ККлимакова - будь !
Последнее солнце слетает с ресниц сентября.
Если б мог, я бы жизнь подарил проходным поездам
И плацкартным вагонам на этой бродяжьей земле,
Коробейник кричит: “Чай, носки, пирожки, дихлофос…”
И желаешь добавить: “…и хрен, и обратный билет”.
И хочется в степи, а если не в степи, то - водки
Толи в рожу чудотворцу Николаю Наплевать, а толи скушать сосиску?
Дениска как-то шагнул в окошко - похоронили Дениску
Мне двадцать пять. Полкласса наших похоронили.
Проведи меня за руку, мама,
Через воды небесной реки.
- Ночь тепла, Катерина Валерьевна,
Только ночь и тепла - вот беда.
Жизнь - балаган, ерунда, чепуха:
Двадцать лет детства и двадцать греха.
но я замечаю, что крылья
упрямо растут
зачем-то и отчего-то там,
где, казалось бы, вовсе не место полетам -
в трущобах промзоны забытого Богом Ангарска,
а может быть, Братска,
а может быть, Красноярска,
Здесь философское “Нахуй?” я прочитал на заборе,
Здесь философское “Нехуй!” выучил где-то в драке
И философское “Похуй…” у заводских бараков.
Я на “отлично”учусь, я на трамвае качусь,
в рай на трамвае качусь от гастронома до банка.
Муха лежит, качаясь, в мире до слёз большом -
Между стаканом чаю и портящимся беляшом.
На обоях цветы неизвестной страны.
Слышишь, мама? В этих старых обоях мне надо дожить до утра.
Все мы живем, пока что-то болит,
Если ты ловил кого-то вечером во ржи…
Если любишь только книги и карандаши,
Нарисуй барашка, травку и еще цветы,
Небо - ясным, солнце - ярким, кладбище - пустым.
Медленно под облака поздняя осень легла.
Грохнул Мальчиш-Кибальчиш в спину ножом Плохиша,
Может быть, что тетя Груша
Нас сама хотела скушать -
В темной комнате, бывало,
Что-то ночью ворожит…
Но теперь-то тетя Груша
Нас никак не сможет скушать,
Потому что тетя Груша
В холодильнике лежит.
Жизнь весела, как три дня похорон.
…Катилось солнце за Джелалабад…
С одним вопросом страшным «На хрена?»
Я говорю: “Не хочу! Сами держите свечу!
Разве не видите - этот трамвай… Этот трамвай - галера!!!
Всем будет доля слуг,
нас прикуют к веслу,
и поплывут за окном годы, дома и скверы”.
Елки, березки, елки, окна вагона в пыли…
Ехать бы этой мухой вечно на край земли…
Растерзанный рояль Рыдает у окна.
И смеются в зоопарке дети, и не знают, что на белом свете
солнце сядет за Джелалабад.
И всё-таки так тянет погибать и бродяжить, чтобы песнями хранить жизни других, по грошам, в рассрочку выкупая своё бессмертие.
я просто взяла любимые строчки и составила их вместе
и получилась сплошная жизнесмерть, абсурд, веселье и печаль
и вот я думаю: это я выцепляю бессознательно, или это климаковские основные мотивы творчества?
Если б мог, я бы жизнь подарил проходным поездам
И плацкартным вагонам на этой бродяжьей земле,
Коробейник кричит: “Чай, носки, пирожки, дихлофос…”
И желаешь добавить: “…и хрен, и обратный билет”.
И хочется в степи, а если не в степи, то - водки
Толи в рожу чудотворцу Николаю Наплевать, а толи скушать сосиску?
Дениска как-то шагнул в окошко - похоронили Дениску
Мне двадцать пять. Полкласса наших похоронили.
Проведи меня за руку, мама,
Через воды небесной реки.
- Ночь тепла, Катерина Валерьевна,
Только ночь и тепла - вот беда.
Жизнь - балаган, ерунда, чепуха:
Двадцать лет детства и двадцать греха.
но я замечаю, что крылья
упрямо растут
зачем-то и отчего-то там,
где, казалось бы, вовсе не место полетам -
в трущобах промзоны забытого Богом Ангарска,
а может быть, Братска,
а может быть, Красноярска,
Здесь философское “Нахуй?” я прочитал на заборе,
Здесь философское “Нехуй!” выучил где-то в драке
И философское “Похуй…” у заводских бараков.
Я на “отлично”учусь, я на трамвае качусь,
в рай на трамвае качусь от гастронома до банка.
Муха лежит, качаясь, в мире до слёз большом -
Между стаканом чаю и портящимся беляшом.
На обоях цветы неизвестной страны.
Слышишь, мама? В этих старых обоях мне надо дожить до утра.
Все мы живем, пока что-то болит,
Если ты ловил кого-то вечером во ржи…
Если любишь только книги и карандаши,
Нарисуй барашка, травку и еще цветы,
Небо - ясным, солнце - ярким, кладбище - пустым.
Медленно под облака поздняя осень легла.
Грохнул Мальчиш-Кибальчиш в спину ножом Плохиша,
Может быть, что тетя Груша
Нас сама хотела скушать -
В темной комнате, бывало,
Что-то ночью ворожит…
Но теперь-то тетя Груша
Нас никак не сможет скушать,
Потому что тетя Груша
В холодильнике лежит.
Жизнь весела, как три дня похорон.
…Катилось солнце за Джелалабад…
С одним вопросом страшным «На хрена?»
Я говорю: “Не хочу! Сами держите свечу!
Разве не видите - этот трамвай… Этот трамвай - галера!!!
Всем будет доля слуг,
нас прикуют к веслу,
и поплывут за окном годы, дома и скверы”.
Елки, березки, елки, окна вагона в пыли…
Ехать бы этой мухой вечно на край земли…
Растерзанный рояль Рыдает у окна.
И смеются в зоопарке дети, и не знают, что на белом свете
солнце сядет за Джелалабад.
И всё-таки так тянет погибать и бродяжить, чтобы песнями хранить жизни других, по грошам, в рассрочку выкупая своё бессмертие.
я просто взяла любимые строчки и составила их вместе
и получилась сплошная жизнесмерть, абсурд, веселье и печаль
и вот я думаю: это я выцепляю бессознательно, или это климаковские основные мотивы творчества?