Природная реакция на отторжение
Годы уже такие, что пора записывать, что было. Это неинтересно, да и не так и много чего было, но - надо.
То был первый случай в моей жизни, когда я стал откровенно чужим среди своих.
Мы, пацаны, нашли под деревом горобчика, он не летал, не помню почему - был уже подросший, большой, но, видно, еще не поднялся на крыло.
Нам было лет по пять тогда. И пока мы топтались вокруг, жалея и судя, кто его возьмет домой, я в толкотне наступил ему, видно, на крыло.
Пацаны схватили его, побежали в кухню нашего семейного общежития, к крану, поить-отмывать, жалеть его…
Я в растерянности остался под домом, они толпились там у крана, поглядывали на меня в окно и бурчали: “Каб-бан… кабан несчастный”.
Я был толстенький тогда, в детстве, до первых классов школы это тянулось.
Это была не природная толстость, нервная, как я теперь уже понимаю, - от постоянной гадкой чуждости всем и всему…
Всё и все вокруг не стеснялись показывать мне, что я не ихний, и я пухнул и толстел в ответ.
Природная реакция на отторжение.
То был первый случай в моей жизни, когда я стал откровенно чужим среди своих.
Мы, пацаны, нашли под деревом горобчика, он не летал, не помню почему - был уже подросший, большой, но, видно, еще не поднялся на крыло.
Нам было лет по пять тогда. И пока мы топтались вокруг, жалея и судя, кто его возьмет домой, я в толкотне наступил ему, видно, на крыло.
Пацаны схватили его, побежали в кухню нашего семейного общежития, к крану, поить-отмывать, жалеть его…
Я в растерянности остался под домом, они толпились там у крана, поглядывали на меня в окно и бурчали: “Каб-бан… кабан несчастный”.
Я был толстенький тогда, в детстве, до первых классов школы это тянулось.
Это была не природная толстость, нервная, как я теперь уже понимаю, - от постоянной гадкой чуждости всем и всему…
Всё и все вокруг не стеснялись показывать мне, что я не ихний, и я пухнул и толстел в ответ.
Природная реакция на отторжение.