И зацветет в саду миндаль
С самого моего детства так повелось, что на Троицу мы собираемся семьей на кладбище. Семья у нас большая - у бабушки было две сестры, у дедушки два брата, у каждого из них не по одному ребенку. Дяди, тети, родные, двоюродные, троюродные, сестры и братья туда же. Многих родственников мы только на кладбище и видим: как встретимся посреди дороги толпой человек в пятнадцать-двадцать, и ну обниматься! Люди мимо проходят - улыбаются. С некоторыми и знакомимся на кладбище, вчера, например, узнала о существовании у меня троюродного дяди. И семья ведь у него тоже есть, целая ветвь рода, а мы с ними не общались никогда. Да и не будем, наверное.
Еще многих родственников я знаю только по фотографиям на крестах: маминого дедушку и одну из ее бабушек, а на могиле маленькой маминой сестры и фотографии нет.
Чем больше времени проходит, тем все меньше нас собирается. Все меньше живых и все меньше помнящих. А могил, которые надо обойти, все больше.
На другое кладбище мы сначала ходили к прабабушке вместе с папой, дедушкой и бабушкой. Потом без папы, потом без дедушки, а теперь и бабушка туда уже не выбирается - ноги больные. Ездила одна. Смотрела на соседние захоронения середины 80-х, которые, никому не нужные, зарастают хвощем и люпинами. Грустно. Люди уходят, и память о них тоже.
Когда я еще маленькая была, на лето меня одна из прабабушек забирала в деревню Заручье в Тверской, и там мы тоже иногда на кладбище заходили, сначала к прабабушкиной маме, потом и сестре. Мне всегда очень оно нравилось это деревенское кладбище. Полумрак, сосны высокие, запах хвои, тихо-тихо, птицы поют. И другое кладбище помню в Максатихе - в другом месте Тверской области, где родители бабушки по папе лежат. И там тихо, удивительно спокойно, цветущие деревья, красный песок на дорожках, ландыши, крупная темно-красная земляника. Да даже на Южном, где нет никаких оград, захоронения одно к другому теснятся, и болото хлюпает под ногами, и там - тишина, в которой поет-заливается соловей.
Такой особенный день Троица, в который мы вспоминаем всех-всех-всех. День, когда я чувствую себя наследницей. Очень хочу жить, делать это долго и счастливо! И всегда мне приходит на ум вот это:
"- Далеко-далеко, за сосновым бором,- ответил он тихим, мечтательным голосом,- есть маленький сад. Трава там густая и высокая, там белеют звезды цикуты, и всю ночь там поет соловей. Он поет до рассвета, и холодная хрустальная луна глядит с вышины, а исполинское тисовое дерево простирает свои руки над спящими.
Глаза Вирджинии заволоклись слезами, и она спрятала лицо в ладони.
- Это Сад Смерти? - прошептала она.
- Да, Смерти. Смерть, должно быть, прекрасна. Лежишь в мягкой сырой земле, и над тобою колышутся травы, и слушаешь тишину. Как хорошо не знать ни вчера, ни завтра, забыть время, простить жизнь, изведать покой. В твоих силах помочь мне. Тебе легко отворить врата Смерти, ибо с тобой Любовь, а Любовь сильнее Смерти."
Оскар Уайльд "Кентервильское привидение"
Еще многих родственников я знаю только по фотографиям на крестах: маминого дедушку и одну из ее бабушек, а на могиле маленькой маминой сестры и фотографии нет.
Чем больше времени проходит, тем все меньше нас собирается. Все меньше живых и все меньше помнящих. А могил, которые надо обойти, все больше.
На другое кладбище мы сначала ходили к прабабушке вместе с папой, дедушкой и бабушкой. Потом без папы, потом без дедушки, а теперь и бабушка туда уже не выбирается - ноги больные. Ездила одна. Смотрела на соседние захоронения середины 80-х, которые, никому не нужные, зарастают хвощем и люпинами. Грустно. Люди уходят, и память о них тоже.
Когда я еще маленькая была, на лето меня одна из прабабушек забирала в деревню Заручье в Тверской, и там мы тоже иногда на кладбище заходили, сначала к прабабушкиной маме, потом и сестре. Мне всегда очень оно нравилось это деревенское кладбище. Полумрак, сосны высокие, запах хвои, тихо-тихо, птицы поют. И другое кладбище помню в Максатихе - в другом месте Тверской области, где родители бабушки по папе лежат. И там тихо, удивительно спокойно, цветущие деревья, красный песок на дорожках, ландыши, крупная темно-красная земляника. Да даже на Южном, где нет никаких оград, захоронения одно к другому теснятся, и болото хлюпает под ногами, и там - тишина, в которой поет-заливается соловей.
Такой особенный день Троица, в который мы вспоминаем всех-всех-всех. День, когда я чувствую себя наследницей. Очень хочу жить, делать это долго и счастливо! И всегда мне приходит на ум вот это:
"- Далеко-далеко, за сосновым бором,- ответил он тихим, мечтательным голосом,- есть маленький сад. Трава там густая и высокая, там белеют звезды цикуты, и всю ночь там поет соловей. Он поет до рассвета, и холодная хрустальная луна глядит с вышины, а исполинское тисовое дерево простирает свои руки над спящими.
Глаза Вирджинии заволоклись слезами, и она спрятала лицо в ладони.
- Это Сад Смерти? - прошептала она.
- Да, Смерти. Смерть, должно быть, прекрасна. Лежишь в мягкой сырой земле, и над тобою колышутся травы, и слушаешь тишину. Как хорошо не знать ни вчера, ни завтра, забыть время, простить жизнь, изведать покой. В твоих силах помочь мне. Тебе легко отворить врата Смерти, ибо с тобой Любовь, а Любовь сильнее Смерти."
Оскар Уайльд "Кентервильское привидение"