Респектабельность или борьба (доработанный вариант)-3
3.Важность контекста борьбы
Представление о том, что армяне обладают особым талантом одновременной интеграции в иные общества и сохранения национального облика - опасная иллюзия, основанная на относительно медленном до последнего времени течении процессов в консервативной армянской среде. В действительности ассимиляционные потери Армянства были и остаются огромными, сопоставимыми только за последние два века с потерями от геноцида - отсюда хорошо известное выражение «белый геноцид».
Сегодня, по мере того как возрастает темп человеческого бытия и по всему миру разрушаются остаточные вкрапления традиционных укладов жизни, задача самосохранения становится для диаспоры все безнадежнее. Переломить тенденцию возможно только тогда, когда сохранение становится не самоцелью, а средством для главного - политической борьбы. Когда на первый план выходит не аутентичность (коллективной памяти, культуры и пр.), а нравственно мобилизующий заряд общего достояния, когда создаются стратегии, каналы и механизмы целенаправленных политических действий. Только в контексте общенациональной борьбы возможно сохранение армянской идентичности, только в таком контексте оно получает глубокий смысл. Нет другого шанса притянуть обратно в диаспору «потерянные колена» - отпавшие от диаспоры армянские «нацменьшинства» и армян «по происхождению». Только борьба позволит разрушить гибельную идеологию «Армянства без границ», сделать Родину точкой опоры, которая позволит объединить разрозненные части народа в нацию.
Поддержание, культивирование и презентация миру коллективной памяти сообщества сами по себе не есть политическая деятельность. Они становятся таковой, когда включены в определенный контекст, механизм, когда существует цепочка «слово-дело». Так, например, в освободительной борьбе за Арцах (которая сменила множество форм - от обсуждений в узком кругу местных патриотов до войны с применением танков и авиации, от забастовок и митингов в Степанакерте, демонстраций в Ереване и Спюрке до сопротивления позднейшим попыткам внешних сил «цивилизованным путем» обокрасть армянский народ, лишив его плодов побед) сыграла роль не только коллективная память самих карабахцев, но и общеармянская память о Геноциде.
Там, где действий и борьбы ожидают от других, где армяне выступают в качестве стороны, которая взывает к таким действиям, апеллирует к чувству справедливости международных политических инстанций или властей в странах проживания, цепочка систематически обрывается. При отсутствии «дела» «слово» выпадает из политического поля, становится самоцелью, начинает кружить по замкнутому кругу. В таком случае неудовлетворенность сообщества своим маргинальным, изолированным положением выглядит достаточно странно. Такое сообщество само себя маргинализует, не желая вести настоящую политическую деятельность.
Отказ от участия в дурно пахнущих политических играх «примирения» и «нормализации» при всем своем благородстве тоже нельзя считать политической деятельностью. Это пока еще только избегание политического. Бессмысленно «противостоять политическим стратегиям», декларируя собственную слабость. Какой бы высокоморальной ни была позиция слабости, какой низменной ни была бы позиция силы, результат предрешен, если «слабость» заранее уступает реальное поле боя. Необходимо в первую очередь думать о том, как преодолеть слабость, необходимо искать «ассиметричные» ответы на вызов, искать ту плоскость, где возможно в перспективе нанести «силе» поражение. Однако эта плоскость в любом случае должна лежать в политическом пространстве, и действия должны в любом случае быть стратегией борьбы, сопряженной с риском. На каком-то этапе эта борьба может вестись с оружием в руках, но есть и другие эффективные методы борьбы, которые с успехом применялись в XX веке, например, за десятилетия «холодной войны».
В противном случае все теряет смысл. «Новое открытие насильственно разрушенной армянской культуры» - зачем? Чтобы диаспорных армян больше уважали их неармянские сограждане, чтобы армяне в Спюрке имели чуть больше возможностей для обреченного дела сохранения гаснущей идентичности?
Восстановление исторической правды, в том числе правды о родине диаспорных армян? Для чего? Ради нескольких абзацев в академическом издании?
Возможность отправиться туда, где некогда жили предки… Чтобы в роли туриста увидеть своими глазами места, где было разрушено до основания армянское достояние, увидеть нынешних «хозяев» - потомков тех, кто убивал и грабил, в том числе твою родню, случайно обнаружить какие-то уцелевшие мелочи? Съездили, увидели. Что дальше?
