Болезнь любопытства, рассказ
Просил дать нижнее и дали мне нижнее - у туалета. «Зато тридцать третье!» Сел, сижу, лицо проигравшего сон в лотерею, наблюдаю снующие попы и дверное тщак-пщак. Да еще напротив... расселись, довольные. Они мне сразу показались странными.
Мужчина, каких я обычно называю «мужчинка» за слабовольный вид, и пацан, ему лет двенадцать. Мыслями оба уже приехали куда-то, и моего мучения совсем не замечали.
Мужчинка - божья коровка-переросток, почти блондин с круглым личиком, был в джинсовой куртке, джинсовой рубашке и джинсовых... в джинсах, потертых, в каких не стыдятся обычно водить троллейбус, а после сидеть в театре. Представьтесь ему продавцом джинсовых носков, и он купит у вас их с годовым запасом.
А парень был совсем другим. Волосы - тьма, голова - воздушный шар, глаза - свечки. Такой наверняка не орет на маму и не передразнивает учительниц. Мне самому захотелось такого ребенка. И тут я подумал, что как-то не похож этот парень на сына джинсового. Мягкостью разве что, но - все.
Мужчинка развернул на салфетке шесть одинаковых бутербродов с тонким слоем колбасы на толстенном ломте хлеба - их явно не жена и мама в дорогу собирала. У них даже запить нечем не было.
- Ну, что, Ванюша, налетаем? («Ванюша»!!!)
- Давайте! - ага, значит, не отец с сыном, я так и думал.
Я взял свои вещи и пошел переодеваться, через две минуты вернулся, а они уже вытирают крошки. Голодные были, мда.
- Хочешь, в города поиграем?
- Нет, спасибо, - ответил парень, не отрывая взгляда от окна. Он так старался, всматриваясь в исчезающие хибары, будто хотел там увидеть знакомого.
- Может, почитаешь? - не унимался джинсовый, и говорил, по-моему, слишком уж вкрадчивым голосом.
- Тут темно.
- Ну, давай тогда постель застелем?
Парень постелил себе наверху и сразу взобрался. Джинсовый лег, не снимая куртки, внизу, и принялся стучать по верхней полке, приговаривая «тук-тук». «Кто там?» - отозвался мальчик и засмеялся, свесил руку, и взрослая рука тут же схватила ее снизу и шутливо потащила вниз. Я сидел на своей нижней и по-прежнему изучал попы пассажиров - в туалете надолго закрылись какие-то вьетнамцы с баулами, и конец очереди аккурат начинался возле моего уха. А эти двое продолжали играться.
«Кем же они приходятся друг другу?» - вдруг загорелся вопросом я, начиная понемногу волноваться и забывая про эту чертову - бог с ней - очередь. Ясно, что передо мной не отец-сын. Может, приемный сын? Хотя нет - такой умный, по всему видно, и воспитанный мальчик не может быть детдомовцем. Он ему дядя и везет к родителям? Возможно, хотя я называл своих дядей на «ты».
Очередь рассосалась и джинсовый отправил Ванюшу в туалет перед сном, а потом ушел сам, наказав мальчику стеречь сумку. Наказ носил чисто символический характер, потому что я бы к этой грязной и шок - джинсовой сумке - прикасаться бы побрезговал. Мы остались с мальчиком вдвоем, и это был шанс.
Но он снова высматривал кого-то в окне и отвлекать было неловко. Когда я был в его возрасте, то каждое лето проводил в спортивных и пионерских лагерях. Каждый год кто-нибудь из нас уезжал раньше срока: за большую провинность или просто потому сильно разболелся - тогда его сопровождал в поезде кто-то из тренеров.
Может быть, этот Ваня тоже едет домой из какого-нибудь лагеря и, наверное, потому что не нашел себе там друзей. А что, таким смышленым всегда тяжело в кругу случайных подростков: надо вливаться в общую компанию, ему неинтересно, им - обидно. Начинают давить, унижать. Подростки ведь жестокие, а этот - нет. Ванюша.
Я выложил перед ним жевательную конфету, одну съел сам, другую предложил ему. «Спасибо, я не хочу», - и по его разочарованному взгляду было понятно, что он правда, а не из вежливости, не хочет. Ваня снова уставился в окно. «Хотя... из какого же ты пионерлагеря, если мы сели в Питере!» - я начинал нервничать, поскольку вопрос становился все неразрешимее, любопытство распалялось, а разговор не завязывался. Вернулся его кто-то: «Ну, пора ложиться!»
- Зубы чистить пойдем?
- Зачем? Мы же специально перед выездом почистили. В вагонах никогда не чисти, я же говорил!"
О, господи, поезд отправлялся в семь, а значит, он заставил мальчика часов в пять вечера чистить зубы перед сном. Я уже говорил, что он - мужчинка?
Ваня снова улегся наверху, и джинсовый принялся его укутывать, временами вставляя «ноги в простынь заверни», «подушку горизонтально положи», а потом шептал ему что-то на ушко.
