VI. Будет ли сыграна история об отравителе, наносящем роковой удар?
[Они подобрали подмётное письмо без обратного адреса, на которое гневался Иероним и забросил в угол. Лев - отказывается читать вслух для всех, и они решают читать по очереди. Волк, барашек, Петепра и гусь задумали театр, не понимая хорошенько, что они делают. Theatrikó érgo - «как же мудрёно», считает волк, «не приближайтеся ко мне с греческим, серьёзно», - говорит волк.
Волк добыл из походного рундука набор швейных принадлежностей, - шить костюмы. Барашек притворяет дверь в кухню, где они теперь сбираются и за нею следит. Гусь дремлет. Петепра строго оглядывает всех и, заложив прядь волос за ухо, изготовляется читать.]
Петепра: Tiktaalik roseae: Обдуманы ли вами мои слова? Да будет вам извесно, что виноват в былых несчастьях ваших он, а не я, как полагали вы. Я в прошлый раз вам ясно показал, как вас ввели в обман, как разорили, и кто причина этого, - струпьями покрытый сплошь fucking moron понять бы смог: это дело рук…
[Читает с кратким придыханием возле известного слова, с заведением глаз, с ладонью, прикладываемой то к груди, то к щеке. Закончив, вдруг переступает ногами, наступая одной на мысок другой, внимательно и скрытно оглядывая свою аудиторию из-под ресниц. Ему зачем-то хочется получить роль. <его прерывают>]
Гусь: Какое всё же чу-у-у-ство здесь?
Барашек (запальчиво, более обычного, блея): Не соглашусь, что справедливо видеть тут любовную подоплё-ё-ё-ёку.
Волк (просыпаясь и роняя лубочный коробец с иголками и нитками): А?
[Будет ли сыграна история об отравителе, наносящем роковой удар? Или об любови до гробовой доски? Или же о падении царств? - или обо всём разом? Они не могут прийти к согласию, относительно нарратива. И, потом, что это за имена? Ещё ничего не решено.]
2.
[Они стараются вникнуть, - но тщетно, - в то, что осталось за пределами доставшегося им фрагмента, надставить листок сверху либо снизу. Однако до сей поры им удаётся только растянуть его вширь, но никак не в длину, - своими никуда не ведущими предположениями и оговорками.
Они продолжают собираться на кухне, разговоры их касаются уже и снов, им приснившихся, и каждодневных мелких происшествий и недоумений. Ни один из них никогда не знал другого прежде, и в случае расставания они имели крайне мало шансов повстречаться вновь, поэтому неукоснительно собирались вечерять в назначенные тому дни недели.]
Лев: …ясно вижу их, они одеты как бы обшиты по самые шеи в шкуры, и один из них свою отнял у представителя моего вида. Снег слепит мне глаза, я часто смаргиваю, но они вопреки моим беспокойствам не становятся ближе - так и остаются на месте, как бы совещаясь. Они двуноги, но… такая форма головы - хамецефалическая долихоцефалия[U1] таких людей вокруг нету.
Гусь: Птицы двуноги.
[Замечание, сообщённое гусём, они оставляют без внимания.]
Волк: Почему они не учуяли тебя?
Лев: Они далеко - когда я отнимаю бинокль от глаз, они превращаются в точки у края всего. Не могу сообразить, почему они не проваливаются в снег, кажется они прикрепили к ногам… ракетки для… бадминтона?
Петепра: Бдм?.. (Он рассмеялся, но сам себя прервал, чтобы спросить.) Снег? Разве можно жить там, где снег?
Лев (пожимает плечами): Видимо, да, но дело в том, что на небе две луны…
Волк: Так ты всё-таки охотник? Погоди… две луны?
Лев (сдержанно): Они ищут и страшатся не меня, другого…
Барашек (он, не подавая виду, но с исключительным вниманием, всё это время слушал): Кого?
Лев: Кого?.. Кто-то окликает их соплеменников, когда они в пути, одни, - якобы затем, чтобы спросить который час, кто господин здешних мест, как выйти к такому-то жилью, - всё что угодно… и это всё - предлоги, чтоб сбить с пути…
Барашек (обводит всех выпуклыми, повлажневшими от волнения глазами): Чёрный человек?
