из поляков в чехи (полупутевая заметка)
Путешествуя по Европе, я проехал через Польшу и Чехию, а потом обратно через Чехию и Польшу, и душа моя легла к полякам, а к чехам душа моя не легла. И не то чтобы чехи вызвали у меня неприязнь, просто страна их мне показалась какой-то ненужной, необязательной; я бы не расстроился, если бы к югу от Катовиц сразу начиналась Австрия.
Поляк умилителен. Он, кажется, до сих пор борется за титул настоящего русского, хотя уже несколько раз проигрывал эту борьбу. Он устроил у себя отвратительные дороги, узкие, усыпанные многолюдными селами и коварными радарами. Там же, где дороги широки, на десятки километров тянется вечный ремонт, причем видимые работы идут на считанных верстах, остальное же раскопано почем зря. Вот, полюбуйся, русский человек, дороги у меня еще похуже твоих! В каждом селе мы встречаем статую девы Марии, украшенную цветами: смотри, русский, здесь твою Богородицу чтут больше, чем у тебя дома. Наконец, путешественник устает тащиться сквозь эту малопроезжую страну и начинает искать место для передыха. Быстренько ему подворачивается придорожная корчма, коих здесь множество. Поляк очень любит кормить русских людей, для того и ставит корчму. Он подсылает к нам кроткую златовласку, именуемую "пани" (она совершенно одинакова в любой корчме), и через нее соблазняет голодного русачка борщом по кличке "барщ", пельменями по имени "колдуны" и иными хорошо знакомыми нам блюдами. Мол, погляди, русский человек, еда-то вся почти как твоя, только получше. Тем же, кто не за рулем, могут налить и настоящей польской водки. Оттого, может быть, и дороги в Польше держатся в небрежении, чтобы страну эту нельзя было проехать одним махом, не заглянув в корчму.
Великолепные трассы Чехии, напротив, едальнями не изобилуют. Путешественнику, скорее всего, предстоит замаривать червячка на заправке подрумяненными колбасками, и лишь славянская речь убедит его в том, что он не в Баварии. Да разве только кухня у чехов заемная? Блистательна их столица Прага, но над ней висит сладковатый стыдный запах трофейности. Хозяева ушли, оставив свои каменные стада на славян-свинопасов. Немецкий Карлов мост, по вечерам похожий на огромный вагон московского метро в час пик. Немецкий Вышеград, цитадель пражанина Рудольфа (немца), мрачно описанная пражанином Майринком (немцем).
Но что меня по-настоящему задевает в чехах, так это чешская пивная культура. Она, разумеется, тоже стибрена у немцев, но немцы-то вообще существа инопланетные, и культ пивопития - вовсе не самое жуткое из придуманного ими (взять хотя бы унитазы с переменной геометрией стульчака, а также газовые камеры). Однако, что простительно немцу, то трудно простить славянину. Славянская судьба - это водка. Русский любит водку, поляк любит wodku, украинец обожает свою горилку, сербо-хорват молится трехликому идолу ракии (лозовача-шливовица-траварица). Но, любя водку, славянин понимает ее как грех. Вечерний пьяный грех и утреннее похмельное раскаяние, метанойя метаболизма и катарсис. Водка двойственна: она и жизнь (aqua vita), и маленькая смерть, массовый падёж мозговых клеток. Славянин находится в диалоге с водкой: бутылку не выпивают, ее "уговаривают". Водка мистична; польский еврей, вчуже созерцая водку своим духовным умом, породил хасидизм - своеобразное иудейское растаманство. Но водка как воплощение греха - еще и супостат, ипостась диавола. Выходя в одиночку на бой с зеленым змием, славянин чувствует себя святым Георгием, хотя сподручнее биться втроем: три витязя, три богатыря. Эта битва обязательно будет проиграна, но каждый раз павшие герои бывают воскрешены (иногда - глотком пива).
Пивная культура - совсем другое дело. Она однозначна, отмирна и позитивна. Питьё пива - не грех, а буржуазная добродетель. Мы хорошие бюргеры, достойные члены общества, и именно поэтому в пятницу после работы мы идем в биргартен и усасываемся там пивом. В воскресенье - в церковь, а в пятницу изволь-ка, дружок, ударить с нами по пивку. Пиво не терпит заговорщиков или одиночек: в пивной тебя ждут длинные дубовые столы и сплошные скамьи. Никакой privacy, сплошная community. Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас. Всё на миру делай: хлещи пиво, ссы под стол, блюй на рукав соседу, наконец, давай и получай в глаз. Твои милые безобразия оправданы, сегодня твой день, твоя община тебя любит. Община тут выступает в образе грудастой многорукой поселянки, девы-пивоносицы, и от этой любви человек расцветает в самом нехорошем смысле. Если водочный отщепенец относится к себе с сомнением, доходящим до самоненависти, то пивной пузан омерзительно самодоволен. «Ты будешь доволен собой и женой, своей конституцией куцей». Мы были в биргартене и придем ещё.
Нет, мы, русские люди, так не можем. Не можем мы столько всего на миру творить. Нам на миру только смерть красна, умирать-то и выползаем. А нам всё кажут и кажут рекламы чешские про бочкового козела и бутылочного гуся, воспевая приторно-гемютную добродетель пивного пьянства. И до того тошно от этого, что хочется возопить: чехи, братья наши заблудшие! Что же вы это с собой делаете? Ведь онемечились вы совсем, лицо своё потеряли и душу о дубовые скамьи объелозили. Вот поляки стремятся стать лучшими русскими, и это мило. Вы же стремитесь стать лучшими немцами, и это категорически неправильно. Опомнитесь, повернитесь лицом к своей славянской судьбе, у вас же всё для этого есть!
