Originally posted by
muramur at
Простые дела средних летОказалось, что возраст, хм, зрелости страшен вовсе не естественной потерей физических данных, красоты, привлекательности, и тем самым попадания в категорию, невыгодную для сравнения с юными, прелестными.
Красота, как выясняется, такая штука - что-то из неё уходит с годами, а что-то приходит. Да-да, до тридцати лет во внешности мы имеем то, с чем родились, а после - то, что заработали, но заработать непостыдную внешность оказалось намного легче, чем можно было себе представлять в юности.
С нынешними возможностями тренировать тело, следить за собой, стильно одеваться и со сменой общественных взглядов на возраст вообще ощущение потери внешних данных почти совсем сходит на нет, чорт бы с ним.
Но вот что открылось вдруг - и в юности мы этого не понимаем и именно об этом не думаем, а потом это, как всякие настоящие трудности, подскакивает из-за угла.
В юности многих любят просто за с размаху, с разлёту создаваемое юными ощущение полёта - полёта в никуда, движения, клёвости и крутости.
В зрелости тебя начинают спрашивать: а куда ты, собственно, летишь. А ты себя спрашиваешь - да и лечу ли я? Есть ли крылья (как тот зоопарк из анекдота, помните, что дружно "выёбывался" в самолёте) - а потом оказалось, что коли нет таких крыльев, как у вон той серенькой вороны, то и выёбываться не стоило.
Начинаешь думать о людях в свете их простых умений. И тебя начинают оценивать так же.
Теперь никто не будет тобой восхищаться просто потому, что ты как-то там "талантлив", или "крут", безотносительно чего-то.
Тебя спросят: а в чём именно ты талантлив? Что умеешь делать, вот буквально, материально - что?
В юности впереди нас мчится ароматная ударная волна всего, что якобы ещё будет, ещё не сделано, но вот-вот уже, вот-вот! Мы смеёмся, выдумываем и обещаем, и обольщаем этими обещаниями.
Но однажды этот ветер стихает, и мир спрашивает нас: И?
И?
Что ты такого вот простого, но ощутимого сделал? Что можешь нам вот тут показать, за что, собственно, будем платить.
Начинаешь суетливо откапывать в себе и ценить простые умения. К чертям идут фантазии. Вспоминаешь, что когда-то, в перерывах между танцами и чтением странных стихов взахлёб научился вышивать крестиком и лепить пельмени, и что ты не ВООБЩЕ талантливый художник, а умеешь (хоть чему-то научился в бесконечно гениальной юности, когда море было по колено) рисовать цветочки и полосочки так, чтоб они были на своём месте.
И танцевать, слава Богу, если научился не вообще вот эдак, закрыв глаза и размахивая руками, а конкретно слушать партнёра и не наступать на ноги. И стихи стихами, а можешь и грамотную статью с фактами написать - хорошо, коли так.
Быстрый бег в никуда видится глупыми, нелепыми скАчками, и спрашиваешь себя: так, собственно, по какому адресу бежим? Улица, дом, этаж, квартира?
И это ощущать иногда трудней, чем видеть какие-то ничего, в сущности, не меняющие морщинки возле глаз.
Хорошо, если он там есть, этот простой, реальный тупичок по данному адресу. И пельмени эти, и нитки для вышивки крестиком, и те, кто тебя будет любить не просто за то, что ты юн, прекрасен и невъебенно КРУТ безотносительно всего, а вот за эти пельмени, за эти крестики, и да - за эти морщинки тоже. И за то, что умеешь не наступать на ноги, когда всё ещё заносит потанцевать.
Зрелость не отсыпает щедрой мерой, она спрашивает: скоко будем вешать в граммах?
И учишься ценить в граммах. И это Боже мой, как трудно.
Такие вот простые дела, дорогие мои.