Что случится, если турецкие власти когда-нибудь проявят «милосердие», разрешат воздвигнуть памятные знаки, позволят армянам в качестве частных лиц селиться в местах, где жили их предки? Сколько человек воспользуется этим предложением? Даже если предаться фантазиям и предположить, что их будет много, все равно ничего не изменится, потому что не изменится хозяин земли, не изменится власть. Деградация и ассимиляция будут продолжаться. Возможно, даже более быстрыми темпами, поскольку может исчезнуть ощущение несправедливости, в некоторой степени сплачивающее Спюрк.
Г-н Альянак справедливо говорит о диаспоре, «лишенной родного дома» - логично предположить, что она должна этот дом обрести. Но каким образом и в каком качестве она должна в этот дом войти? Ведь это ключевой вопрос существования любой диаспоры, образовавшейся в результате насильственного изгнания, как «старый» Спюрк. Затевая разговор о родном доме, его обрывают на самом важном месте, потому что дальше он рискует либо оказаться неполиткорректным, либо обнаружить свою пустоту.
Или цель вовсе не стать хозяином в родном доме, но продолжать жить по привычным адресам с узаконенным привилегированным статусом пострадавших?
4.Фетиш респектабельности
Будучи зарубежным армянином, человек не должен «постоянно объясняться перед другими». Г-н Альянак осознает, что это не совсем нормальная ситуация, но он совершенно не видит альтернативы и оставляет слушателей в бесплодном настроении обиды на весь мир, прежде всего на конъюнктурный мир политики. Эта обида есть следствие характерного для армян незнания законов политической сферы и неспособности в ней ориентироваться. При ведении политической борьбы немаловажно объяснять мотивы своих действий, но этим должны заниматься немногие, ответственные за исполнение такой функции. При отсутствии борьбы постоянные объяснения каждого зарубежного армянина направо и налево - одна из форм признания своего подчиненного, зависимого статуса и желания, оставаясь армянином, быть «уважаемым членом общества».
Если считается важным постоянно оправдываться и доказывать: мы не националисты, мы не проявляем враждебности к Турции и т.д., надо задуматься, ради чего это делается и какой от этого толк. Много ли потеряет Армянство, если не будет отрицать борьбу во имя армянской нации (пусть сколько угодно называют это «национализмом») против современного турецкого государства (пусть сколько угодно называют это «враждебностью»)? Оно просто перейдет на иной уровень политики - более действенный, но менее респектабельный, менее публичный, сводящий к минимуму престиж отдельных деятелей, занятие ими должностей, участие в представительных мероприятиях. Видным представителям зарубежных армян будет сложнее становиться в странах проживания депутатами, получать научные степени, издавать свои книги о страданиях армянского народа, попадать на банкеты и дипломатические рауты, быть вхожими в разные сферы и более или менее «лучшие дома». Но это будет ущербом не для нации, а всего лишь для личного благополучия частных лиц. Еще в XIX веке Рафаэл Патканян в своем «Евангелии освобождения Армении» писал: «Что представляют собой получаемые армянами в чужих государствах почетные звания, титулы, степени, ордена? Все звания, награды, титулы, полученные армянами в чужих государствах, - заглавные буквы рабства, в котором оказались эти армяне, забыв о свободе своей Родины».
Конечно, респектабельность не всегда представляет собой абсолютную антитезу борьбе. Есть респектабельность как полезный для дела имидж, респектабельность части сообщества ради накопления ресурсов, необходимых для национально-политической борьбы. В контексте борьбы, при доминировании ее логики все может пригодиться, в том числе чья-то респектабельность. При отсутствии борьбы респектабельность не может стать полезным «винтиком» отсутствующего механизма. По естественным законам эволюции диаспорной психологии она оказывается самоцелью, фетишем.
