с праздником
Я тут упоминала как-то, что мои предки переписываются со своими учителями, которым уже глубоко за девяносто обоим. Они живут в маленьком городке, в собственном небольшом доме, который своими руками и построили шестьдесят лет назад. Каждый месяц эти два престарелых интеллигента присылают письмо, написанное изящным и строгим русским языком. Вспоминают всякое, как будто стараются быстрей-быстрей передать кому-то все эти разрозненные картинки, чтобы случайно не унести какую-нибудь из них с собой туда, откуда письмо уже не пришлешь.
Я вообще не равнодушна к старикам, как известно. Особенно к этим двум, которые, пребывая в трезвом уме и ясной памяти, отлично осознают, что кто-то из них прямо завтра может и не проснуться. И они стараются выжать из каждого прожитого дня хоть каплю удовольствия. И вы будете смеяться - они все время радуются. Тому, что живы. Тому, что вместе. Тому, что им пишут ученики, которых за полвека работы в школе набралось порядочно. Тому, что сухая вишня расцвела возле дома, потому что они ее поливали, таская воду в кружечке. Тому, что к ним до сих пор заходят дети, расхищая старую библиотеку.
Жизнь, пишут, прекрасна, вот улицу замостили, церковь открыли в городе, фонтаны пустили. Мы, пишут, гуляем вместе, все с нами здороваются. Что еще нужно.
Я, когда читаю их, погибаю от зависти. Все у них хорошие и светлые, а кто вдруг случайно нехороший, тот просто оступился. Ничто их не корчит - ни гордыня, ни обида, ни злость. Кроме здоровья, конечно. Но что такое, пишут, здоровье, «когда у нас любовь».
…Так что все их друзья и ученики твердо уверены, что один другого не переживет и на месяц.
«Мы стараемся о прошлом вслух не говорить. Молодежь наша хорошая, но мне кажется - не поймет и не поверит, что мы так жили».
«В 1944 году поехала в Краснодар поступать в пединститут. Ехала с мешком книг на паровозе впереди, там, где были перила. Стипендия 180 рублей, мелкие галоши 900 рублей, баночка кукурузной крупы 30 рублей. И как ходить на лекции, когда свело живот. И чтобы попасть в общежитие пришлось мыть лестничные марши четырехэтажного института.
На кирпичиках в котелке около общежития варили кашу кукурузную. А тем временем дома получили две похоронки - отец погиб под Сталинградом 26 января 1943 года (в день освобождения Гулькевичи от немцев) , а 4 сентября 1942го - брат-гвардеец убит в городе Гагарине. Помогать было некому. Летом, во время каникул, собирала колоски и пряталась от объездчиков в противотанковых рвах, которые сама же и рыла со всеми жителями в сорок первом.
Но - молодость! Выжила.
В общежитии жили на третьем этаже. В комнате 26 человек. Долгое время спали на полу, на книгах, а сверху падали клопы. В декабре 1945 года была непогода, потолок обвалился, света не было, в лужах плавали галоши. Переселили нас в одноэтажное здание, окна почти на тротуаре. А первая лекция утром уже в 7.20 и мы, напудрившись зубным порошком, бежали на занятия. Писать приходилось стоя, или сидя на полу, и чернила из бузины замерзали к концу лекции, а перед нами стояли преподаватели в телогрейках и обмотках, подвязанных шпагатом. Учили нас, как могли.
Потом получили направление в Ейский зерносовхоз. Жизнь в совхозе оказалась хуже студенческой. Один колодец на весь совхоз, другой заброшен в поле в трех километрах. В школе нет туалета, можно сказать и в совхозе тоже. Учащиеся приходили пешком из деревень за пять-семь километров и зимой жгли на цементном полу солому, чтобы согреться.
А мы в своем жилье раскладывали на полу книги и лекции, и лежа, писали рабочие планы. Ходили по книгам и называли это: «Путь к науке».
Из зерносовхоза военные вывозили зерно, и так как мы оказались самыми «грамотными», то нас попросили посчитать количество вывезенного зерна. За работу мы получили булку хлеба и одну селедку.
Кое-как дожили до 20 августа, и вот, нам принесли первую зарплату. Я разбросала деньги по полу, плакала и топтала их, приговаривая: «Эти бумажки решают, жить нам или умереть!»
Вскоре у нас появилась «мебель» - фанерный ящик из-под папирос. Это был наш стол, он до сих пор стоит у нас на чердаке. Когда родился Витя, он лежал в ванной на этом столе. Лежал тихо, мы оставляли его одного, когда были в школе.
Погода была плохая и зимой, и летом. То жара, то ветры с разных сторон. Но летом ученики добровольно посадили нам огород - кукурузу и кабачки. И когда мама приехала нас поддержать, то занялась огородом. Бани не было, вымыв голову, сушили в духовке. Ейский район и сейчас глухомань.
С 1950-го года в Гулькевичи. С большим желанием и интересом окунулись в школьную жизнь. Всю свою энергию отдавали любимому делу. С утра до вечера, кроме проведенных уроков - дополнительные занятия, классные часы, родительские собрания, посещения на дому, кружки, политзанятия, профсобрания, педсоветы и прочее.
Это счастье - работать в школе, видеть детство, которое никогда не повторится. Что их ждет впереди - неизвестно, но мы всегда желали им всем счастья и мира.
Годы, здоровье и погода очень повлияли на наше внешнее и внутреннее состояние, но мы продолжаем бороться за жизнь, чего и вам желаем.
Многое помню до мелочей, но, как говорится, не для прессы. Все прошло, и не возвратить, и никакой обиды, потому что обида подтачивает здоровье. Я, переборов себя, научилась прощать.
