Переписывая Историю
Наш мир, «прекрасный и яростный», по определению великого Андрея Платонова, преподносит немало головоломок. Мы являемся свидетелями беспардонного переписывания недавней истории: переоценивается роль «эффективного менеджера» Иосифа Сталина, раздавленную советскими танками «Пражскую весну» пытаются всучить публике как злокозненный заговор западных спецслужб, а «Пакт Молотова-Риббентропа», включая секретные протоколы к нему, выдаётся за мудрую победу кремлёвской дипломатии. Давайте обернёмся назад и вглядимся в наше общее недавнее прошлое…
Большой террор, возбуждённый Сталиным в 1937-м году и заслуженно носящий его имя, отличался от прочих мероприятий подобного рода, коими История не бедна, не только масштабом охвата, но ещё и тем, что не присутствовало в нём никаких счастливых случайностей: каток давил всё подряд. Кремлёвский Хозяин определял границы и частоту прореживания своего населения, устанавливал процент вырубки. Сколько миллионов сограждан, сколько «братьев и сестёр» он загубил - эта цифра сегодня, вроде бы, и не относится к категории государственных тайн, однако с уверенностью, без риска ошибиться на сотню-другую тысяч душ, назвать число убитых никто не рискнёт: истина размыта, и очистить её от наплывов времени и крови никто уже не спешит.
Джугашвили действовал по опробованному разбойному принципу «бей своих, чтоб чужие боялись», и от этого не только «чужие», но и оставленные в живых «свои» боялись ещё пуще. Кого казнить, кого миловать - царю видней… Более всего доставалось интеллигенции, этой гнилой прослоечке, стиснутой меж люмпенизированными рабочими и озверевшим от бескормицы и ужаса смерти крестьянством. И в этом заключалась своя логика: интеллигенция, особенно творческая - писатели, композиторы - не принимали диктатуру Джугашвили как Божий дар, противились ей если и не открыто, то шёпотом, в глубине души.
По ходу Большого террора 1937-38 годов, по указанию Сталина были вполне планомерно уничтожены наиболее яркие фигуры творческой интеллигенции всех без исключения народов СССР, населявших союзные республики; не обошёл каток и собственно Россию. Похоже на то, что аресты и казни производились по какой-то дьявольской разнарядке… Евреи оказались здесь на особом положении: территориальной привязки у них не было, если не считать смехотворной Еврейской автономии в Биробиджане - но и там, чтоб не нарушать стройности Плана, прошли аресты среди немногочисленной интеллигенции. В Минске арестовали и расстреляли председателя Всемирного еврейского ПЕН-клуба поэта Моше Кульбака, там же и та же судьба постигла поэта Изи Харика. Арестованные в Киеве и Харькове еврейские литераторы были отправлены в лагеря, многие из них там погибли… Джугашвили мог с открытой душой подписаться под хрестоматийной репликой Геббельса: «Худший враг любой пропаганды - интеллектуализм».
Наиболее известных еврейских писателей, несмотря на их эмигрантское прошлое, в Москве не тронули. Понятно, что такое «милосердие» было продиктовано не любовью к литературе на языке идиш, а лишь политическими соображениями. Биробиджанский проект, хоть и провалился с неприятным треском, не был отменён и ликвидирован; придёт время, и евреи горько пожалеют о том, что разбежались из дарёной автономии, как куры от хорька. Джугашвили не умел отказываться от своих намерений, зато умел выжидать с терпением, достойным лучшего применения… Знаменитые евреи, в отличие от знаменитых грузинов, казахов или татар, ещё пригодятся: либо поедут, когда придёт время, командовать культурой в Биробиджан - и весь мир будет рукоплескать Лучшему другу писателей и читателей за отеческую заботу о народе Книги на его новой дальневосточной родине, либо послужат наживкой в намечавшейся полюбовной игре с Гитлером.
