новая статья
Оригинал взят у pomerants в новая статья
Зинаида Миркина
Две естественности
Россия в глубоком кризисе.
И кажется очевидным, что Россию губят те, кто управляет ею. Однако подавляющее число россиян поддерживают свое правительство. Я нередко слышала от людей, бывших всю жизнь единомышленниками моими и моего мужа Г. Померанца: «Мне стыдно за мой народ». А мне не стыдно, мне больно. Можно просто отгородиться от этого большинства и с презрением осудить его. А может быть, необходимо понять истоки того, что происходит, и вместо разделения на две отдельных стороны, находящихся на одной плоскости, увидеть некий объем - войти в другое измерение и уйти от справедливого боя к иным отношениям.
Сделаю короткое отступление: когда-то я пыталась примирить одну разбегавшуюся пару, и сказала: «Вы оба носите крестики, но если нет ничего выше своей правоты, даже если это действительно правота, то забудьте о религии, о Боге. Отсюда начинаются все Сумгаиты, Баку и т.п. (Он беженец из Баку, армянин). Истинная религия - это то, что выше своей (только своей) правоты.
Я приводила в моей статье «Тоска по Богу» разговор А. Меня с автором книги о нем, Андреем Тавровым. Александр Владимирович хотел охладить пыл молодого либерала, мечтавшего как и все его окружение о скорейшем развале Союза. «Не надо скорее, - говорил отец Александр, - кровь польется». Он знал, что говорил. И уж вряд ли кто назовет его сторонником советского самодержавия.
Я писала не раз о том, как отец мой стал коммунистом: был свидетелем армянского погрома в Баку, учиненного турецкой армией. Он захотел, чтобы этого никогда не было. И стал за это бороться. Знаю друзей отца - все были такими. И потом - почти все каторжане сталинских лагерей. Из них первая О. Шатуновская. Надо ли говорить, что таким свято верующим коммунистом был поначалу и Андрей Платонов. Но на его глазах строительство коммунистического храма обернулось котлованом. Так что же вернуться к погромам, или есть какой-то другой путь? Назад в прошлое, причисляя Николая II к лику святых, или все-таки видеть ненужность такого разворота и выбрать другой ориентир? Повернуться к Европе, к Западу, стать нормальной европейской страной. К Европе, которая и с погромами покончила, и с правами человека у нее вроде бы все в порядке. Итак, надо перестать шельмовать Европу и Америку, перестать говорить об отдельном русском пути. Хватит тупикового самодовольства, мы видим до чего оно довело страну. Конечно, этот голос мне ближе всего. Почему же мне так больно слышать и этот голос?
По нескольким причинам: во-первых, он уже громко звучал у нас в начале перестройки и особенно после победы над ГКЧП. Мы тогда ликовали, а ГКЧП благополучно обошло нас с тылу и сильно охладило наш пыл. Дело в том, что к построению настоящего правового государства мы оказались не готовы. Возник дикий капитализм. Общество разделилось на правых и левых, началась идейная борьба. Но методы борьбы старые, давно знакомые: моя правота выше всего.
Демократический лагерь, «Новая газета», которую чувствую, хочу чувствовать своей. Но вот одно из лиц ее - Юлия Латынина. Ярая противница нынешнего курса, она, конечно, за правовое государство и т.п. Средневековое безобразие на художественной выставке ее глубоко возмущает. Все это воинственное христианство, действительно позорище, как и многое другое, что происходит в нашем «христианнейшем из миров». Но ведь этот борец с мракобесием доходит до полного разоблачения не только исторического христианства. Она разоблачает общину первых апостолов, да и самого Христа. Вором Его называет. Самая чудовищная антирелигиозная пропаганда в СССР не доходила до таких «откровений». И какая самоуверенность! Какая грозная обличающая интонация!
Я думаю, очень часто наша праведная борьба начиналась с пены на губах ангела. (Эта цитата из Г. Померанца хорошо известна). И это первое, почему близкие мне голоса не позволяют объединиться с ними. Есть еще и второе.