Лев: Не знаю, во сне мне ясно всё, но сейчас я не сплю и ничего не могу объяснить.
[К ним выходит Иероним, домашний халат надет в рукава, а это означает, что он нарочно шёл к ним, не для того, чтобы налить воды и уйти к себе, а, напротив, он выбрал случай, чтобы найти их здесь. Они замолкли, и смотрят на него. Между тем, он проходит к их кружку, - они устроились кто во что горазд вокруг очага посреди комнаты, - и останавливается, так и не вступив в их круг.]
Иероним: Не знаю, молодые люди, многое вы сумели подвинуть своими читками…
Барашек: Мы едва продви-и-и-нулись… (он смолкает.)
Иероним (протерев чистой тряпицею очки и устроив их на переносице): …подвинуть своими читками в мире. Знаете ли вы, как непредсказуемо может обернуться чтение, - особенно если подбирать из мусорных корзин смятое?
Волк: Разве пол - корзина?.. Мы хвать (он делает соответствующий жест) а она на полу, и подобрали - понять… Не съешь - не ослепнешь… не выйдешь - не войдёшь… как оно… не согрешишь - не покаешься?
Иероним: Не отговаривайтесь, сударь. Знаете ли вы, что, читая иное вслух, вы побуждаете к совершению то, о чём читаете, - мир покрёжится-покорёжится, но сложится так, чтобы осуществленью ничего не препятствовало. Что вы скажете, если не без вас, кто-то направляет сейчас руку убийцы?
Лев: Мистика какая-то!
3.
[Лев и Иероним одни между комнатами, они осмотрительны и разговаривают вполголоса.]
Лев (протягивает св. Иерониму тот листок): Господин, как остановить беды, которые мы уже вызвали?
Иероним: Не знаю. Не люблю театр, - отчего корреспондент мой вообразил, что мне достанет желания прочесть, и так проникнуться, чтобы и отзыв написать? - едва я прочёл, как сжёг всё, а этот листок выпал из рук… Наверное, я - дурной товарищ.
Лев: Господин?
Иероним: Безспорно, написано хорошо, однако же, именно поэтому едва ли возможно провести границу между театром и мистериею. (Он вынимает листок из пальцев у льва и прячет его в свой нагрудный карман.) Когда нечто в таком правдоподобии совершается прямо у тебя на глазах нелегко сохранить ясность мысли и удержать себя от переживания сопричастности… от соучастия.
Лев: Соучастия, господин?
Иероним: Кабы, голубчик, мог я быть уверен в том, что ты разумен настолько, чтобы сохранить здоровый критический взгляд на предмет изучения, и не дал бы себе соблазниться, - то теперь снабдил бы тебя своими конспектами по магическим, прости, практикам, и ты понял бы мои негодование и опасения.
Лев: Как остановить?..
Иероним: Я не знаю. Может быть, ничего и не происходит, либо происходит всё, либо происходит, не касаясь тебя ещё где-то. Может быть, и беспокоиться не о чем, либо беспокоиться поздно. Прости.
4.
[Теперь очередь Петепра разсказывать свой сон, и он разсказывает, - в то самое время, когда люди заняты своим разговором.
О тыкве под потолком - в ней прячут запасные ключи и иногда письма. О гвоздике, вбитом в стену над рабочим столом, - на него вешают шляпу. Дощатый пол разогрет солнцем, которое там, за закрытыми окнами, отгороженное и невидимое. Ячеи массверка наброшены поверх всего, что ни есть в комнате, как сеть для ужения рыб. Подушки на подоконной скамье и на креслах возле стола ожидают гостей и собеседников, - чтобы исключить из разговоров жалобы на обстоятельства быта... и над всем, - мерное тиканье ходиков, их не видно, они на стене напротив стола. Скоро наступит момент, когда гирьки надобно будет перетянуть, - одна у самого пола, - смотрите... ах, да... (он в смущении замолкает.)
В речах Петепра присутствует некая уклончивость, которую каждый из них невольно примеряет к себе.]