... следствие ведут...
С утра пришлось проявить чудеса проницательности.
Ибо боцман Сафроныч , стоило мне ступить на палубу, четко по-флотски отрапортовал:
- Вчера после шести вечера исчез Кузя!
- Да быть того не может, я в семь уходил, он на борту был,- возразил я. - А что Кузнецов?
- Кузнецов его покормил около шести и потом больше не видел. Сегодня сдавал вахту, говорит: «Нет кота нигде, пропал».
- Ну, что он его кормил вечером, это я знаю. Мы с ним на палубе разговаривали, Ефимыч на кузькин аппетит жаловался, что ест плохо, а Кузьма на планшире сидел… А в продовольственном трюме искали?
- Нет, - говорит Сафроныч. - Там не смотрели.
- Ну, так после ужина у Ефимыча, Кузька ко мне заходил, а я как раз заметил, что трюм открыт. И даже подумал, что кто-то, наверняка, туда уже влез.
-Так-так-так, - сказал Сафроныч, вместе со мной спускаясь на жилую палубу.
Что характерно, на жилой стояла тишина. Никаких воплей «Прошу хелпу!» не слышно. Я, честно говоря, даже усомнился в своих догадках, пока скручивал болт, заменяющий замок на трюме.
Ха! Так оно и есть: стоило приоткрыть дверь, как под ногами шмыгнул его котомордие, намереваясь улепетнуть по коридору в родное машинное. Потом сообразил, что пожрать лучше у меня в каюте и принялся с урчаньем и подмявом нарезать круги вокруг.
Ночное бдение в продовольственном трюме вызвало у Кузьмы острую недомурканность и, как следствие, повышенную нежность. Впрочем, это не избавило его от строгого внушения о необходимости экстренно покидать трюмовые и прочие хозпомещения, когда в них выключается свет.
Не знаю, не знаю…
Завтра с утра позвоню на корабль. Если Кузя пропал, пусть ищут в кладовке по правому борту.
Вечером там дверь была открыта…