Европа и Америка, которые виделись нам идеалом в сравнении с нашей заблудшей Россией, отнюдь не безгрешны. «Ну, конечно, кто же безгрешен?!» - слышу я тысячу возражений. Однако все дело в том, что наша Россия, имеющая тьму грехов, действительно стремилась к безгрешности. Во всяком случае, ее мыслящее ядро, ее сердце. Отсюда возник порыв в утопию, к идеалу братства и единства, к интернационалу, желавшему уничтожить не только погромы, но и, вообще дикий национализм, породивший империалистические войны. «Мир! Свобода! Равенство! Братство!» - вот к чему рванулась Россия, да и Украина и Беларусь, и все части бывшей российской империи. Рванулись к идеалу действительно великому, но которого не так просто достичь. Реальное единство находится только в глубине бытия, в той глубине, которая одна на всех, одна во всех и всем, как кровь во всех частях единого тела.
Прежде, чем изменять мир, надо было измениться самим, найти в себе эту глубину. Но это был слишком медленный, слишком непонятный путь. «Мы хотим хорошего, значит, хороши, поэтому бьем тех, которые нехороши». Все так просто, но законы мироустройства совсем не так просты. И написаны они не на поверхности, не на бумаге, а очень глубоко внутри нас, внутри мира. Слово «Бог» часто выглядит некой абстракцией. Какой-то неведомый сердцу объект. Но библейский Иегова означает в переводе ничто иное как Сущий, суть мира. Мы нередко задаемся вопросом - есть ли Бог? Иными словами - существует ли Существующий? И не понимаем, что такая постановка вопроса - абсурд. Наша задача вглядеться в мир и доглядеть его до его Сути. Вот что значит найти живого Бога. Единого во всех - найти истинное единство.
Религиозные войны не прекращаются много веков. Адепты одной священной книги спорят с другой. Часто спор идет внутри толкования одной и той же книги. А св. Силуан Афонский сказал: «То, что написано Святым Духом, можно прочитать только Святым Духом». Люди научились читать буквы и решили, что умеют читать. На самом деле нужно учиться истинной грамоте. И сейчас, в атомный век, мы либо научимся, либо погибнем.
Узнать живого Бога, значит почувствовать, что Вселенная не набор бессмысленно бродячих атомов, а некий целостный организм, где все связано друг с другом очень точно и мудро. Если это почувствовать, то оживет заповедь «не убий!» Совершающий убийство, убивает собственную душу.
Все это слишком трудно осознать, еще труднее выполнить. К этому звал Христос, но историческое христианство этот путь исказило, приспособляя к своим естественным нравам. Не себя изменило до христовой нормы, а эту высокую новозаветную норму низвело до себя, до своего плоского, удобного для эго понимания. Крестовые походы, костры инквизиции, погромы, религиозные войны, а потом и межнациональные войны. И вот реакция: искаженный христианский идеал сменяется атеизмом, нигилизмом. Но человек все-таки задуман существом духовным. И жить без идеала - жить без воздуха. Так возникает новый идеал, без слова «Бог».
Россия устремилась к нему в 1917-ом году, но он оказался утопией. Путь к идеалу пролег через кровавую кашу. И все-таки стремление к идеалу топтать не стоит. Оно было чем-то, к чему надо относиться бережно. У людей, верящих в него, была подлинная жертвенность. В духе альтруизма, чистой совести, аскетической сдержанности нас воспитывали. Было отменено слово «Бог», но совесть была основой воспитания. Нас учили заботиться не о себе, а о других, жить во имя чего-то высшего, чем свое «я». Дух братства был. И вот почему дети репрессированных родителей шли добровольцами на фронт. А сами репрессированный прощали вопиющую несправедливость и рвались доказывать Родине свою преданность.
И вдруг все это оказалось не нужным, объявлено неестественным. ГУЛАГ не лучше Освенцима. Методы нашего свободного человеколюбивого государства не лучше фашистских. Да, это так, средства пожрали цель. И все-таки идеал единства и братства сильно отличался от фашистского. Может быть, надо было думать о том, как превратить утопию в нечто живое, как поддержать тот жертвенный огонь, тот «космический костер» по слову Чичибабина, который горел в душах людей; изменяться самим, поняв, что без этого мира не изменить.
Но зачем? Не проще ли объявить такое направление неестественным, вывернуть его наизнанку, заменить альтруизм эгоизмом, братство индивидуализмом - вот это естественно, а остальное противоестественно. Жить надо для богатства, благоустройства своей отдельной жизни. Все другое - лапша на уши. «Давайте сдирать лапшу с ушей, а заодно драть уши и головы».
