Эли) она распорядилась оставить равные суммы денег каждой из синагог Фустата, не исключая и Вавилонскую синагогу, где с ней так недостойно обошлись; при этом было специально указано назначение этих денег: «На масло для светильников, чтобы люди могли учиться по ночам». Десять процентов своего состояния она благочестиво завещала на благотворительные нужды. Особо было указано, что Хасуну не следует «ни гроша». Она не поскупилась на все, что связано с ее собственными похоронами. В то время семья, принадлежавшая к низшему слою среднего класса, могла существовать на два динара в месяц; Вухша же назначила на свои посмертные церемонии пятьдесят динаров, поскольку, как отмечает Гойтейн, «подвергнутая социальному остракизму Вухша хотела показать всем, какой великой женщиной она была».
И, наконец, ее сын, Абу Саад, тогда еще ребенок, заботивший Вухшу больше всего на свете. Она оставила ему «все, чем я владею, в денежном и натуральном выражении, включая ковры и паласы», а также особо позаботилась о его образовании. Она назвала имя учителя, который должен будет давать сыну уроки Библии и сидура, «пока тот не постигнет их в должной мере», назначила ему жалование и распорядилась предоставить ему «одеяло и ковер для сна, чтобы он мог постоянно оставаться с ребенком». Какой бы необычной и нетипичной женщиной не была Вухша для своего времени, все равно она оставалась еврейской мамой.