И вот они опомнились. И первое, что сделали - отравились паленой бехеровкой на польском метиловом спирту. Нет, уж лучше сосите свой пивас, европейцы.
Поляк умилителен. Он, кажется, до сих пор борется за титул настоящего русского, хотя уже несколько раз проигрывал эту борьбу. Он устроил у себя отвратительные дороги, узкие, усыпанные многолюдными селами и коварными радарами. Там же, где дороги широки, на десятки километров тянется вечный ремонт, причем видимые работы идут на считанных верстах, остальное же раскопано почем зря. Вот, полюбуйся, русский человек, дороги у меня еще похуже твоих! В каждом селе мы встречаем статую девы Марии, украшенную цветами: смотри, русский, здесь твою Богородицу чтут больше, чем у тебя дома. Наконец, путешественник устает тащиться сквозь эту малопроезжую страну и начинает искать место для передыха. Быстренько ему подворачивается придорожная корчма, коих здесь множество. Поляк очень любит кормить русских людей, для того и ставит корчму. Он подсылает к нам кроткую златовласку, именуемую "пани" (она совершенно одинакова в любой корчме), и через нее соблазняет голодного русачка борщом по кличке "барщ", пельменями по имени "колдуны" и иными хорошо знакомыми нам блюдами. Мол, погляди, русский человек, еда-то вся почти как твоя, только получше. Тем же, кто не за рулем, могут налить и настоящей польской водки. Оттого, может быть, и дороги в Польше держатся в небрежении, чтобы страну эту нельзя было проехать одним махом, не заглянув в корчму.
Великолепные трассы Чехии, напротив, едальнями не изобилуют. Путешественнику, скорее всего, предстоит замаривать червячка на заправке подрумяненными колбасками, и лишь славянская речь убедит его в том, что он не в Баварии. Да разве только кухня у чехов заемная? Блистательна их столица Прага, но над ней висит сладковатый стыдный запах трофейности. Хозяева ушли, оставив свои каменные стада на славян-свинопасов. Немецкий Карлов мост, по вечерам похожий на огромный вагон московского метро в час пик. Немецкий Вышеград, цитадель пражанина Рудольфа (немца), мрачно описанная пражанином Майринком (немцем).
Но что меня по-настоящему задевает в чехах, так это чешская пивная культура. Она, разумеется, тоже стибрена у немцев, но немцы-то вообще существа инопланетные, и культ пивопития - вовсе не самое жуткое из придуманного ими (взять хотя бы унитазы с переменной геометрией стульчака, а также газовые камеры). Однако, что простительно немцу, то трудно простить славянину. Славянская судьба - это водка. Русский любит водку, поляк любит wodku, украинец обожает свою горилку, сербо-хорват молится трехликому идолу ракии (лозовача-шливовица-траварица). Но, любя водку, славянин понимает ее как грех. Вечерний пьяный грех и утреннее похмельное раскаяние, метанойя метаболизма и катарсис. Водка двойственна: она и жизнь (aqua vita), и маленькая смерть, массовый падёж мозговых клеток. Славянин находится в диалоге с водкой: бутылку не выпивают, ее "уговаривают". Водка мистична; польский еврей, вчуже созерцая водку своим духовным умом, породил хасидизм - своеобразное иудейское растаманство. Но водка как воплощение греха - еще и супостат, ипостась диавола. Выходя в одиночку на бой с зеленым змием, славянин чувствует себя святым Георгием, хотя сподручнее биться втроем: три витязя, три богатыря. Эта битва обязательно будет проиграна, но каждый раз павшие герои бывают воскрешены (иногда - глотком пива).
Пивная культура - совсем другое дело. Она однозначна, отмирна и позитивна. Питьё пива - не грех, а буржуазная добродетель. Мы хорошие бюргеры, достойные члены общества, и именно поэтому в пятницу после работы мы идем в биргартен и усасываемся там пивом. В воскресенье - в церковь, а в пятницу изволь-ка, дружок, ударить с нами по пивку. Пиво не терпит заговорщиков или одиночек: в пивной тебя ждут длинные дубовые столы и сплошные скамьи. Никакой privacy, сплошная community. Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас. Всё на миру делай: хлещи пиво, ссы под стол, блюй на рукав соседу, наконец, давай и получай в глаз. Твои милые безобразия оправданы, сегодня твой день, твоя община тебя любит. Община тут выступает в образе грудастой многорукой поселянки, девы-пивоносицы, и от этой любви человек расцветает в самом нехорошем смысле. Если водочный отщепенец относится к себе с сомнением, доходящим до самоненависти, то пивной пузан омерзительно самодоволен. «Ты будешь доволен собой и женой, своей конституцией куцей». Мы были в биргартене и придем ещё.
Нет, мы, русские люди, так не можем. Не можем мы столько всего на миру творить. Нам на миру только смерть красна, умирать-то и выползаем. А нам всё кажут и кажут рекламы чешские про бочкового козела и бутылочного гуся, воспевая приторно-гемютную добродетель пивного пьянства. И до того тошно от этого, что хочется возопить: чехи, братья наши заблудшие! Что же вы это с собой делаете? Ведь онемечились вы совсем, лицо своё потеряли и душу о дубовые скамьи объелозили. Вот поляки стремятся стать лучшими русскими, и это мило. Вы же стремитесь стать лучшими немцами, и это категорически неправильно. Опомнитесь, повернитесь лицом к своей славянской судьбе, у вас же всё для этого есть!
И вот они опомнились. И первое, что сделали - отравились паленой бехеровкой на польском метиловом спирту. Нет, уж лучше сосите свой пивас, европейцы.