(no subject)
Мальчик пишет письмо. Не о любви, не о боли. Не письмо с новостями. Это письмо о клубнике со сметаной. Он пишет его из лучших, видимо, побуждений. Видимо, что-то затронуло в нем нежные сентиментальные отсеки большого, богато мозга. Такого, знаете, мозга в котором нету вот этого мышиного гена - ну помните лет десять назад его нашли? Ну этот волшебный ген, не дарованный мозгу самцов сапиэнса? Ну который отвечает за то, чтобы привязываться на тактильном уровне, и хотеть детей и вся прочая сентиментальная ересь? Ну вы меня поняли. И вот он пишет. Про то пишет, что сейчас канонизировали уже сливки к клубнике. Я могла бы добавить что и сливки то уже давно не торт - потому как лично я уже лет пять постясь великим постом, ем соевые взбитые сливки с абсолютно спокойной душой. Так вот он это видит, наверное, как некое предательство традиции. Как отступление от неписаных канонов счастья. И не его личного, даже, счастья. Какого-то глобального всеобщего счастья. Беззаботности нежных детских воспоминаний. А я, читая, отчетливо представляю себе в первую очередь даже не картинку, а запах. Запах клубники с грядки. И вы, если вы хотя бы года до 90 родились, прекрасно понимаете о чем я. Потому что даже самой сочной и ароматной клубнике из полиэтиленовой упаковки не хватает запаха мокрой земли, и свежих усиков… ну вы меня поняли. И только потом я отчетливо вижу в своем воображении, мокрый сахар, который приобрел легкий розовый оттенок, лежа на клубнике. Я вижу, как сметана с краешку «подобралась» к этому сахару. Как прозрачный кварцевый кристалл становится молочным. Становится совсем другим полудрагоценным камнем… и это так же прекрасно, как глупо.
Хотя о чем это я? Ведь он перестает хотеть эту клубнику ровно в тот момент, как она оседает чернилом на бумажке. А я вообще не люблю клубнику.
Хотя о чем это я? Ведь он перестает хотеть эту клубнику ровно в тот момент, как она оседает чернилом на бумажке. А я вообще не люблю клубнику.