Даже при самом «оптимистичном» прогнозе - какой политический эффект для Армянства могут дать глубокая интеграция и устойчивая респектабельность армян в той или иной стране? Посещение мероприятий 24 апреля местными политиками достаточно высокого ранга? Более престижное место для установки хачкара в память жертв Геноцида? Лояльность при приеме на работу? Дружелюбное отношение большинства учеников в классе к ребенку с армянской фамилией? Преимуществ интеграции в общество не счесть, но все они приносят выигрыш местному армянскому сообществу, отдельной семье, отдельному армянину. Благо нации не складывается из благ отдельных армян, армянских семей или даже армянских сообществ. Это принципиально иное благо. Интеграция, которая привязывает армян к стране проживания, превращает их в нацменьшинство, которое живет «у себя дома», а затем в частицу гражданской нации страны - именно этот постепенный процесс, а не культурную ассимиляцию, правильно называть «белым геноцидом». Культурной ассимиляции при этом может и не быть - человек может не утратить язык, но стать двуязычным, может соблюдать в семейной жизни обычаи и «адаты», а за дверями дома быть неотличимым от большинства. И наоборот, как правильно отмечает В.А. Тишков, «Диаспору объединяет и сохраняет нечто большее, чем культурная отличительность. Культура может исчезнуть, а диаспора - сохранится, ибо последняя как политический проект и жизненная ситуация выполняет особую по сравнению с этничностью миссию. Это - политическая миссия служения, сопротивления, борьбы и реванша».
В связи с интеграцией иногда говорят о повышении образовательного уровня, о практическом опыте работы в самых разных сферах - то и другое может пригодиться и самой диаспоре, и армянской государственности. Но в любом из сотен лучших высших учебных заведений мира учатся студенты из разных стран, отсутствие интеграции в общество не мешает им получать образование. Что касается практического опыта работы - в сферы финансов, высокотехнологичного производства, науки и новейших прикладных разработок менеджеры и специалисты сегодня рекрутируются со всего мира. Если же говорить об опыте работы в чужих властных и политических структурах, возникают большие сомнения по поводу плодотворности перенесения его в Армению.
Итак, ради преимуществ интеграции и респектабельности, ради частного и группового блага армянские сообщества за рубежом политически себя кастрируют. «Чтобы земли, окружающие Арарат, снова рассматривались в учебниках как историческая Армения» - решение подобных задач (недаром она перечислена в одном ряду с возвращением определения «армянский» музейной керамике и старым коврам) подобает только научному сообществу арменоведов. Конечно, можно рассматривать такие задачи как полезную оркестровку первых шагов в долговременной политической борьбе. Но как минимум при условии, что такая борьба провозглашена и на каждый шаг запланировано меньше времени, чем столетие. Пока что образ национальной жизни тех армян, которые не распылились, но продолжают еще соотносить себя с неким армянским сообществом, отражают две метафоры. В политическом смысле это дом престарелых, где люди живут прошлым. В остальном - это клуб, некая коллективная отдушина для людей с общим хобби «быть армянином/армянкой». Один из вариантов укрытия от повседневности с ее реальными трудами и заботами - «ниша», куда человек заглядывает на час-другой в неделю или в месяц, чтобы провести время с себе подобными.
Казалось бы, в жизни Спюрка немалую роль все еще продолжают играть традиционные политические партии, в первую очередь Дашнакцутюн. Эволюция армянских революционных партий - отдельная тема, но выхолащивание реальной борьбы в пользу респектабельности слишком очевидно. Даже в лозунгах речь уже идет не о ежедневной борьбе с врагом, а о некоем будущем торжестве справедливости, предполагающем, по-видимому, наступление «золотого века» правды и добра в международных отношениях. В ожидании осуществления этой утопии все сводится опять-таки к ритуалам памяти, поддержанию культурной идентичности и респектабельному политическому сотрудничеству с местными, центральными властями или влиятельными политическими силами.