Надо быть оптимистами и радоваться каждому прожитому дню, солнцу, всему окружающему нас.
Надо давать себе настрой - «Жить!».
Обнимаю и целую вас как родных.
Ваши учителя»
Я вообще не равнодушна к старикам, как известно. Особенно к этим двум, которые, пребывая в трезвом уме и ясной памяти, отлично осознают, что кто-то из них прямо завтра может и не проснуться. И они стараются выжать из каждого прожитого дня хоть каплю удовольствия. И вы будете смеяться - они все время радуются. Тому, что живы. Тому, что вместе. Тому, что им пишут ученики, которых за полвека работы в школе набралось порядочно. Тому, что сухая вишня расцвела возле дома, потому что они ее поливали, таская воду в кружечке. Тому, что к ним до сих пор заходят дети, расхищая старую библиотеку.
Жизнь, пишут, прекрасна, вот улицу замостили, церковь открыли в городе, фонтаны пустили. Мы, пишут, гуляем вместе, все с нами здороваются. Что еще нужно.
Я, когда читаю их, погибаю от зависти. Все у них хорошие и светлые, а кто вдруг случайно нехороший, тот просто оступился. Ничто их не корчит - ни гордыня, ни обида, ни злость. Кроме здоровья, конечно. Но что такое, пишут, здоровье, «когда у нас любовь».
…Так что все их друзья и ученики твердо уверены, что один другого не переживет и на месяц.
«Мы стараемся о прошлом вслух не говорить. Молодежь наша хорошая, но мне кажется - не поймет и не поверит, что мы так жили».
«В 1944 году поехала в Краснодар поступать в пединститут. Ехала с мешком книг на паровозе впереди, там, где были перила. Стипендия 180 рублей, мелкие галоши 900 рублей, баночка кукурузной крупы 30 рублей. И как ходить на лекции, когда свело живот. И чтобы попасть в общежитие пришлось мыть лестничные марши четырехэтажного института.
На кирпичиках в котелке около общежития варили кашу кукурузную. А тем временем дома получили две похоронки - отец погиб под Сталинградом 26 января 1943 года (в день освобождения Гулькевичи от немцев) , а 4 сентября 1942го - брат-гвардеец убит в городе Гагарине. Помогать было некому. Летом, во время каникул, собирала колоски и пряталась от объездчиков в противотанковых рвах, которые сама же и рыла со всеми жителями в сорок первом.
Но - молодость! Выжила.
В общежитии жили на третьем этаже. В комнате 26 человек. Долгое время спали на полу, на книгах, а сверху падали клопы. В декабре 1945 года была непогода, потолок обвалился, света не было, в лужах плавали галоши. Переселили нас в одноэтажное здание, окна почти на тротуаре. А первая лекция утром уже в 7.20 и мы, напудрившись зубным порошком, бежали на занятия. Писать приходилось стоя, или сидя на полу, и чернила из бузины замерзали к концу лекции, а перед нами стояли преподаватели в телогрейках и обмотках, подвязанных шпагатом. Учили нас, как могли.
Потом получили направление в Ейский зерносовхоз. Жизнь в совхозе оказалась хуже студенческой. Один колодец на весь совхоз, другой заброшен в поле в трех километрах. В школе нет туалета, можно сказать и в совхозе тоже. Учащиеся приходили пешком из деревень за пять-семь километров и зимой жгли на цементном полу солому, чтобы согреться.
А мы в своем жилье раскладывали на полу книги и лекции, и лежа, писали рабочие планы. Ходили по книгам и называли это: «Путь к науке».
Из зерносовхоза военные вывозили зерно, и так как мы оказались самыми «грамотными», то нас попросили посчитать количество вывезенного зерна. За работу мы получили булку хлеба и одну селедку.
Кое-как дожили до 20 августа, и вот, нам принесли первую зарплату. Я разбросала деньги по полу, плакала и топтала их, приговаривая: «Эти бумажки решают, жить нам или умереть!»
Вскоре у нас появилась «мебель» - фанерный ящик из-под папирос. Это был наш стол, он до сих пор стоит у нас на чердаке. Когда родился Витя, он лежал в ванной на этом столе. Лежал тихо, мы оставляли его одного, когда были в школе.
Погода была плохая и зимой, и летом. То жара, то ветры с разных сторон. Но летом ученики добровольно посадили нам огород - кукурузу и кабачки. И когда мама приехала нас поддержать, то занялась огородом. Бани не было, вымыв голову, сушили в духовке. Ейский район и сейчас глухомань.
С 1950-го года в Гулькевичи. С большим желанием и интересом окунулись в школьную жизнь. Всю свою энергию отдавали любимому делу. С утра до вечера, кроме проведенных уроков - дополнительные занятия, классные часы, родительские собрания, посещения на дому, кружки, политзанятия, профсобрания, педсоветы и прочее.
Это счастье - работать в школе, видеть детство, которое никогда не повторится. Что их ждет впереди - неизвестно, но мы всегда желали им всем счастья и мира.
Годы, здоровье и погода очень повлияли на наше внешнее и внутреннее состояние, но мы продолжаем бороться за жизнь, чего и вам желаем.
Многое помню до мелочей, но, как говорится, не для прессы. Все прошло, и не возвратить, и никакой обиды, потому что обида подтачивает здоровье. Я, переборов себя, научилась прощать.
Надо быть оптимистами и радоваться каждому прожитому дню, солнцу, всему окружающему нас.
Надо давать себе настрой - «Жить!».
Обнимаю и целую вас как родных.
Ваши учителя»