Из всех европейских лидеров Гитлер - по духу и по хватке - был Сталину ближе всех, и Красная империя с приязнью поглядывала на империю Коричневую. Попроси Гитлер своего кремлёвского коллегу - и над шеей горстки знаменитых евреев повис бы топор; ведь так приятно, а иногда и полезно оказать услугу доброму и могущественному приятелю… Но Гитлер не просил - не желал, возможно, одалживаться, а Риббентроп получил от Сталина исчерпывающие разъяснения на этот счёт: вырастим чисто национальные кадры - и тогда избавимся от евреев в управлении, культуре и науке. Жаль, Лион Фейхтвангер, очарованный милым Джугашвили, не слышал этого обещания, данного усатым лицедеем министру иностранных дел гитлеровской Германии.
Обещания обещаниями, а дело делом: в Германию шли из России эшелоны с хлебом и сырьём, НКВД налаживал доверительное сотрудничество с гестапо, а генерал вермахта Гудериан и комбриг красной армии Кривошеин принимали объединённый германо-советский войсковой парад в Бресте. Договор о сотрудничестве, подписанный в Москве 23 августа 1939 года и более известный как «Пакт Молотова-Риббентропа», послужил основанием для пятого раздела Польши, на сей раз - между Германией и СССР. Можно предположить, что Джугашвили, вонзая зубы в горло Польши, испытал садистское удовольствие: вряд ли он забыл обвинения в том, что в 20-м году из-за допущенных им просчётов Красная армия была разбита поляками под Варшавой и бежала. Не зря на всех фотографиях с Риббентропом «кремлёвский горец» улыбается как счастливое дитя, разве что пузыри не пускает: наступил реванш, и Джугашвили упивается им в полной мере.
Безграничные перспективы открылись перед сыном пьяницы из Гори: ему удалось противопоставить воинственный Берлин загнивающей Европе, столкнуть их лбами - а самому остаться в стороне на двадцать пять договорных лет. Затяжной конфликт измотает и ослабит обе стороны, и вот тогда Кремль предъявит свои условия миру… Сталин был уверен, что ему удалось обвести немцев вокруг пальца.
Через неделю, 1 сентября, гитлеровский вермахт, в соответствии с параграфом «секретных протоколов» к Пакту Молотова-Риббентропа, вторгся в Польшу. Началась Вторая мировая война.
Давид Маркиш
Большой террор, возбуждённый Сталиным в 1937-м году и заслуженно носящий его имя, отличался от прочих мероприятий подобного рода, коими История не бедна, не только масштабом охвата, но ещё и тем, что не присутствовало в нём никаких счастливых случайностей: каток давил всё подряд. Кремлёвский Хозяин определял границы и частоту прореживания своего населения, устанавливал процент вырубки. Сколько миллионов сограждан, сколько «братьев и сестёр» он загубил - эта цифра сегодня, вроде бы, и не относится к категории государственных тайн, однако с уверенностью, без риска ошибиться на сотню-другую тысяч душ, назвать число убитых никто не рискнёт: истина размыта, и очистить её от наплывов времени и крови никто уже не спешит.
Джугашвили действовал по опробованному разбойному принципу «бей своих, чтоб чужие боялись», и от этого не только «чужие», но и оставленные в живых «свои» боялись ещё пуще. Кого казнить, кого миловать - царю видней… Более всего доставалось интеллигенции, этой гнилой прослоечке, стиснутой меж люмпенизированными рабочими и озверевшим от бескормицы и ужаса смерти крестьянством. И в этом заключалась своя логика: интеллигенция, особенно творческая - писатели, композиторы - не принимали диктатуру Джугашвили как Божий дар, противились ей если и не открыто, то шёпотом, в глубине души.