Нужна ли большинству сегодняшних партийных и непартийных деятелей Спюрка реальная борьба, нацеленная в перспективе на освобождение армянских земель, которая неминуемо выведет на первый план совершенно иных лидеров, людей иного типа? Упреки в адрес «футбольной дипломатии» и позорных протоколов совершенно справедливы. Но что предлагается взамен? Развернуть борьбу с врагом в самых разных сферах, борьбу, наносящую ему реальный ущерб? Вовсе нет, вполне достаточно торжественно-декларативных признаний Геноцида в странах проживания. Для кого важны выхолощенные в политическом смысле парламентские декларации о Геноциде, не предусматривающие никакой ответственности современной Турции? Немецкий бундестаг в 2005 году принял подробное развернутое постановление по поводу массового истребления армян с признанием вины не только властей Турции, но даже ответственности самой Германии, союзницы Османской империи в Первой мировой войне. Какова цена этого документа, если он не помешал в 2010 году немецким политикам федерального и регионального уровней отказаться от участия в памятных мероприятиях, как свидетельствует г-н Альянак. Насколько важны для всего Армянства такое признание и такой отказ? Взглянув объективно, трудно не согласиться, что в общественно-политической жизни современной Европы Геноцид армян в качестве «гуманитарной катастрофы» вековой давности - вопрос десяти- или двадцатистепенной важности. Армянские усилия не выведут его на приоритетный уровень. Когда у тех или иных политических сил есть необходимость использовать этот инструмент во взаимоотношениях с Турцией, тему Геноцида армян используют и без наших стараний. Если же говорить об армянах в Германии, символический документ, принятый бундестагом, дает возможность ссылаться на него для большей легитимности и респектабельности не только различных памятных мероприятий, но в целом имиджа местных армян. Как и в других странах мира, по мере интеграции они ориентируются все больше не на общеармянские, а на собственные интересы внутри страны. Главные субъекты для них не Армения и (в негативном смысле) Турция, а государство и этническое большинство страны проживания. Вопрос признания Геноцида не столько вопрос международной политики, связанный с сегодняшними Арменией и Турцией, сколько внутренний вопрос, ограниченный «треугольником» армянских сообществ, власти и общественности.
Если говорить о Западе, декларативные признания позволили бы диаспорным деятелям в рамках теперешней западной политкорректности иметь входной билет в самые высокие сферы в качестве полномочных представителей сообщества пострадавших и выживших. Лет через сто в той или иной стране рассеяния осталась бы кучка граждан, смутно помнящих об армянских корнях своих дальних предков. Отлично устроенные в жизни, с высокооплачиваемой работой, новыми автомобилями, дорогостоящими квартирами и даже особняками, они по ритуальной традиции называли бы себя «выжившими», «лишенными дома» и претендовали бы на почетные привилегии положенного пострадавшим статуса, сотой доли которых были лишены в свое время действительно выжившие в Геноциде действительные армяне.
На самом деле эта «блестящая перспектива» вряд ли реализуется, поскольку сама конструкция современного Запада со всеми ее идейными доминантами, в том числе нынешним типом политкорректности, будет кардинально изменяться, как менялась уже не раз, обесценивая прежние декларации, привилегии и т.п.
Представление о том, что армяне обладают особым талантом одновременной интеграции в иные общества и сохранения национального облика - опасная иллюзия, основанная на относительно медленном до последнего времени течении процессов в консервативной армянской среде. В действительности ассимиляционные потери Армянства были и остаются огромными, сопоставимыми только за последние два века с потерями от геноцида - отсюда хорошо известное выражение «белый геноцид».
Сегодня, по мере того как возрастает темп человеческого бытия и по всему миру разрушаются остаточные вкрапления традиционных укладов жизни, задача самосохранения становится для диаспоры все безнадежнее. Переломить тенденцию возможно только тогда, когда сохранение становится не самоцелью, а средством для главного - политической борьбы. Когда на первый план выходит не аутентичность (коллективной памяти, культуры и пр.), а нравственно мобилизующий заряд общего достояния, когда создаются стратегии, каналы и механизмы целенаправленных политических действий. Только в контексте общенациональной борьбы возможно сохранение армянской идентичности, только в таком контексте оно получает глубокий смысл. Нет другого шанса притянуть обратно в диаспору «потерянные колена» - отпавшие от диаспоры армянские «нацменьшинства» и армян «по происхождению». Только борьба позволит разрушить гибельную идеологию «Армянства без границ», сделать Родину точкой опоры, которая позволит объединить разрозненные части народа в нацию.
Поддержание, культивирование и презентация миру коллективной памяти сообщества сами по себе не есть политическая деятельность. Они становятся таковой, когда включены в определенный контекст, механизм, когда существует цепочка «слово-дело». Так, например, в освободительной борьбе за Арцах (которая сменила множество форм - от обсуждений в узком кругу местных патриотов до войны с применением танков и авиации, от забастовок и митингов в Степанакерте, демонстраций в Ереване и Спюрке до сопротивления позднейшим попыткам внешних сил «цивилизованным путем» обокрасть армянский народ, лишив его плодов побед) сыграла роль не только коллективная память самих карабахцев, но и общеармянская память о Геноциде.