«Если Бога нет, то все позволено», - говорили герои Достоевского. И сам Федор Михайлович глубоко мучился, чувствуя, что наступает время отмены идеала, время Смердяковых. Он, правда, показал, что Смердяков не жизнеспособен - повесился. В ХХ веке Смердяковы не вешались, а управляли государствами. Однако Достоевский хорошо знал, что жить без всякого смысла нельзя, что время крушения идеала, смысла жизни будет временем крушения жизни.
Но именно наше постсоветское время разрушило не только ложный идеал, а все идеалы вообще. Снова в истории ложный идеал сменяется нигилизмом. Идеал - выдумка, противоестественность. Естественно не стремится к высшему, а оставаться такими, какие есть и удовлетворять свои биологические потребности.
Разрешена церковь, но совесть все-таки отменена. Если бы церковь была живой, той, которую Блаженный Августин называл церковью невидимой, разъясняя при этом, что не всякий член видимой церкви является членом церкви невидимой и наоборот; если бы так, то высший живой идеал выжил бы, а не умер. Но его признали сверхъестественным, не вмещаемым в нас, существующим где-то не внутри, а вовне, а естественно только то, о чем говорилось выше.
На самом деле есть две естественности. Естественность зверя - биологическая естественность, и естественность Бога - духовная естественность. Мы созданы по образу и подобию Божию. И уподобляться Богу наша естественная потребность. Хотя для кого-то это выглядит сверхъестественным. Я часто сравниваю двух героев русской классики: отец Сергий Л. Толстого и князь Мышкин Достоевского. Отец Сергий отрубил себе палец борясь с биологической естественностью. Князю Мышкину не надо рубить себе пальца, его естественность другая. Его желания другие. Его не соблазнит кокетливая бабенка. Для восполненности души ему довольно видеть Дерево.
Вторая естественность - это естественность чувства целого, чувства причастности всему живому, и единства со всякой живой душой. Мы все разные, но мы все составляем единый космический организм. Ухо, глаз, нос, рука - все не похожи друг на друга. Но их вражда эта смерть каждого из них и разрыв целого.
Найти свое истинное место в целом Вселенной - наша задача. И никаким революционным путем, доказывая свою правоту, ее решить.
Нам свободу подали сверху. Наша интеллигенция очень обрадовалась, и оказалась совершенно безответственной. Было упоение своей свободой, свободой частей, и никто или почти никто, не думал о единственно подлинной свободе - свободе целого.
Ельцинское время - время нашей свободы было началом нашего краха. Олигархи разворовали страну, и лидер либерализма Ельцин отдал страну Путину. Лозунгом и ориентиром была первая естественность. И правители, и многие из либералов стали олигархами, а народ, большинство, задыхается в бездуховном пространстве. И мечется из стороны в сторону. Народ болен. Надо вдохнуть дух в бездуховное тело, а не бороться за свою правоту, даже если в каких-то вопросах вы действительно правы.
Вот, что мне хочется сказать тем, кого я всю жизнь считала своими единомышленниками, я и мой муж Г. Померанц. Не просто обличать правителей, а попытаться понять весь контекст, приведший к данной позиции.
Чтобы примирить Путина и Порошенко, надо понять, что они вполне сравнимы. Из одного разлива, из единой страны, исказившей и потерявшей свой идеал. Один решил, что истина в расколе, другой - в том, чтобы силой остановить раскол. Вспоминаются слова, придуманные кем-то: «Кто не жалеет о распаде Союза, у того нет сердца. А кто думает, что его можно вернуть, у того нет ума». «Слава Украине!» «Слава России!» И - общее бесславие. Каждая сторона яростно встает против другой, гибнут люди, гибнут дети. Разрывается единство. Кровавые куски тела вместо живой души.
У Г.Померанца есть книга под названием «Страстная односторонность и бесстрастие духа». Страстную односторонность он понимал, но не вставал ни на одну сторону. А старался вывести обе на простор целостного духа - одухотворить. «Мы просвистали свой простор, проматерили дух», - сказал наш друг Борис Чичибабин. Мне кажется, эти слова стоят внимания.
