потом была осень, зима и т.д. по списку
Даже по записям в моем журнале, точнее их отсутствию, можно без труда определить, какой глобальный жизненный затык ласково обнимает меня за плечи прямо с самого утра года, начавшегося было так воодушевляюще. Ничего не происходит - ни внутри, ни снаружи. Все мне трудно, не понятно, не так, или чаще всего никак. Сложности с идентификацией, идентичностью, смыслами, кризис действий, апатия, экзистенциальная вина и прочая такая лабуда всехняя (в смысле свойственная многим, широко распространенная). Крокодил не ловится, работа не работается, дружба не дружится, желания не желаются. И весна уже давно наступила, и холода прошли с авитаминозом на пару. А я все вспоминаю, куда положила свои радость, любопытство и полезное умение довольствоваться малым. Параллельно отыскалась надолго запропастившаяся зарядка от ноута, а они пока нет.
Даже в марте на море умудрилась исстрадаться. И это в стране, где килограмм манго стоит 70 рублей, час массажа - 200, а на завтрак можно все время есть фрукты разных цветов и очень долго не повториться, море мягкое, доброе и блестит-блестит каждую минуту. Но у меня тотальный случился неуют. Все меня бесило - и то, что, как метко заметил кто-то, кажется Оля, что Тайланд - это не Индия, и песок повсюду, и дурацкие пальмы, и слишком прохладная вода в душе, и морская болезнь от танцев подводных, и солнечная аллергия по всему лицу и телу (а я же девочка!) и собственная отчужденность. И еще мои болезненные воспоминания, связанные с тем, что однажды в Тайланде у меня был медовый месяц.
А между тем, когда один мой друг спрашивал потом, что мне больше всего запомнилось на фестивале, я набросала ему несколько эпизодов, а он и говорит-это охуенно. Действительно так, я это осознаю, просто не смогла почувствовать. И я рассказываю ему, значит- у нас в один из вечеров без предупреждения случился ночной джем в море. И там, в этой темной воде - опасной и таинственной, захваченной планктоном и медузами - изначальная опорная идея контактной импровизации посмотреть, что люди могут в танце делать друг с другом просто как физические тела, нашла свое абсолютное воплощение. Тут тебе вообще ничего не известно о партнере, кроме приблизительной массы, скорости, температуры и пола, который чаще всего можно угадать по этим параметрам. Исчезает имя, внешность, прошлые возможные опыты, ожидания. Получается абстракция - красивая и чистая. А от движения ваших рук и ног в этой чернющей воде планктон вспыхивает молниями, искрами, огоньками.
И я говорю еще - мы купались со слоном, и я гладила его маленькие ушки, а он меня облил водой и я свалилась с него от этого напора, но смогла забраться обратно. Еще я помню - как на 8 марта мужчины прятались в море, а потом вышли из него и подарили нам цветы и краткие запоминающиеся сеансы массажа шейно-плечевого отдела, ахаха. Или закрывающий джем, когда мы разбились на тройки и выполняли желания друг друга. А у нас в тот день была лаборатория по звучанию, и я смогла расслышать, как звучит кора, лист, камни, кокосовая кожура, нитки. И я говорю Дэвиду и Карин - можно я просто посижу с вами и вы позвучите как-нибудь. Но Дэвид - он же не будет звучать как-нибудь, у него энергия кундалини добралась уже почти до самого сердца, пока у меня все еще болтается в районе колен. И я слушала свои самые любимые слова - Loka Samasta Sukhino Bhavantu. Пусть будут счастливы и свободны все существа во всех мирах. И Дэвид говорит мне потом - Such a beautiful choice. Everyone says - I want massage, I want bodywork. And you say - Just hold me. Very nice. И потом была еще общая молитва-медитация, чтобы на Украину пришел мир и покой. Не имело никакого значения для Украины, понимаю, I am not that stupid, только для нас самих.
В общем, это был живой, яркий, даже горячий фестиваль. У меня есть такая маленькая цветастая фотокарточка в подтверждение - на которой нет меня, что очень символично.
Я вернулась в Москву в середине марта и застряла окончательно. Утонула в повторениях, мелочах, прокрастинации. На работе у меня, как в доме мисс Хэвишем. Утром я строю планы, создаю намерения. Потом прихожу - и все. Тут не течет кровь, плазма, лимфа, не текут мысли. Я занимаю чужое место. А чужое занимает мои - как это называют? - слоты. Мое скучает там без меня где-то, и, может, тоже занято кем-то нерешительным и хлипким. И я отчетливо чувствую, что не получу ничего своего, ни своего дела, ни своего мужчины, и моя жизнь так и не начнется, пока не отдам полностью, резко, без подстраховки эту свою комфортную работу, этого своего любовника, который эпизодически создает для меня иллюзию заполнения пустот непарной жизни. Отдам и пойду в лес голая, без ничего. Но когда я представляю, как все отдаю, меня тошнит и я прям реву, как корова. У меня нет никаких доказательств, что эти ощущения верные. Просто чувствую так и томлюсь.