Там, где действий и борьбы ожидают от других, где армяне выступают в качестве стороны, которая взывает к таким действиям, апеллирует к чувству справедливости международных политических инстанций или властей в странах проживания, цепочка систематически обрывается. При отсутствии «дела» «слово» выпадает из политического поля, становится самоцелью, начинает кружить по замкнутому кругу. В таком случае неудовлетворенность сообщества своим маргинальным, изолированным положением выглядит достаточно странно. Такое сообщество само себя маргинализует, не желая вести настоящую политическую деятельность.
Отказ от участия в дурно пахнущих политических играх «примирения» и «нормализации» при всем своем благородстве тоже нельзя считать политической деятельностью. Это пока еще только избегание политического. Бессмысленно «противостоять политическим стратегиям», декларируя собственную слабость. Какой бы высокоморальной ни была позиция слабости, какой низменной ни была бы позиция силы, результат предрешен, если «слабость» заранее уступает реальное поле боя. Необходимо в первую очередь думать о том, как преодолеть слабость, необходимо искать «ассиметричные» ответы на вызов, искать ту плоскость, где возможно в перспективе нанести «силе» поражение. Однако эта плоскость в любом случае должна лежать в политическом пространстве, и действия должны в любом случае быть стратегией борьбы, сопряженной с риском. На каком-то этапе эта борьба может вестись с оружием в руках, но есть и другие эффективные методы борьбы, которые с успехом применялись в XX веке, например, за десятилетия «холодной войны».
В противном случае все теряет смысл. «Новое открытие насильственно разрушенной армянской культуры» - зачем? Чтобы диаспорных армян больше уважали их неармянские сограждане, чтобы армяне в Спюрке имели чуть больше возможностей для обреченного дела сохранения гаснущей идентичности?
Восстановление исторической правды, в том числе правды о родине диаспорных армян? Для чего? Ради нескольких абзацев в академическом издании?
Возможность отправиться туда, где некогда жили предки… Чтобы в роли туриста увидеть своими глазами места, где было разрушено до основания армянское достояние, увидеть нынешних «хозяев» - потомков тех, кто убивал и грабил, в том числе твою родню, случайно обнаружить какие-то уцелевшие мелочи? Съездили, увидели. Что дальше?
Что случится, если турецкие власти когда-нибудь проявят «милосердие», разрешат воздвигнуть памятные знаки, позволят армянам в качестве частных лиц селиться в местах, где жили их предки? Сколько человек воспользуется этим предложением? Даже если предаться фантазиям и предположить, что их будет много, все равно ничего не изменится, потому что не изменится хозяин земли, не изменится власть. Деградация и ассимиляция будут продолжаться. Возможно, даже более быстрыми темпами, поскольку может исчезнуть ощущение несправедливости, в некоторой степени сплачивающее Спюрк.
Г-н Альянак справедливо говорит о диаспоре, «лишенной родного дома» - логично предположить, что она должна этот дом обрести. Но каким образом и в каком качестве она должна в этот дом войти? Ведь это ключевой вопрос существования любой диаспоры, образовавшейся в результате насильственного изгнания, как «старый» Спюрк. Затевая разговор о родном доме, его обрывают на самом важном месте, потому что дальше он рискует либо оказаться неполиткорректным, либо обнаружить свою пустоту.
Или цель вовсе не стать хозяином в родном доме, но продолжать жить по привычным адресам с узаконенным привилегированным статусом пострадавших?
4.Фетиш респектабельности
Будучи зарубежным армянином, человек не должен «постоянно объясняться перед другими». Г-н Альянак осознает, что это не совсем нормальная ситуация, но он совершенно не видит альтернативы и оставляет слушателей в бесплодном настроении обиды на весь мир, прежде всего на конъюнктурный мир политики. Эта обида есть следствие характерного для армян незнания законов политической сферы и неспособности в ней ориентироваться. При ведении политической борьбы немаловажно объяснять мотивы своих действий, но этим должны заниматься немногие, ответственные за исполнение такой функции. При отсутствии борьбы постоянные объяснения каждого зарубежного армянина направо и налево - одна из форм признания своего подчиненного, зависимого статуса и желания, оставаясь армянином, быть «уважаемым членом общества».