И может быть, не только мы просвистали свой простор. Все свищут по-разному. Но кажется, этот мощный посвист раздается и на Западе. И потому весь мир в кризисе духовном.
Наконец перевели на немецкий язык «Записки гадкого утенка». Но никаких отзывов. Я спросила нашего друга Михаила Блюменкранца, живущего в Мюнхене, чем он может это объяснить. И он ответил мне: «Европа боится слова «Бог». Она очень прагматична. Григорий Соломонович религиозный мыслитель. Им это глубоко чуждо сейчас».
Хочу процитировать несколько строк из работы Блюменкранца о Чаадаеве. «В те времена, когда Чаадаев писал, понятие истины еще имело абсолютный сакральный смысл. Для самого философа оно не просто обладало божественной санкцией, но являло самую суть Божества: «Аз есмь истина». (…) Сегодня подобное отношение к истине у подавляющего большинства не только философов, но и у многих из числа образованной публики, способно вызвать лишь досадное недоумение. После смерти Бога, диагностированной Фридрихом Ницше, вместе с Богом почила и истина. Успешная прозекторская работа над ее бренными останками, проделанная Жаном Полем Сартром, установила, что «сколько людей, столько истин». А после торжественного отпевания усопшей, организованного службой ритуальных услуг философов-деконструктивистов, любое упоминание об истине, как об универсальной категории в кругах близких к научным представляется столь же неприличным, как акт некрофилии».
Но ведь на такое отношение к истине, к смыслу жизни возникает реакция. И как всякое стихийное явление на поверхности бытия она страшна. Это тот самый глобальный терроризм. Ведь все это началось когда-то в Иране, когда сильно вестеризованный персидский шах стал демонстрировать в своих кинотеатрах эротические фильмы. Кинотеатр, как известно, подожгли, а затем началась революция, приведшая к власти Хомейни.
Итак, история продолжает раскачивать маятник. Устремление в высоту, в глубину к истинному идеалу; затем перенесение его на плоскость, смена идеала полным нигилизмом, и как реакция на это - фанатизм, становящийся все более страшным. Не пора ли нам остановится, пока шарик еще вертится?
СохранитьСохранить
Зинаида Миркина
Две естественности
Россия в глубоком кризисе.
И кажется очевидным, что Россию губят те, кто управляет ею. Однако подавляющее число россиян поддерживают свое правительство. Я нередко слышала от людей, бывших всю жизнь единомышленниками моими и моего мужа Г. Померанца: «Мне стыдно за мой народ». А мне не стыдно, мне больно. Можно просто отгородиться от этого большинства и с презрением осудить его. А может быть, необходимо понять истоки того, что происходит, и вместо разделения на две отдельных стороны, находящихся на одной плоскости, увидеть некий объем - войти в другое измерение и уйти от справедливого боя к иным отношениям.
Сделаю короткое отступление: когда-то я пыталась примирить одну разбегавшуюся пару, и сказала: «Вы оба носите крестики, но если нет ничего выше своей правоты, даже если это действительно правота, то забудьте о религии, о Боге. Отсюда начинаются все Сумгаиты, Баку и т.п. (Он беженец из Баку, армянин). Истинная религия - это то, что выше своей (только своей) правоты.
Я приводила в моей статье «Тоска по Богу» разговор А. Меня с автором книги о нем, Андреем Тавровым. Александр Владимирович хотел охладить пыл молодого либерала, мечтавшего как и все его окружение о скорейшем развале Союза. «Не надо скорее, - говорил отец Александр, - кровь польется». Он знал, что говорил. И уж вряд ли кто назовет его сторонником советского самодержавия.
Я писала не раз о том, как отец мой стал коммунистом: был свидетелем армянского погрома в Баку, учиненного турецкой армией. Он захотел, чтобы этого никогда не было. И стал за это бороться. Знаю друзей отца - все были такими. И потом - почти все каторжане сталинских лагерей. Из них первая О. Шатуновская. Надо ли говорить, что таким свято верующим коммунистом был поначалу и Андрей Платонов. Но на его глазах строительство коммунистического храма обернулось котлованом. Так что же вернуться к погромам, или есть какой-то другой путь? Назад в прошлое, причисляя Николая II к лику святых, или все-таки видеть ненужность такого разворота и выбрать другой ориентир? Повернуться к Европе, к Западу, стать нормальной европейской страной. К Европе, которая и с погромами покончила, и с правами человека у нее вроде бы все в порядке. Итак, надо перестать шельмовать Европу и Америку, перестать говорить об отдельном русском пути. Хватит тупикового самодовольства, мы видим до чего оно довело страну. Конечно, этот голос мне ближе всего. Почему же мне так больно слышать и этот голос?
