Взяла и задумалась.
Я разработала себе гениальный режим сибаритства: ранний завтрак, велосипедная неспешная, даже вальяжная прогулка до большого пляжа, сон на берегу океана до полудня, чтение, купание, протяжный обед, прогулка, спа, купание в бассейне и т.д.
Гамаки, веранды, случайные улыбки, хорошо пахнущие масла, нежные текстуры: мучной песок, тыквенный суп, душистый океан, плотный влажный воздух.
Все как положено. Я знаю в этом небольшой толк.
Меня хватило ровно на полтора дня.
Полтора дня чудесного ничегонеделания.
Завтра в 4:30 утра я еду на весь день смотреть - как обещают - красивейшую из бухт. Еще через день - в Далат. И на Маяк надо заглянуть.
А так же внезапно включилась голова на тему, что это у меня с работой. И со мной тоже.
Энштейн говорил, что безумие - это повторение одних и тех же действий с ожиданием разного результата.
В этом смысле я совершенно безумна при выборе работы.
Потому что я работаю Домовым, а устраиваюсь в корпорацию, где надо наглядно вертеться волчком или с рупором рассказывать о прорывах в ближайшей пятилетке.
На вопрос - нахуя, как мы видим выше, ответил Энштейн.
Вот я прихожу и начинаю тихонечко там делать свою работу: тут подправила, там подпругу подтянула, здесь выровняла.
Я ваще не про ту историю, чтобы как Матросов: на баррикады и запустили там мегаподвиг. Нет, я могу, но недолго. Уж очень скучно и мороки много. Устаю и теряю интерес.
Потому шо у меня мало плотности и много рефлексии для баррикад. Я пока задумаюсь "нахера же на пулемет?" иные люди уже Смольный взяли. Или огород перекопали. Два раза.
И вопрос "нахера" перед ними встает только потом.
Молодцы, люди эти. Кто-то должен брать Смольные и толкать махину вперед.
Ну вот. Приду я, значит, и тихонечко себе делаю дела свои. Внятно. Достаточно точно. Тихо. Надолго. И незаметно.
Не. Я не ангел. И не подарок. Как и полагается Домовому - с характером и норовом. То просплю, то заболею. То ваще - ногу натерло и чтобы вы все сдохли. И говорить со мной надо ласковым голосом. Но договориться можно.
Сначала все радуются: коровы у них телиться начинаю, детки об углы не шарахаются, ночью кошмары не снятся так часто хозяину и каша больше не пригорает.
А потом как-то привыкают. Ну телятся и телятся.Нет кошмаров - и слава богу, прошли значит.
Проходит еще время и зовет меня кто-то и спрашивает: Катя, а что ты ту делаешь?
А я, понимаете, Домовой.
И я так растеряно спрашиваю: Вася, нуууу, у тебя коровы телятся? ну вот. А каша пригорает? Нет. Ну вот это я и делаю.
Вася вполне закономерно мне на это говорит: Катя, хрень какая-то.
Я тебе значит и печенько в угол ставлю. И блюдце с молочком. У нас никто просто так печеньку не имеет.
А эффекта твоей деятельности не поймать.
Коровы - они на то и созданы, чтобы телиться. И кошмары у меня были потому, что год плохой был. А сейчас хороший. И ты тут не причем. Кашу, так вообще, Петя готовит, причем здесь ты то?
А я говорю: Петя, конечно, кашу готовит. Но - так себе. Пресная каша у него. А со мной наваристая да сладкая.
Вася: Ну и давай мы Петю выгоним, а ты будешь сама ее готовить.
И тут я говорю свое коронное: я не могу.
Я буду злая - каждый день кашу готовить. Она с горчинкой будет. Я не по каше, а по наваристости специализируюсь.
Тут, конечно, у Васи случается разрыв башки.
У меня же случается печаль великая.
Потому, что надо бы в этом месте выбрать одно из двух: либо учиться кашу варить и приносить ее каждый день, либо перестать продавать наваристость в Колхоз, где пятилетка за два года и даешь объем.
Т.е. я чую - скоро здесь ставка Домового пройдет.
Иногда у Васи случается второй разрыв башки, когда с моим уходом коровы перестают телиться и кошмары возвращаются. А иногда и не случается, потому что "не до жиру быть бы живу". А иногда вместо Васи приходит Олег и его вообще не интересует наваристость.
А я что, я повздыхаю. Подожду пока ставка Домового рассосется или еще как. И (вот лопата!! она родимая!!) пойду в новый Колхоз (беззвучный вопль "нахуяяяяя" разнесся по лесу).
Вот здесь, сидя на бережку океяну, мне очень интересно: эта трезвость ума, она в Москве пройдет? Я опять пойду ногой на граблю? Или есть шанс как-то уже увернуться.