Мне досталось в этот раз очень комфортное воплощение. Мир не кусал меня, не бил, не жалил. Я никогда не жила без денег - ну, может пару дней, что очень прокачало мою изобретательность. На слове предательство мне надо лезть в словари и энциклопедии, потому что у меня не рождается никаких ассоциаций, я без понятия, что это. Мне со всем всегда помогали - и с поступлением в институт, и с квартирой. И я выросла и не прекращаю длиться никчемной безалаберной принцессой. Я не выношу напряжения, не могу сделать усилие, найти ресурс, не могу смелость, не могу талант, ничего не могу.
Проблема еще, видимо, в том, что подсознательно и подспудно я все время думаю, что слишком великолепна, чтобы у меня была работа только для денег, работа, которая не создает ценности, работа, которая поддерживает то, что на самом деле я не хочу поддерживать никогда, и слишком великолепна, чтобы у меня были отношения с мужчиной только для секса. Это совершеннейшая фигня. Ни в чем я, нигде и никогда не слишком. Нигде не великолепна (ну, может быть, коленки только).
Я осознаю это как семейную родовую проблему. Это наше общее. Мы не особо хотим жить и не знаем как. Я тут почка на кусте, плоть от плоти, яблоко от яблони, желудь от дуба, морковка от морковки. Я не могу одолеть какой-то изначальный родовой поток, в котором мы так слились с этим гребаным несопротивлением. И я продолжаю некую семейную парадигму, точно иллюстрируя каких-то там маститых американских душевных терапевтов - В действительности такой вещи, как индивидуум, не существует. Мы все - лишь фрагменты семейных систем, плавающие вокруг и пытающиеся как-то прожить эту жизнь, которая сама по себе вместе со всей своей патологией имеет межличностную природу. Конечно-конечно. Знаем-знаем. Вы ни в чем не виноваты, Настасья Филипповна, а я вас обожаю.
И даже бог с ним, не всем горы двигать, пусть у нас будет семья амеб. Самое острое для меня здесь, что мы не можем сблизиться, найти точки соприкосновения даже в этой аморфности и безволии. Объединив свою патологическую безресурсность, мы могли бы сделать ее ресурсом для роста и борьбы, для минимизации боли, для преодоления безжизненности. Могли бы, могли бы... Но... "Выйти я не могу", - отвечает скворец у Стерна. Этот несчастный скворец так поразил когда-то Набокова, что тот не только отдал его Гумберту Гумберту для стихов, но и пронзительно писал о нем в Лекциях по зарубежной литературе. В "Шинели" и в “Превращении” герой, наделенный определенной чувствительностью, окружен гротескными бессердечными персонажами, смешными или жуткими фигурами, ослами, покрасившимися под зебру, гибридами кроликов с крысами. В “Шинели” человеческое содержание героя - иного рода, нежели у Грегора в “Превращении”, но взывающая к состраданию человечность присуща обоим. В “Докторе Джекиле и мистере Хайде” ее нет, жилка на горле рассказа не бьется, не слышно этой интонации скворца: “Не могу выйти, не могу выйти”, берущей за душу в стерновской фантазии “Сентиментальное путешествие”. А я не хочу так. Я хочу - "Ну что ж? Готово ли? Нельзя ли поспешить?" - "Позвольте, наперед решите выбор трудный: что вы наденете, жемчужную ли нить иль полумесяц изумрудный?" - "Алмазный мой венец".- "Прекрасно! Помните? Его вы надевали, когда изволили вы ездить во дворец. На бале, говорят, как солнце вы блистали. Мужчины ахали, красавицы шептали... В то время, кажется, вас видел в первый раз Хоткевич молодой, что после застрелился. А точно, говорят: на вас кто ни взглянул, тут и влюбился".- "Нельзя ли поскорей"...
Некоторые говорят, что я слишком требовательна к себе и страдаю хуйней, что это мечта, а не работа, что у меня еще есть волонтерская деятельность, подработка, йоги всякие, рисовалки с танцевалками. Другие некоторые говорят, что я добра и прекрасна. Немногие некоторые говорят, что я живая и теплая, а когда долго сижу с ними или хожу, то отменяю ад, а больше человеку и не надо делать, если он больше не может. Но это, знаете, они сами теплые и живые, а я просто их свет хорошо отражаю.