По нескольким причинам: во-первых, он уже громко звучал у нас в начале перестройки и особенно после победы над ГКЧП. Мы тогда ликовали, а ГКЧП благополучно обошло нас с тылу и сильно охладило наш пыл. Дело в том, что к построению настоящего правового государства мы оказались не готовы. Возник дикий капитализм. Общество разделилось на правых и левых, началась идейная борьба. Но методы борьбы старые, давно знакомые: моя правота выше всего.
Демократический лагерь, «Новая газета», которую чувствую, хочу чувствовать своей. Но вот одно из лиц ее - Юлия Латынина. Ярая противница нынешнего курса, она, конечно, за правовое государство и т.п. Средневековое безобразие на художественной выставке ее глубоко возмущает. Все это воинственное христианство, действительно позорище, как и многое другое, что происходит в нашем «христианнейшем из миров». Но ведь этот борец с мракобесием доходит до полного разоблачения не только исторического христианства. Она разоблачает общину первых апостолов, да и самого Христа. Вором Его называет. Самая чудовищная антирелигиозная пропаганда в СССР не доходила до таких «откровений». И какая самоуверенность! Какая грозная обличающая интонация!
Я думаю, очень часто наша праведная борьба начиналась с пены на губах ангела. (Эта цитата из Г. Померанца хорошо известна). И это первое, почему близкие мне голоса не позволяют объединиться с ними. Есть еще и второе.
Европа и Америка, которые виделись нам идеалом в сравнении с нашей заблудшей Россией, отнюдь не безгрешны. «Ну, конечно, кто же безгрешен?!» - слышу я тысячу возражений. Однако все дело в том, что наша Россия, имеющая тьму грехов, действительно стремилась к безгрешности. Во всяком случае, ее мыслящее ядро, ее сердце. Отсюда возник порыв в утопию, к идеалу братства и единства, к интернационалу, желавшему уничтожить не только погромы, но и, вообще дикий национализм, породивший империалистические войны. «Мир! Свобода! Равенство! Братство!» - вот к чему рванулась Россия, да и Украина и Беларусь, и все части бывшей российской империи. Рванулись к идеалу действительно великому, но которого не так просто достичь. Реальное единство находится только в глубине бытия, в той глубине, которая одна на всех, одна во всех и всем, как кровь во всех частях единого тела.
Прежде, чем изменять мир, надо было измениться самим, найти в себе эту глубину. Но это был слишком медленный, слишком непонятный путь. «Мы хотим хорошего, значит, хороши, поэтому бьем тех, которые нехороши». Все так просто, но законы мироустройства совсем не так просты. И написаны они не на поверхности, не на бумаге, а очень глубоко внутри нас, внутри мира. Слово «Бог» часто выглядит некой абстракцией. Какой-то неведомый сердцу объект. Но библейский Иегова означает в переводе ничто иное как Сущий, суть мира. Мы нередко задаемся вопросом - есть ли Бог? Иными словами - существует ли Существующий? И не понимаем, что такая постановка вопроса - абсурд. Наша задача вглядеться в мир и доглядеть его до его Сути. Вот что значит найти живого Бога. Единого во всех - найти истинное единство.
Религиозные войны не прекращаются много веков. Адепты одной священной книги спорят с другой. Часто спор идет внутри толкования одной и той же книги. А св. Силуан Афонский сказал: «То, что написано Святым Духом, можно прочитать только Святым Духом». Люди научились читать буквы и решили, что умеют читать. На самом деле нужно учиться истинной грамоте. И сейчас, в атомный век, мы либо научимся, либо погибнем.
Узнать живого Бога, значит почувствовать, что Вселенная не набор бессмысленно бродячих атомов, а некий целостный организм, где все связано друг с другом очень точно и мудро. Если это почувствовать, то оживет заповедь «не убий!» Совершающий убийство, убивает собственную душу.