По ходу Большого террора 1937-38 годов, по указанию Сталина были вполне планомерно уничтожены наиболее яркие фигуры творческой интеллигенции всех без исключения народов СССР, населявших союзные республики; не обошёл каток и собственно Россию. Похоже на то, что аресты и казни производились по какой-то дьявольской разнарядке… Евреи оказались здесь на особом положении: территориальной привязки у них не было, если не считать смехотворной Еврейской автономии в Биробиджане - но и там, чтоб не нарушать стройности Плана, прошли аресты среди немногочисленной интеллигенции. В Минске арестовали и расстреляли председателя Всемирного еврейского ПЕН-клуба поэта Моше Кульбака, там же и та же судьба постигла поэта Изи Харика. Арестованные в Киеве и Харькове еврейские литераторы были отправлены в лагеря, многие из них там погибли… Джугашвили мог с открытой душой подписаться под хрестоматийной репликой Геббельса: «Худший враг любой пропаганды - интеллектуализм».
Наиболее известных еврейских писателей, несмотря на их эмигрантское прошлое, в Москве не тронули. Понятно, что такое «милосердие» было продиктовано не любовью к литературе на языке идиш, а лишь политическими соображениями. Биробиджанский проект, хоть и провалился с неприятным треском, не был отменён и ликвидирован; придёт время, и евреи горько пожалеют о том, что разбежались из дарёной автономии, как куры от хорька. Джугашвили не умел отказываться от своих намерений, зато умел выжидать с терпением, достойным лучшего применения… Знаменитые евреи, в отличие от знаменитых грузинов, казахов или татар, ещё пригодятся: либо поедут, когда придёт время, командовать культурой в Биробиджан - и весь мир будет рукоплескать Лучшему другу писателей и читателей за отеческую заботу о народе Книги на его новой дальневосточной родине, либо послужат наживкой в намечавшейся полюбовной игре с Гитлером.
Из всех европейских лидеров Гитлер - по духу и по хватке - был Сталину ближе всех, и Красная империя с приязнью поглядывала на империю Коричневую. Попроси Гитлер своего кремлёвского коллегу - и над шеей горстки знаменитых евреев повис бы топор; ведь так приятно, а иногда и полезно оказать услугу доброму и могущественному приятелю… Но Гитлер не просил - не желал, возможно, одалживаться, а Риббентроп получил от Сталина исчерпывающие разъяснения на этот счёт: вырастим чисто национальные кадры - и тогда избавимся от евреев в управлении, культуре и науке. Жаль, Лион Фейхтвангер, очарованный милым Джугашвили, не слышал этого обещания, данного усатым лицедеем министру иностранных дел гитлеровской Германии.
Обещания обещаниями, а дело делом: в Германию шли из России эшелоны с хлебом и сырьём, НКВД налаживал доверительное сотрудничество с гестапо, а генерал вермахта Гудериан и комбриг красной армии Кривошеин принимали объединённый германо-советский войсковой парад в Бресте. Договор о сотрудничестве, подписанный в Москве 23 августа 1939 года и более известный как «Пакт Молотова-Риббентропа», послужил основанием для пятого раздела Польши, на сей раз - между Германией и СССР. Можно предположить, что Джугашвили, вонзая зубы в горло Польши, испытал садистское удовольствие: вряд ли он забыл обвинения в том, что в 20-м году из-за допущенных им просчётов Красная армия была разбита поляками под Варшавой и бежала. Не зря на всех фотографиях с Риббентропом «кремлёвский горец» улыбается как счастливое дитя, разве что пузыри не пускает: наступил реванш, и Джугашвили упивается им в полной мере.
Безграничные перспективы открылись перед сыном пьяницы из Гори: ему удалось противопоставить воинственный Берлин загнивающей Европе, столкнуть их лбами - а самому остаться в стороне на двадцать пять договорных лет. Затяжной конфликт измотает и ослабит обе стороны, и вот тогда Кремль предъявит свои условия миру… Сталин был уверен, что ему удалось обвести немцев вокруг пальца.
Через неделю, 1 сентября, гитлеровский вермахт, в соответствии с параграфом «секретных протоколов» к Пакту Молотова-Риббентропа, вторгся в Польшу. Началась Вторая мировая война.
Давид Маркиш