Слишком многие хотят для чего-то встретиться со мной вечером. Иногда я говорю нет три раза в день, иногда четыре. Меня стала обезвоживать моя контактность. Я не хочу ни гулять, ни смотреть кино и стала часто уезжать спать. Мне кажется, я потерялась в этом во всем и еще кажется, что никто мне особенно не нужен. Точнее не так. Мне очень нужен кто-нибудь, но не кто-то конкретный. У меня есть базовая потребность в близости и минимальная способность к привязанности. А все остальное, что бывает еще, я забыла. И без всех могу. Сначала немного не могу, а потом нормально и даже отлично. Не пустота - ну, и прекрасно. Я очень признательна. Всего хорошего и спасибо за рыбу.
Даже в марте на море умудрилась исстрадаться. И это в стране, где килограмм манго стоит 70 рублей, час массажа - 200, а на завтрак можно все время есть фрукты разных цветов и очень долго не повториться, море мягкое, доброе и блестит-блестит каждую минуту. Но у меня тотальный случился неуют. Все меня бесило - и то, что, как метко заметил кто-то, кажется Оля, что Тайланд - это не Индия, и песок повсюду, и дурацкие пальмы, и слишком прохладная вода в душе, и морская болезнь от танцев подводных, и солнечная аллергия по всему лицу и телу (а я же девочка!) и собственная отчужденность. И еще мои болезненные воспоминания, связанные с тем, что однажды в Тайланде у меня был медовый месяц.
А между тем, когда один мой друг спрашивал потом, что мне больше всего запомнилось на фестивале, я набросала ему несколько эпизодов, а он и говорит-это охуенно. Действительно так, я это осознаю, просто не смогла почувствовать. И я рассказываю ему, значит- у нас в один из вечеров без предупреждения случился ночной джем в море. И там, в этой темной воде - опасной и таинственной, захваченной планктоном и медузами - изначальная опорная идея контактной импровизации посмотреть, что люди могут в танце делать друг с другом просто как физические тела, нашла свое абсолютное воплощение. Тут тебе вообще ничего не известно о партнере, кроме приблизительной массы, скорости, температуры и пола, который чаще всего можно угадать по этим параметрам. Исчезает имя, внешность, прошлые возможные опыты, ожидания. Получается абстракция - красивая и чистая. А от движения ваших рук и ног в этой чернющей воде планктон вспыхивает молниями, искрами, огоньками.
И я говорю еще - мы купались со слоном, и я гладила его маленькие ушки, а он меня облил водой и я свалилась с него от этого напора, но смогла забраться обратно. Еще я помню - как на 8 марта мужчины прятались в море, а потом вышли из него и подарили нам цветы и краткие запоминающиеся сеансы массажа шейно-плечевого отдела, ахаха. Или закрывающий джем, когда мы разбились на тройки и выполняли желания друг друга. А у нас в тот день была лаборатория по звучанию, и я смогла расслышать, как звучит кора, лист, камни, кокосовая кожура, нитки. И я говорю Дэвиду и Карин - можно я просто посижу с вами и вы позвучите как-нибудь. Но Дэвид - он же не будет звучать как-нибудь, у него энергия кундалини добралась уже почти до самого сердца, пока у меня все еще болтается в районе колен. И я слушала свои самые любимые слова - Loka Samasta Sukhino Bhavantu. Пусть будут счастливы и свободны все существа во всех мирах. И Дэвид говорит мне потом - Such a beautiful choice. Everyone says - I want massage, I want bodywork. And you say - Just hold me. Very nice. И потом была еще общая молитва-медитация, чтобы на Украину пришел мир и покой. Не имело никакого значения для Украины, понимаю, I am not that stupid, только для нас самих.
В общем, это был живой, яркий, даже горячий фестиваль. У меня есть такая маленькая цветастая фотокарточка в подтверждение - на которой нет меня, что очень символично.
Я вернулась в Москву в середине марта и застряла окончательно. Утонула в повторениях, мелочах, прокрастинации. На работе у меня, как в доме мисс Хэвишем. Утром я строю планы, создаю намерения. Потом прихожу - и все. Тут не течет кровь, плазма, лимфа, не текут мысли. Я занимаю чужое место. А чужое занимает мои - как это называют? - слоты. Мое скучает там без меня где-то, и, может, тоже занято кем-то нерешительным и хлипким. И я отчетливо чувствую, что не получу ничего своего, ни своего дела, ни своего мужчины, и моя жизнь так и не начнется, пока не отдам полностью, резко, без подстраховки эту свою комфортную работу, этого своего любовника, который эпизодически создает для меня иллюзию заполнения пустот непарной жизни. Отдам и пойду в лес голая, без ничего. Но когда я представляю, как все отдаю, меня тошнит и я прям реву, как корова. У меня нет никаких доказательств, что эти ощущения верные. Просто чувствую так и томлюсь.