А чего это он такой заботливый? Я представил себе, как Ваня, смышленый и добрый, не пережил одной обиды, замкнулся в себе, убежал из дома, уехал в Питер, и там его, грустного, встретил такой же грустный - этот мужчинка, и теперь везет домой, к грустным родителям. И эта их тихое счастливое поведение - только попытка оградиться от общей атмосферы несчастья. Версия неубедительная, зато снимает с них налет хорошести.
Хибары за окном затерла ночь, проводник погасил свет в вагоне, очередь возле головы рассосалась. Я лежал и ворочался, вставал и выходил в тамбур подышать, ходил за кипятком, чесался спиной о стенку... но раздражение мое не пропадало. Хоть бы эти двое храпели что ли, я не знаю! Нельзя же быть безупречными без причины, разве нет? Неразрешенный вопрос парализовал мой мозг и невероятно злил. Мне обязательно надо знать, кто они друг для друга!
Под утро я наконец заснул. Разбудили эти двое - звенели ложками по стаканам. За окном еще темно, а нам выходить. Я плелся за ними по перрону, как привидение. Как джин, мысленно умолял их отпустить меня на свободу, хоть словом, хоть жестом дать мне понять - кто они друг другу. Метро еще даже не открылось, мы встали рядышком. Они молчали, а я горел. Никогда еще мне не хотелось так ругаться - с самим собой.
«Вот скажи, тебе обязательно знать, на каком основании кто-то счастлив?! У тебя что, всему должно быть объяснение? Оправдание - вот! Ты почему-то решил, будто другие должны во всем оправдываться: зачем пошли туда, зачем пошли не туда, почему любят тех, почему не дружат с этими... Твое любопытство перестало быть... травоядным, понимаешь?»
А я ему, то есть себе, отвечал, что да, понимаю, но я же не один такой - время такое, да все такие. Подвох ищем. И находим же! Нет, ну черт возьми, как этот мужчинка воспитал такого чудного парня? Должен же я знать хотя бы, откуда берется в нем эта нежность, которой... у меня самого нету?
Сказали бы мне, что парень - детдомовский, я бы решил, что мужчина святой - что с них взять! Сказали бы, что он злодей - я бы тоже успокоился. Стоп... а вдруг он... эта притворная забота, замкнутость мальчика, странные обращения... конечно же, он педофил! Он... гей-педофил! Он везет мальчика из Питера в Москву, чтобы запереть в подвале! И я могу спасти его, я просто обязан! Надо только не упустить их из виду...
Двери метро открылись, поток понес их к кассам, а я, познав озарение, вдруг ощутил себя властелином этого потока, источником его энергии и мощи, это я сдавливал их людьми, это я заставлял чужие ноги бить джинсовому по пяткам, лишь бы он чувствовал, что попался, боялся меня! Пока я представлял, как створки турникета обрушатся на преступника, а я подхвачу мальчика и побегу к полиции, мы оказались на эскалаторе.
Тут мое чутье удивительно обострилось: я вдруг разгадал еще одного педофила, он был совсем молодой, в камуфляже, вроде как дембель, держал мальчика лет восьми за ручку. Его выдавала улыбка, чересчур торжествующая. Они поднимались на эскалаторе нам навстречу, к вокзалу... Бог знает, куда он собирался увезти мальчика. Столько народу вокруг, как же никто не видит!
Я быстро записал приметы дембеля, чтоб заняться им после. Пока прикидывал, этично ли будет ударить его со спины и в прыжке (по яйцам, а по-другому мне его не побороть), чуть не упустил джинсового и еле успел впрыгнуть в их вагон. И как дурак, тут же взглянул на него... а он смотрел на меня в упор! Я пропал, он все понял, он пошел ко мне... Я вцепился в поручень, как полицейскому в ногу. Что делать, что...
- Здравствуйте еще раз! - в вагонные форточки орали туннели, и мне пришлось подставить ему ухо, чтобы хоть что-то слышать, - движение крайне опасное, но любопытство пересилило. - Мы с Вами в поезде ехали вместе, помните? - я кивнул. - Вы, я вижу, человек интеллигентный... - я попятился. - И вы наверняка сможете подсказать нам с Ванюшей, до Рахманиновского зала консерватории от какого метро ближе идти: от Библиотеки имени Ленина или от Охотного ряда?
Как это примитивно, подумал я, устраивать притон педофильской мафии под памятником главному гею страны. Еще секунда и я всех разоблачу, вот сейчас...
- И что вы там будете делать с ним, а?!!
- А у Ванюши там музыкальный конкурс, у нас в Приозерске пианиста лучше Ванюши нету!
И тут уже поручень подхватил меня, как полицейский - обморочную барышню. В следующие десять минут, пока мы ехали до Библиотеки Ленина, я узнал, что родители Сережи заболели гриппом и не смогли поехать с ним, учителем Сережи, Николаем Михайловичем на конкурс; узнал про мечту Сережи учиться в консерватории, про мечту Николая Михайловича открыть в Приозерске новую музыкальную школу...
Я стоял и делал вид, что слушаю, а сам напряженно прикидывал, как далеко дембель уже увез того мальчика, и как поступают в таких случаях - бегут в полицию или звонят в нее.