Югра
"Представь, любимая, огромное, до горизонта, поле из лилового снега с горбом багрового заката и переливчатое небо - словно маслянистая нефть на асфальте. Невдалеке, силуэтами, колышутся чёрные куклы оленей; они тихо, рассыпчато фырчат.
Позади меня высокий чум; в мерцающем угольнике проёма раскосая девушка с татуированным лицом, в ритуальных, колдовских мехах. Рисунок на её щеках и геометрический орнамент малицы сливаются в мучительный узор, который кружится и звенит у меня внутри, - или это бубенцы в её змеиных косах? Я не знаю.
Пьян ли я? И - да, и - нет. Тёплый от крови нож старого ханта лежит у меня на ладони, я что-то должен - и ножу, и ханту, но что - не вспомнить. Капли оленьей жизни тяжело падают мне на кисы, прожигают снег у моих ног; я думаю только о тебе, любимая, будто заклинаю твоим именем здешних демонов, и другого щита мне теперь не сыскать.
Девушка протягивает чашу; за её спиною оранжевые сполохи теней и урчание шамана, я пью, как жил, - до дна, любимая, до дна. И в последнем трепете бубна, уже раскинув руки на снегу, глядя в далёкую жирную нефть, слышу твоё имя. Как затихающий ответ. Как вечный оберег."
Позади меня высокий чум; в мерцающем угольнике проёма раскосая девушка с татуированным лицом, в ритуальных, колдовских мехах. Рисунок на её щеках и геометрический орнамент малицы сливаются в мучительный узор, который кружится и звенит у меня внутри, - или это бубенцы в её змеиных косах? Я не знаю.
Пьян ли я? И - да, и - нет. Тёплый от крови нож старого ханта лежит у меня на ладони, я что-то должен - и ножу, и ханту, но что - не вспомнить. Капли оленьей жизни тяжело падают мне на кисы, прожигают снег у моих ног; я думаю только о тебе, любимая, будто заклинаю твоим именем здешних демонов, и другого щита мне теперь не сыскать.
Девушка протягивает чашу; за её спиною оранжевые сполохи теней и урчание шамана, я пью, как жил, - до дна, любимая, до дна. И в последнем трепете бубна, уже раскинув руки на снегу, глядя в далёкую жирную нефть, слышу твоё имя. Как затихающий ответ. Как вечный оберег."