Мне досталось в этот раз очень комфортное воплощение. Мир не кусал меня, не бил, не жалил. Я никогда не жила без денег - ну, может пару дней, что очень прокачало мою изобретательность. На слове предательство мне надо лезть в словари и энциклопедии, потому что у меня не рождается никаких ассоциаций, я без понятия, что это. Мне со всем всегда помогали - и с поступлением в институт, и с квартирой. И я выросла и не прекращаю длиться никчемной безалаберной принцессой. Я не выношу напряжения, не могу сделать усилие, найти ресурс, не могу смелость, не могу талант, ничего не могу.
Проблема еще, видимо, в том, что подсознательно и подспудно я все время думаю, что слишком великолепна, чтобы у меня была работа только для денег, работа, которая не создает ценности, работа, которая поддерживает то, что на самом деле я не хочу поддерживать никогда, и слишком великолепна, чтобы у меня были отношения с мужчиной только для секса. Это совершеннейшая фигня. Ни в чем я, нигде и никогда не слишком. Нигде не великолепна (ну, может быть, коленки только).
Я осознаю это как семейную родовую проблему. Это наше общее. Мы не особо хотим жить и не знаем как. Я тут почка на кусте, плоть от плоти, яблоко от яблони, желудь от дуба, морковка от морковки. Я не могу одолеть какой-то изначальный родовой поток, в котором мы так слились с этим гребаным несопротивлением. И я продолжаю некую семейную парадигму, точно иллюстрируя каких-то там маститых американских душевных терапевтов - В действительности такой вещи, как индивидуум, не существует. Мы все - лишь фрагменты семейных систем, плавающие вокруг и пытающиеся как-то прожить эту жизнь, которая сама по себе вместе со всей своей патологией имеет межличностную природу. Конечно-конечно. Знаем-знаем. Вы ни в чем не виноваты, Настасья Филипповна, а я вас обожаю.
И даже бог с ним, не всем горы двигать, пусть у нас будет семья амеб. Самое острое для меня здесь, что мы не можем сблизиться, найти точки соприкосновения даже в этой аморфности и безволии. Объединив свою патологическую безресурсность, мы могли бы сделать ее ресурсом для роста и борьбы, для минимизации боли, для преодоления безжизненности. Могли бы, могли бы... Но... "Выйти я не могу", - отвечает скворец у Стерна. Этот несчастный скворец так поразил когда-то Набокова, что тот не только отдал его Гумберту Гумберту для стихов, но и пронзительно писал о нем в Лекциях по зарубежной литературе. В "Шинели" и в “Превращении” герой, наделенный определенной чувствительностью, окружен гротескными бессердечными персонажами, смешными или жуткими фигурами, ослами, покрасившимися под зебру, гибридами кроликов с крысами. В “Шинели” человеческое содержание героя - иного рода, нежели у Грегора в “Превращении”, но взывающая к состраданию человечность присуща обоим. В “Докторе Джекиле и мистере Хайде” ее нет, жилка на горле рассказа не бьется, не слышно этой интонации скворца: “Не могу выйти, не могу выйти”, берущей за душу в стерновской фантазии “Сентиментальное путешествие”. А я не хочу так. Я хочу - "Ну что ж? Готово ли? Нельзя ли поспешить?" - "Позвольте, наперед решите выбор трудный: что вы наденете, жемчужную ли нить иль полумесяц изумрудный?" - "Алмазный мой венец".- "Прекрасно! Помните? Его вы надевали, когда изволили вы ездить во дворец. На бале, говорят, как солнце вы блистали. Мужчины ахали, красавицы шептали... В то время, кажется, вас видел в первый раз Хоткевич молодой, что после застрелился. А точно, говорят: на вас кто ни взглянул, тут и влюбился".- "Нельзя ли поскорей"...
Некоторые говорят, что я слишком требовательна к себе и страдаю хуйней, что это мечта, а не работа, что у меня еще есть волонтерская деятельность, подработка, йоги всякие, рисовалки с танцевалками. Другие некоторые говорят, что я добра и прекрасна. Немногие некоторые говорят, что я живая и теплая, а когда долго сижу с ними или хожу, то отменяю ад, а больше человеку и не надо делать, если он больше не может. Но это, знаете, они сами теплые и живые, а я просто их свет хорошо отражаю.
Слишком многие хотят для чего-то встретиться со мной вечером. Иногда я говорю нет три раза в день, иногда четыре. Меня стала обезвоживать моя контактность. Я не хочу ни гулять, ни смотреть кино и стала часто уезжать спать. Мне кажется, я потерялась в этом во всем и еще кажется, что никто мне особенно не нужен. Точнее не так. Мне очень нужен кто-нибудь, но не кто-то конкретный. У меня есть базовая потребность в близости и минимальная способность к привязанности. А все остальное, что бывает еще, я забыла. И без всех могу. Сначала немного не могу, а потом нормально и даже отлично. Не пустота - ну, и прекрасно. Я очень признательна. Всего хорошего и спасибо за рыбу.