Все это слишком трудно осознать, еще труднее выполнить. К этому звал Христос, но историческое христианство этот путь исказило, приспособляя к своим естественным нравам. Не себя изменило до христовой нормы, а эту высокую новозаветную норму низвело до себя, до своего плоского, удобного для эго понимания. Крестовые походы, костры инквизиции, погромы, религиозные войны, а потом и межнациональные войны. И вот реакция: искаженный христианский идеал сменяется атеизмом, нигилизмом. Но человек все-таки задуман существом духовным. И жить без идеала - жить без воздуха. Так возникает новый идеал, без слова «Бог».
Россия устремилась к нему в 1917-ом году, но он оказался утопией. Путь к идеалу пролег через кровавую кашу. И все-таки стремление к идеалу топтать не стоит. Оно было чем-то, к чему надо относиться бережно. У людей, верящих в него, была подлинная жертвенность. В духе альтруизма, чистой совести, аскетической сдержанности нас воспитывали. Было отменено слово «Бог», но совесть была основой воспитания. Нас учили заботиться не о себе, а о других, жить во имя чего-то высшего, чем свое «я». Дух братства был. И вот почему дети репрессированных родителей шли добровольцами на фронт. А сами репрессированный прощали вопиющую несправедливость и рвались доказывать Родине свою преданность.
И вдруг все это оказалось не нужным, объявлено неестественным. ГУЛАГ не лучше Освенцима. Методы нашего свободного человеколюбивого государства не лучше фашистских. Да, это так, средства пожрали цель. И все-таки идеал единства и братства сильно отличался от фашистского. Может быть, надо было думать о том, как превратить утопию в нечто живое, как поддержать тот жертвенный огонь, тот «космический костер» по слову Чичибабина, который горел в душах людей; изменяться самим, поняв, что без этого мира не изменить.
Но зачем? Не проще ли объявить такое направление неестественным, вывернуть его наизнанку, заменить альтруизм эгоизмом, братство индивидуализмом - вот это естественно, а остальное противоестественно. Жить надо для богатства, благоустройства своей отдельной жизни. Все другое - лапша на уши. «Давайте сдирать лапшу с ушей, а заодно драть уши и головы».
«Если Бога нет, то все позволено», - говорили герои Достоевского. И сам Федор Михайлович глубоко мучился, чувствуя, что наступает время отмены идеала, время Смердяковых. Он, правда, показал, что Смердяков не жизнеспособен - повесился. В ХХ веке Смердяковы не вешались, а управляли государствами. Однако Достоевский хорошо знал, что жить без всякого смысла нельзя, что время крушения идеала, смысла жизни будет временем крушения жизни.
Но именно наше постсоветское время разрушило не только ложный идеал, а все идеалы вообще. Снова в истории ложный идеал сменяется нигилизмом. Идеал - выдумка, противоестественность. Естественно не стремится к высшему, а оставаться такими, какие есть и удовлетворять свои биологические потребности.
Разрешена церковь, но совесть все-таки отменена. Если бы церковь была живой, той, которую Блаженный Августин называл церковью невидимой, разъясняя при этом, что не всякий член видимой церкви является членом церкви невидимой и наоборот; если бы так, то высший живой идеал выжил бы, а не умер. Но его признали сверхъестественным, не вмещаемым в нас, существующим где-то не внутри, а вовне, а естественно только то, о чем говорилось выше.
На самом деле есть две естественности. Естественность зверя - биологическая естественность, и естественность Бога - духовная естественность. Мы созданы по образу и подобию Божию. И уподобляться Богу наша естественная потребность. Хотя для кого-то это выглядит сверхъестественным. Я часто сравниваю двух героев русской классики: отец Сергий Л. Толстого и князь Мышкин Достоевского. Отец Сергий отрубил себе палец борясь с биологической естественностью. Князю Мышкину не надо рубить себе пальца, его естественность другая. Его желания другие. Его не соблазнит кокетливая бабенка. Для восполненности души ему довольно видеть Дерево.
Вторая естественность - это естественность чувства целого, чувства причастности всему живому, и единства со всякой живой душой. Мы все разные, но мы все составляем единый космический организм. Ухо, глаз, нос, рука - все не похожи друг на друга. Но их вражда эта смерть каждого из них и разрыв целого.