Если считается важным постоянно оправдываться и доказывать: мы не националисты, мы не проявляем враждебности к Турции и т.д., надо задуматься, ради чего это делается и какой от этого толк. Много ли потеряет Армянство, если не будет отрицать борьбу во имя армянской нации (пусть сколько угодно называют это «национализмом») против современного турецкого государства (пусть сколько угодно называют это «враждебностью»)? Оно просто перейдет на иной уровень политики - более действенный, но менее респектабельный, менее публичный, сводящий к минимуму престиж отдельных деятелей, занятие ими должностей, участие в представительных мероприятиях. Видным представителям зарубежных армян будет сложнее становиться в странах проживания депутатами, получать научные степени, издавать свои книги о страданиях армянского народа, попадать на банкеты и дипломатические рауты, быть вхожими в разные сферы и более или менее «лучшие дома». Но это будет ущербом не для нации, а всего лишь для личного благополучия частных лиц. Еще в XIX веке Рафаэл Патканян в своем «Евангелии освобождения Армении» писал: «Что представляют собой получаемые армянами в чужих государствах почетные звания, титулы, степени, ордена? Все звания, награды, титулы, полученные армянами в чужих государствах, - заглавные буквы рабства, в котором оказались эти армяне, забыв о свободе своей Родины».
Конечно, респектабельность не всегда представляет собой абсолютную антитезу борьбе. Есть респектабельность как полезный для дела имидж, респектабельность части сообщества ради накопления ресурсов, необходимых для национально-политической борьбы. В контексте борьбы, при доминировании ее логики все может пригодиться, в том числе чья-то респектабельность. При отсутствии борьбы респектабельность не может стать полезным «винтиком» отсутствующего механизма. По естественным законам эволюции диаспорной психологии она оказывается самоцелью, фетишем.
Даже при самом «оптимистичном» прогнозе - какой политический эффект для Армянства могут дать глубокая интеграция и устойчивая респектабельность армян в той или иной стране? Посещение мероприятий 24 апреля местными политиками достаточно высокого ранга? Более престижное место для установки хачкара в память жертв Геноцида? Лояльность при приеме на работу? Дружелюбное отношение большинства учеников в классе к ребенку с армянской фамилией? Преимуществ интеграции в общество не счесть, но все они приносят выигрыш местному армянскому сообществу, отдельной семье, отдельному армянину. Благо нации не складывается из благ отдельных армян, армянских семей или даже армянских сообществ. Это принципиально иное благо. Интеграция, которая привязывает армян к стране проживания, превращает их в нацменьшинство, которое живет «у себя дома», а затем в частицу гражданской нации страны - именно этот постепенный процесс, а не культурную ассимиляцию, правильно называть «белым геноцидом». Культурной ассимиляции при этом может и не быть - человек может не утратить язык, но стать двуязычным, может соблюдать в семейной жизни обычаи и «адаты», а за дверями дома быть неотличимым от большинства. И наоборот, как правильно отмечает В.А. Тишков, «Диаспору объединяет и сохраняет нечто большее, чем культурная отличительность. Культура может исчезнуть, а диаспора - сохранится, ибо последняя как политический проект и жизненная ситуация выполняет особую по сравнению с этничностью миссию. Это - политическая миссия служения, сопротивления, борьбы и реванша».
В связи с интеграцией иногда говорят о повышении образовательного уровня, о практическом опыте работы в самых разных сферах - то и другое может пригодиться и самой диаспоре, и армянской государственности. Но в любом из сотен лучших высших учебных заведений мира учатся студенты из разных стран, отсутствие интеграции в общество не мешает им получать образование. Что касается практического опыта работы - в сферы финансов, высокотехнологичного производства, науки и новейших прикладных разработок менеджеры и специалисты сегодня рекрутируются со всего мира. Если же говорить об опыте работы в чужих властных и политических структурах, возникают большие сомнения по поводу плодотворности перенесения его в Армению.
Итак, ради преимуществ интеграции и респектабельности, ради частного и группового блага армянские сообщества за рубежом политически себя кастрируют. «Чтобы земли, окружающие Арарат, снова рассматривались в учебниках как историческая Армения» - решение подобных задач (недаром она перечислена в одном ряду с возвращением определения «армянский» музейной керамике и старым коврам) подобает только научному сообществу арменоведов. Конечно, можно рассматривать такие задачи как полезную оркестровку первых шагов в долговременной политической борьбе. Но как минимум при условии, что такая борьба провозглашена и на каждый шаг запланировано меньше времени, чем столетие. Пока что образ национальной жизни тех армян, которые не распылились, но продолжают еще соотносить себя с неким армянским сообществом, отражают две метафоры. В политическом смысле это дом престарелых, где люди живут прошлым. В остальном - это клуб, некая коллективная отдушина для людей с общим хобби «быть армянином/армянкой». Один из вариантов укрытия от повседневности с ее реальными трудами и заботами - «ниша», куда человек заглядывает на час-другой в неделю или в месяц, чтобы провести время с себе подобными.