Найти свое истинное место в целом Вселенной - наша задача. И никаким революционным путем, доказывая свою правоту, ее решить.
Нам свободу подали сверху. Наша интеллигенция очень обрадовалась, и оказалась совершенно безответственной. Было упоение своей свободой, свободой частей, и никто или почти никто, не думал о единственно подлинной свободе - свободе целого.
Ельцинское время - время нашей свободы было началом нашего краха. Олигархи разворовали страну, и лидер либерализма Ельцин отдал страну Путину. Лозунгом и ориентиром была первая естественность. И правители, и многие из либералов стали олигархами, а народ, большинство, задыхается в бездуховном пространстве. И мечется из стороны в сторону. Народ болен. Надо вдохнуть дух в бездуховное тело, а не бороться за свою правоту, даже если в каких-то вопросах вы действительно правы.
Вот, что мне хочется сказать тем, кого я всю жизнь считала своими единомышленниками, я и мой муж Г. Померанц. Не просто обличать правителей, а попытаться понять весь контекст, приведший к данной позиции.
Чтобы примирить Путина и Порошенко, надо понять, что они вполне сравнимы. Из одного разлива, из единой страны, исказившей и потерявшей свой идеал. Один решил, что истина в расколе, другой - в том, чтобы силой остановить раскол. Вспоминаются слова, придуманные кем-то: «Кто не жалеет о распаде Союза, у того нет сердца. А кто думает, что его можно вернуть, у того нет ума». «Слава Украине!» «Слава России!» И - общее бесславие. Каждая сторона яростно встает против другой, гибнут люди, гибнут дети. Разрывается единство. Кровавые куски тела вместо живой души.
У Г.Померанца есть книга под названием «Страстная односторонность и бесстрастие духа». Страстную односторонность он понимал, но не вставал ни на одну сторону. А старался вывести обе на простор целостного духа - одухотворить. «Мы просвистали свой простор, проматерили дух», - сказал наш друг Борис Чичибабин. Мне кажется, эти слова стоят внимания.
И может быть, не только мы просвистали свой простор. Все свищут по-разному. Но кажется, этот мощный посвист раздается и на Западе. И потому весь мир в кризисе духовном.
Наконец перевели на немецкий язык «Записки гадкого утенка». Но никаких отзывов. Я спросила нашего друга Михаила Блюменкранца, живущего в Мюнхене, чем он может это объяснить. И он ответил мне: «Европа боится слова «Бог». Она очень прагматична. Григорий Соломонович религиозный мыслитель. Им это глубоко чуждо сейчас».
Хочу процитировать несколько строк из работы Блюменкранца о Чаадаеве. «В те времена, когда Чаадаев писал, понятие истины еще имело абсолютный сакральный смысл. Для самого философа оно не просто обладало божественной санкцией, но являло самую суть Божества: «Аз есмь истина». (…) Сегодня подобное отношение к истине у подавляющего большинства не только философов, но и у многих из числа образованной публики, способно вызвать лишь досадное недоумение. После смерти Бога, диагностированной Фридрихом Ницше, вместе с Богом почила и истина. Успешная прозекторская работа над ее бренными останками, проделанная Жаном Полем Сартром, установила, что «сколько людей, столько истин». А после торжественного отпевания усопшей, организованного службой ритуальных услуг философов-деконструктивистов, любое упоминание об истине, как об универсальной категории в кругах близких к научным представляется столь же неприличным, как акт некрофилии».
Но ведь на такое отношение к истине, к смыслу жизни возникает реакция. И как всякое стихийное явление на поверхности бытия она страшна. Это тот самый глобальный терроризм. Ведь все это началось когда-то в Иране, когда сильно вестеризованный персидский шах стал демонстрировать в своих кинотеатрах эротические фильмы. Кинотеатр, как известно, подожгли, а затем началась революция, приведшая к власти Хомейни.
Итак, история продолжает раскачивать маятник. Устремление в высоту, в глубину к истинному идеалу; затем перенесение его на плоскость, смена идеала полным нигилизмом, и как реакция на это - фанатизм, становящийся все более страшным. Не пора ли нам остановится, пока шарик еще вертится?
СохранитьСохранить