Казалось бы, в жизни Спюрка немалую роль все еще продолжают играть традиционные политические партии, в первую очередь Дашнакцутюн. Эволюция армянских революционных партий - отдельная тема, но выхолащивание реальной борьбы в пользу респектабельности слишком очевидно. Даже в лозунгах речь уже идет не о ежедневной борьбе с врагом, а о некоем будущем торжестве справедливости, предполагающем, по-видимому, наступление «золотого века» правды и добра в международных отношениях. В ожидании осуществления этой утопии все сводится опять-таки к ритуалам памяти, поддержанию культурной идентичности и респектабельному политическому сотрудничеству с местными, центральными властями или влиятельными политическими силами.
Нужна ли большинству сегодняшних партийных и непартийных деятелей Спюрка реальная борьба, нацеленная в перспективе на освобождение армянских земель, которая неминуемо выведет на первый план совершенно иных лидеров, людей иного типа? Упреки в адрес «футбольной дипломатии» и позорных протоколов совершенно справедливы. Но что предлагается взамен? Развернуть борьбу с врагом в самых разных сферах, борьбу, наносящую ему реальный ущерб? Вовсе нет, вполне достаточно торжественно-декларативных признаний Геноцида в странах проживания. Для кого важны выхолощенные в политическом смысле парламентские декларации о Геноциде, не предусматривающие никакой ответственности современной Турции? Немецкий бундестаг в 2005 году принял подробное развернутое постановление по поводу массового истребления армян с признанием вины не только властей Турции, но даже ответственности самой Германии, союзницы Османской империи в Первой мировой войне. Какова цена этого документа, если он не помешал в 2010 году немецким политикам федерального и регионального уровней отказаться от участия в памятных мероприятиях, как свидетельствует г-н Альянак. Насколько важны для всего Армянства такое признание и такой отказ? Взглянув объективно, трудно не согласиться, что в общественно-политической жизни современной Европы Геноцид армян в качестве «гуманитарной катастрофы» вековой давности - вопрос десяти- или двадцатистепенной важности. Армянские усилия не выведут его на приоритетный уровень. Когда у тех или иных политических сил есть необходимость использовать этот инструмент во взаимоотношениях с Турцией, тему Геноцида армян используют и без наших стараний. Если же говорить об армянах в Германии, символический документ, принятый бундестагом, дает возможность ссылаться на него для большей легитимности и респектабельности не только различных памятных мероприятий, но в целом имиджа местных армян. Как и в других странах мира, по мере интеграции они ориентируются все больше не на общеармянские, а на собственные интересы внутри страны. Главные субъекты для них не Армения и (в негативном смысле) Турция, а государство и этническое большинство страны проживания. Вопрос признания Геноцида не столько вопрос международной политики, связанный с сегодняшними Арменией и Турцией, сколько внутренний вопрос, ограниченный «треугольником» армянских сообществ, власти и общественности.
Если говорить о Западе, декларативные признания позволили бы диаспорным деятелям в рамках теперешней западной политкорректности иметь входной билет в самые высокие сферы в качестве полномочных представителей сообщества пострадавших и выживших. Лет через сто в той или иной стране рассеяния осталась бы кучка граждан, смутно помнящих об армянских корнях своих дальних предков. Отлично устроенные в жизни, с высокооплачиваемой работой, новыми автомобилями, дорогостоящими квартирами и даже особняками, они по ритуальной традиции называли бы себя «выжившими», «лишенными дома» и претендовали бы на почетные привилегии положенного пострадавшим статуса, сотой доли которых были лишены в свое время действительно выжившие в Геноциде действительные армяне.
На самом деле эта «блестящая перспектива» вряд ли реализуется, поскольку сама конструкция современного Запада со всеми ее идейными доминантами, в том числе нынешним типом политкорректности, будет кардинально изменяться, как менялась уже не раз, обесценивая прежние декларации, привилегии и т.п.